Дети Амира - 1. Данфейт

— Я рада, что тебе понравилась джакузи на балконе!

— У него джакузи на балконе? — не выдержал дальнейшего молчания Кимао и посмотрел на спокойную Данфейт.

— Если хочешь, можешь поселиться вместе с ним.

— Я еще не видел предложенного тобой варианта.

Данфейт спустилась на первый этаж и, завернув за лестницу, проследовала вперед по узкому коридору.

— Ты меня в казематы ведешь?

— Данфейт остановилась у двери и, распахнув ее настежь, вошла внутрь. Просторная комната, с камином, диванами и мягкими подушками, валяющимися на полу. Живые цветы на столе и тумбах и спальня с шикарной трехметровой кроватью, на которой могло бы поместиться пятеро таких, как Кимао. Ванная с душевой кабиной и джакузи, стоящей на постаменте у самого окна, сквозь которое открывался прекрасный вид на берег моря, отливающего в лучах Амира бирюзой.

— Мне нравится, — улыбнулся Кимао, опираясь на борт ванной и заглядывая в окно.

— Это еще не все, — ответила Данфейт и вернулась в гостиную, беря в руки пульт, лежащий на столе и автоматически раздвигая темные шторы, расположенные вдоль всей стены. Там, за ними были двери, ведущие на террасу. Кимао вышел в этот внутренний дворик и, вдохнув полной грудью, подошел к самому обрыву, огороженному стальными коваными перилами. Там, внизу, свистал ветер и волны, ударяясь о прибрежные скалы, превращались в брызги пенящейся воды, долетающие до него и падающие каплями на лицо.

— Тебе нравится? — спросила Данфейт, останавливаясь возле него и склоняясь над перилами, чтобы заглянуть вниз.

— Да, — ответил Кимао, хватая ее за руку и не позволяя перегнуться через преграду, как она намеревалась сделать.

— Не волнуйся! Я не упаду! — засмеялась Данфейт, отстраняясь от него и возвращаясь в дом.

Кимао прошел следом и, закрыв за собой дверь на террасу, остановился возле замершей в центре комнаты Данфейт. Он склонился к ее шее, разглядывая причудливые колечки волос, выбившиеся из ее прически, и подул на них.

— Комната Айрин слева от твоей, — произнесла Данфейт. — Там тоже есть выход на эту террасу.

Она ждала, что он скажет что-нибудь в ответ, но он молчал, будто этот факт его совершенно не касался. Данфейт ощутила его дыхание на своей шее и закрыла глаза, чтобы дождаться прикосновения теплых губ.

— А где твоя комната? — спросил Кимао, не предпринимая никаких попыток для дальнейших действий.

— Справа от дома есть двухэтажная пристройка. Там живу я.

— Меня мучает один вопрос и я не нахожу в себе сил промолчать и не задать его.

— Я слушаю.

— Почему ты сожгла свои портреты?

Данфейт выдохнула и открыла глаза, разглядывая узоры на ковре под ногами.

— Отец рассказал вам.

— Потому что она оставила их на полу в подвале?

Он говорил шепотом и голос его пробирал до самых кончиков пальцев. В этот момент, при упоминании истории давно минувших лет, ее должен бы обуять гнев, но эта дрожь в пальцах и шепот, проникающий в ее кожу с дыханием Кимао, заслонили собой все отрицательные эмоции, оставив только покой и трепет на сердце.

— Она не просто 'оставила их в подвале', — так же тихо прошептала Данфейт. — Она свалила их друг на друга на полу, поцарапав рамы и краску на полотнах. А потом она не закрыла за собой дверь и за ночь воздух в помещении прогрелся. Прогрелся настолько, что с холодной трубы начал капать конденсат. Я вернулась домой только на следующий день. Ми намекнула мне, что стоит заглянуть в подвал. Когда я нашла свои портреты, от них мало что осталось. И тогда я приняла решение довести дело до конца. Вот так, я сожгла работы Джонатана Сирии, который все эти годы из нас двоих рисовал только меня.

— Только тебя?

— Да. Айрин рисовать он отказался, сославшись на то, что устал от обыденной красоты. Мое же лицо ему показалось 'интересным'. Я посчитала, что мне оказана честь. Что еще я могла подумать в пять лет? А потом я действительно приняла его слова за комплемент. Он никогда не называл меня 'красивой'. Он говорил: 'Ты интересна, глядя на тебя, я вижу лицо, а не маску'. Отец полагает, что я не знала о последней работе Сирии. Но это я позировала Джонатану в течение двух часов, что, как ты сам понимаешь, для меня — настоящее испытание. Самое смешное, что отец бережет ее не потому, что сетует за единственный мой портрет. Нет. Эта картина — последняя работа руки Сирии, и, полагаю, она стоит целое состояние.

— В каждом поступке отца ты ищешь какой-то подвох. Это — не правильно. Почему ты не подумала о том, что он просто дорожит этой картиной?

— Поэтому что он произвел оценку полотна.

— И во сколько тебя оценили?

— Ми сказала, что в сто тысяч акроплей.

Кимао приподнял брови и улыбнулся.

— Я бы дал больше.

— Неужели, — прищурилась Данфейт и обернулась к нему.

— За тебя на этом полотне — да.

— Кимао, ты заигрываешь со мной? — произнесла Данфейт и, почему-то, улыбнулась.

— Да, — ответил он и посмотрел на нее.

— Не люблю флирт. Это — пустые слова, за которыми не кроется ничего, кроме обмана.

Кимао провел пальцем по ее щеке и опустил его на подбородок, приподнимая ее лицо и заставляя посмотреть ему в глаза.

— Я знаю, что мерой для тебя являются поступки. Еще я знаю, что ты благодаришь только за искренне свершенные дела. Ты прямолинейна, упряма и эмоциональна. И ты гордишься этими качествами, хотя Ассоциация не считает их положительными. Я тоже горжусь ими.

— И ты больше не злишься на меня?

— Этого я не говорил, — покачал головой Кимао и провел пальцем по ее губам.

Данфейт распахнула их и потянулась к нему, но он отрицательно покачал головой и усмехнулся.

— Если я поцелую тебя сейчас, это будет означать, что я смирился с тем, что ты готова скрывать от всех наши отношения. А я не смирился, и продолжаю настаивать на своем.

Данфейт склонила на бок свою голову и улыбнулась:

— Спасибо, — прошептала она, прикусывая свои губы.

Кимао не понял, за что она поблагодарила его. Но Данфейт смотрела на него с таким воодушевлением, что он сам начал гордиться своей непреклонностью в этом вопросе. Ей важно знать, что он 'против'. Для нее имеет значение его взгляд на происходящее и нежелание мириться с ее страхом быть отвергнутой собственным отцом из-за него. Только сейчас он прикоснулся к понимаю мира своей женщины и смог, кажется, узреть то, что для всех остальных останется тайной. Она — ребенок, который стремиться к пониманию и любви, но который так и не обрел их в месте, где родился.

В дверь постучали, и Данфейт тут же отпрянула от Кимао, перемещаясь в другой конец комнаты.

— Войдите! — произнес он, и прищурился, глядя на лицо пожилой Мими, 'застрявшей' глазами на Данфейт.

— Простите, господин Кейти, но мистер Белови ждет Данфейт в своем кабинете.

— Конечно, я с радостью ее отпускаю!

Данфейт посмотрела на Кимао так, что он чуть было не рассмеялся в голос. Улыбнувшись, она кивнула Мими, давая знак, что та уже свободна. Но женщина продолжала стоять в дверях, не намереваясь покидать комнату молодого человека без своей подопечной.

— Увидимся за ужином, — вежливо произнесла Данфейт и, попав в руки Мими, была тут же вытолкнута за двери.

— Ты что это творишь?! — зашипела нянька ей на ухо. — Совсем совесть потеряла? Отец, если узнает, что ты ошиваешься в его комнате, с тебя три шкуры спустит!

— Подумаешь, — хмыкнула Дани. — Мне не в первой!

— Побойся Юги, Данфейт!

— Мими, свои старообрядные штучки можешь оставить при себе. Мы живем в современном обществе, где находиться в комнате с мужчиной наедине не является чем-то зазорным.

— В общественном месте — может быть, но не в комнате, где он живет! — прошипела няня и отвесила Данфейт подзатыльник.

— Ой!

— Вот тебе и 'ой'!

Мими проводила Данфейт до дверей рабочего кабинета мистера Белови, словно боялась, что та в последний момент развернется и 'сделает ноги'.

— Папа? Ты звал меня? — произнесла Дани, проходя внутрь комнаты, где в последний раз была более пяти лет назад.

— Да, дорогая, — улыбнулся отец со своего рабочего места и подал знак рукой, что дочь может присесть в кресло у окна.

За время ее отсутствия в этой комнате ничего не изменилось. Два кресла, стоящие друг напротив друга, рабочий стол, сделанный на заказ и обитый золотом, стеллажи с книгами и папками, как две капли воды похожими на обложки рукописей, маленький стол для бухгалтера, который приезжал к ним раз в неделю с докладом, когда отец проводил дома более двух недель подряд.

Отец поднялся со своего кресла и переместился в другое, присаживаясь напротив дочери и закидывая ногу за ногу. Он устремил свой взор в окно, будто бы опасался слишком долго смотреть на нее.

— Как твои дела? Как учеба?

— Все хорошо, папа. Я сдала все зачеты и теперь продолжаю постигать новые науки.

— Мне пришли бумаги о твоем отчислении на прошлой неделе, а на этой неделе меня известили, что семестр ты закончила на положительные оценки. 'Положительные', я так понимаю, это не 'отличные'?

— Нет, папа.

— Что ж, каждому свое, — вздохнул отец. — А так? Чем вообще ты живешь? Твои друзья произвели на меня хорошее впечатление, хотя отношения тех двоих молодых людей, которых ты против моей воли все равно умудрилась поселить в одной комнате, я не приветствую.

— Это их личное дело.

— Согласен. А тианку с деревой почему ты расселила?

— И это ты тоже заметил?

— Он смотрит на нее так, что мне даже неудобно становится.

— Это ее воля, папа.

— Да, тиане — мстительные натуры. Будь осторожна рядом с такой подругой. Она будет тебе верна до гробовой доски, но если ты предашь ее — она сама загонит тебя в этот гроб.

Данфейт рассмеялась и сложила ладони лодочкой, глядя на отца.

— А в личной жизни что?

— Ничего, — пожала плечами Данфейт.

— Так же, как и у твоей сестры. Пять лет она потратила на этого дереву. И что? Предложения он до сих пор не сделал. Не могу понять, в чем дело, ведь, что греха таить, он должен быть рад уже тому, что такая женщина, как она, тратит на него свое время. Если сравнить их с братом, то внешне он намного уступает ему. Худой, высокий, и этот шрам на брови... Мне страшно смотреть ему в глаза, хотя страшного, вроде бы, в нем нет ничего. Когда мужчина любит, он не тянет так долго с женитьбой. Если за пять лет он не взял то, что ему нужно, значит, это ему не нужно. Вы, кажется, ладите с ним? Почему бы тебе не помочь своей сестре и не намекнуть своему другу, что вечно ждать она не будет?

— Мне?

— Да, тебе. Ты — ее сестра, а с Кимао, кажется, у тебя есть нечто общее. Ему наплевать на общественное мнение, как и тебе. Он не является обладателем выдающейся внешности, как и ты. Тебе может показаться, что это — глупости, но мужчина склонен свободнее чувствовать себя рядом с женщиной, которая не пользуется популярностью среди противоположного пола, нежели рядом с той, на которую смотрят все. Боюсь, что именно по этой причине он медлит. Айрин — это звезда, что сияет на небосклоне, а он лишь один из зрителей, которому она позволила прикоснуться к себе.

У Данфейт перехватило дыхание на вдохе и она, чуть было не закашлялась.

— Я говорю не вполне приятные для тебя вещи? Извини, конечно, но пока твоя сестра не пристроена, тебе придется тяжеловато на личном фронте.

— Хотя бы сегодня ты мог бы не напоминать мне о том, что я не вписываюсь в твои представления о 'красоте'?

Отец, в ответ на эту реплику, только рассмеялся.

— Сирия рисовал тебя потому, что ты не похожа на других. Этот портретист всегда славился своей странной любовью ко всему необычному и к некрасивым женщинам в частности. Не думала же ты, что рядом с сестрой тебе будет проще найти себе спутника среди тех, кто на голову выше тебя по способностям?

— Спасибо, папа, за все те комплементы, которыми ты только что удостоил меня. Мог хотя бы в канун моего Дня Рождения не вспоминать об этом.

— Я просто хочу, чтобы ты реально смотрела на вещи! Поможешь сестре — поможешь и себе! Прием состоится завтра в семь вечера.

— Не хочу я никаких приемов...

— Твоего мнения я не спрашивал.

— Не сомневаюсь...

— Проведешь там час, встретишь гостей, а потом можешь идти, куда хочешь. Айрин и я, как всегда, уладим все дела.

— Папа!

— Я сказал 'час'!!! — закричал отец и ударил кулаком по подлокотнику своего кресла.

Данфейт выдохнула и опустила голову. Пять лет — а по сути, ничего не изменилось. Все тот же покровительственный тон и не тени сомнений на лице. Будто он — Всемогущий, и только ему известно, как будет лучше для всех них.

— Скоро ужин. Иди, переодевайся.

Данфейт, по привычке, поднялась с кресла и наклонилась к отцу, позволяя ему прикоснуться к своему темени губами.

— Я люблю тебя, девочка моя. И рад видеть тебя дома.

— И я люблю тебя, па...

Заученные фразы, от которых на душе не становилось теплее. 'Я люблю тебя', произнесенное Кимао, заставляло ее замирать, останавливало ход ее времени, а это пустое 'я люблю...' — ничего. Данфейт покинула кабинет в молчании и, встретившись глазами с сестрой, которая остановилась перед дверями, улыбнулась ей.

— В деревню я поеду с вами, — спокойно произнесла Айрин, давая понять, что в этой игре она сделает все так, как нужно, не предоставляя повода отцу задать лишние вопросы.

— Привет папа! — услышала Данфейт позади себя.

— О, Айри, проходи, дорогая, присаживайся. Попросить Ми, чтобы принесла тебе чай?

Хлопок — и дверь закрылась за спиной Данфейт. Дани посмотрела вперед и увидела Кимао, стоящего возле лестницы. Он не сводил с нее глаз несколько минут, и лицо его приобрело озадаченный вид.

'Некрасивая'. '...Мужчина склонен свободнее чувствовать себя рядом с женщиной, которая не пользуется популярностью среди противоположного пола, нежели рядом с той, на которую смотрят все'. 'Айрин — это звезда, что сияет на небосклоне, а он лишь один из зрителей, которому она позволила прикоснуться к себе'.

Кимао, словно, очнувшись из забытия, направился к ней и, схватив за руку, потащил за собой.

— Ты что? — зашипела Дани, пытаясь вырваться.

Кимао затащил ее в свою комнату и, захлопнув дверь, прижал ее к стене, нависая и заглядывая в глаза.

— Ты что... — повторилась она, закрывая свои глаза, когда почувствовала, как его ладонь прикасается к ее волосам.

— С моими способностями я мог выбрать себе любую из женщин. Но мне не нужна любая, мне нужна ты. Не важно, что он думает по поводу твоей внешности. Он — дурак, если не видит очевидного. Ты — самая красивая. Ты — моя звезда, что сияет на небосклоне. И другой мне не надо, — ответил Кимао, раскрывая ее губы своими и вторгаясь в сладостный рот.

Его нога оказалась промеж ее ног и, с силой надавив, заставила ее втянуть в себя воздух.

— Ты слышал...

— Его читать так просто... А твое молчание сводит с ума... Нужно было сказать ему... Выплеснуть в лицо свое негодование и ответить, что я люблю тебя, а не ее...

— Ты знаешь, что я не могу этого сделать...