— Это ж получается, что мы богаты? — шептал Жердяй.
— Кто это — мы? — прозвучал откуда-то сбоку сдавленный голос Пижона.
— Ну... мы... все. Эй, Слива, — окликнул Жердяй кашевара. — Сколько стоит жемчуг?
— Пижон же сказал: дороже алмазов. А всё потому, что настоящий жемчуг — редкость, — отозвался тот, облизнув половник. — А черный жемчуг самый дорогой. Но кто его купит?
— Кто-кто? Лось в манто. Завтра Хвостатый придет. Он и купит.
Слива бросил поварешку в казан. Остатки баланды неприятно чвакнули.
— Конечно, купит. И прикажет грохнуть весь морской народ.
— Надо будет — грохнем, — сказал Жердяй.
— Идиота кусок, — вновь раздался приглушенный голос. — А если он нас грохнет?
— Смотри, Пижон, договоришься, что я вспорю твой изрезанный зад.
Слива принялся собирать разбросанные вокруг костра грязные плошки:
— Пижон прав. С жемчугом лучше обождать.
— Чего ждать? Я восемь лет в этом гребаном провале вшей кормлю, а мог бы...
Хлыст рывком притянул к себе Жердяя за локоть:
— Глянь, как Оса вокруг деда танцует.
Жердяй кивнул.
— Смыться надумал. Точно. Вместе с дедом, жемчужиной, алмазами и всеми нашими деньгами.
Жердяй округлил глаза:
— Да неужто?
— А ты б не смылся, когда б сорвал такой куш? — еле слышно промолвил Хлыст и невольно скривился. Если б Жердяй только знал, какой изрядный куш достался ему, а он так и не нашел в себе смелости сбежать.
Жердяй кивнул.
— Нам нельзя идти к озерам, — вновь прошептал Хлыст.
— Не пойдем, — согласился Жердяй.
Хлыст глубоко вздохнул, но застоялый в провале воздух не смог остудить нестерпимый жар в груди. Скоро, совсем скоро от него не останется и следа. И провонявший баландой лагерь, и "шестёры", считающие себя козырями, и каторжники, на которых уже нет ни сил, ни желания отыгрываться за прошлые обиды, провалятся в тартарары, словно их не было. А он выживет, он живучий. И тогда Крикс и Анатан заплатят за все сполна.
Оса с ориентом вернулись к костру.
— Пижон, скройся с глаз! Слива, набери воды помыться. Жердяй, напои старика и определи на ночлег, — проскрипел тощий ублюдок и, когда братки испарились, подсел к Хлысту. Еле слышно спросил: — Ничего не хочешь сказать?
— Я за год хоть раз облажался? — промолвил Хлыст, изо всех сил стараясь придать своему голосу ровное звучание.
— Нет.
— А тут сплоховал. Не заметил деда.
— Ну, да. Сплоховал.
— Обида душит.
— А я-то думаю: чего сидишь, как на иголках? — Оса покатал жемчужину между пальцами. — Иди спать.
— Мы с Жердяем дежурим.
— И Жердяй пусть ложиться. Я сам подежурю.
Хлыст поднялся с камня, потоптался, разминая затекшие ноги.
— Иди! — гаркнул Оса и, взяв хворостину, придвинулся к костру.
Озираясь, Хлыст направился к лачуге. Небо, час назад усыпанное звездами, затянулось тучами, и непроглядная мгла окутала склоны провала. Было слышно, как волны бились о каменную преграду. Каждый их удар, как надрывное биение сердца, заглушал все посторонние звуки. Если б люди Крикса решили напасть на лагерь сейчас, удача, без всякого сомнения, была бы на их стороне. Но бойцы будут сидеть в засаде в ожидании своих ракшадов, пока не поймут, что их обернули вокруг пальца.
— Хлыст, — прошипело из темноты.
Он зашел за угол хибары. В руку впились мясистые пальцы Жердяя. Ухо обдало горячее дыхание.
— Я уложил старика в твоем бараке. Посторожи его, а я послежу за Осой.
— Смотри, не профукай, — промолвил Хлыст и побрел в лачугу.
— Смотри, не усни, — прозвучало в спину.
Даже если б он целый день отбарабанил в каменоломне, все равно не заснул бы. В соседней хибаре уже заглохли стоны каторжников. Вдоволь нашептавшись, слева и справа захрапели братки, а Хлыст ворочался на тюфяке и со страхом ждал, когда ориент попросит вывести его из лагеря. Но дед, как лег лицом к стеночке, ни разу так и не шевельнулся.
Изрядно намозолив бока, Хлыст затих. Чем старик может помешать ему? Да, ракшады приходят не в полдень, как он сказал командиру стражей. И появляются совсем не оттуда, откуда их ждут люди Крикса. Но это ровным счетом ничего не меняет. Дед никак не сообщит бойцам — сторожевые в провал пускают всех, но никому не дадут выйти. Тогда чем он опасен? А то, что старик в лагере не просто так, Хлыст нутром чувствовал. И чем дольше думал об этом, тем сильнее охватывал необъяснимый и безудержный страх.
Вдруг перед внутренним взором встал косой взгляд ориента. Тот странный взгляд, когда Оса велел лечь и показать спину старику. Так смотрит хищник на обреченную жертву. Мысли вмиг застыли в неподвижном душном воздухе.
Хлыст вытащил из-под края тюфяка тряпку, служившую в прохладные ночи покрывалом, сложил ее в несколько слоев, бесшумно подполз к деду, с силой прижал тряпку к его лицу и всем телом навалился сверху. Старик вцепился Хлысту в руки, пару раз дернулся, поелозил по подстилке ногами, чуть погодя слабо трепыхнулся и обмяк.
На заре Оса собрал всех братков возле костра:
— Если хоть кто-то проболтается Хвостатому о жемчуге, вырву язык.
Голодранцы переглянулись.
— Ракшады или сами вырежут весь морской народ, или нас заставят. Что так, что эдак, заварят они, а расхлебывать нам.
— Дело говоришь, — промолвил Слива.
— Хочешь оставить жемчуг ориентам? — спросил Жердяй.
— Нет. Старик сам всё принесет.
— Кому продадим его, если не Хвостатому? — поинтересовался Пижон.
— Есть одна мыслишка. Вечером обсудим, — произнес Оса. — Хлыст! Жердяй! Разбудите старика и отправляйтесь с ним к озерам, пока гости не нагрянули. Остальные за работу!
— Иди. Я здесь покручусь, — шепнул Хлыст Жердяю.
Тайком поглядывая на дверь лачуги, за которой скрылся верзила, Хлыст разливал по черепкам остатки вчерашней баланды. Раньше каторжников кормили только на ночь. Теперь пайку делили на два раза и большую часть давали утром, чтобы зря не переводить еду, если вдруг кто-то не доживет до рассвета. Месиво шлепалось на донца, как кучки дерьма, издавая не менее мерзкий запах.
Жердяй выскочил из хибары:
— Оса!
— Чего тебе? — откликнулся тот, вынырнув из барака с каторжниками.
— Дед помер.
— Как помер?
— Иди, глянь. Не дышит, и холодный, как ледышка.
Вот и всё. Назад дороги нет. Хлыст посмотрел на валуны, посеребренные росой, на вихрастую вершину утеса, освещенную солнцем. Уставился в белое небо, затянутое легкой дымкой. Сегодня будет жарко. В ушах стучало сердце, дрожь колотила все тело, а по спине струился пот.
Каторжников загнали в расщелину. Братки стянулись к костру. Даже надзиратели бросили свой пост. Кто-то вспоминал тупые вопросы деда, кто-то напевал его песню, кто-то предлагал выдурить у ориентов хотя бы пару жемчужин за тело старейшины. Оса был так расстроен, что забыл об озерах.
Хлыст направил взор в сторону пещер. Сейчас... еще чуть-чуть... ну же... Из черного зева вышли Хвостатый, поигрывая в руке металлическим прутом, и двое его холуев, один из них затушил факел, воткнув конец, обмотанный паклей, в кучку песка. В тот же миг раздался пронзительный свист умирающей птицы — Верхогляд сообщал сторожевым на тропах о приходе гостей. С этой минуты и до их ухода ни один заблудившийся путник не проскользнет в провал.
Хлыст поднялся.
— Куда? — проскрипел Оса.
— Пойду, отолью.
— Нашел время, — шепнул Жердяй.
Еле держась на ногах и хватаясь замутненным взглядом за кудлатый кустик в узенькой трещине скалы, Хлыст поплелся к валуну, стоявшему сбоку заветной пещеры. Мимо прошли ракшады. Блеснув шоколадными телами, покрытыми спиралями и зигзагами, обдали сладковатым, дурманящим запахом.
Зайдя за камень, Хлыст привалился к нему плечом. Пытаясь вернуть ясность мыслям, сделал несколько глубоких вздохов. Раздался скрипучий голос Осы. В ответ пробасил Хвостатый. Что-то забулькал Жердяй и вдруг подавился словами. Хлыст выглянул из укрытия. Перед сгрудившимися возле костра людьми стоял старик...
Дед раскинул руки, его тело выгнулось.
— Йола! — пронеслось по провалу с такой силой, что казалось, под ногами дрогнула земля.
Старик запрокинул голову:
— Йола! — И воздух подернулся зыбью.
Внезапно стемнело. Тучи? Птицы... Сколько их... тысячи... откуда... Оглушительно хлопая крыльями и не издавая ни писка, чайки, альбатросы, бакланы, фрегаты неслись прочь от моря. Сверху послышался истошный вопль. Размахивая руками и дрыгая ногами, Верхогляд летел с утеса. Шмяк...
Вдруг стало светло. Небо... такое чистое, как в первый день создания мира. Издалека донесся рокот волн.
Кто-то крикнул:
— Шторм!
В ту же секунду воздух сделался плотным, вязким, словно кисель. И тут как шарахнет по ушам. Хлыст упал на четвереньки. Превозмогая нестерпимую боль в голове, и слыша шипение, будто мозг превратился в продырявленный воздушный шар, пополз к пещере. Потухающим зрением уловил сбоку очертания воткнутой в песок палки. Размытой тенью руки схватил факел, поволочил за собой. Вперед... еще... еще...
Хлыст открыл глаза. Под спиной твердо, вокруг могильная тишина, гробовая тьма, и лишь в голове тренькают колокольчики. Мазнул пальцами по уху. Теплое и липкое — кровь. Нащупал сбоку факел. И что теперь? Пещера представляла собой лабиринт с множеством ходов и ответвлений, с ямами-ловушками и тупиками. Сколько раз братки пытались одолеть его, чтобы узнать, откуда приходит Хвостатый, но ничего у них не получалось — не хватало длины всех веревок, что были в лагере. А ведь такой простой и надежной была задумка увязаться вслед за ракшадами.
Хлыст судорожно сглотнул и зашелся в крике от прострела в перепонках. Он знал, что орет во все горло, но ничего не слышал. Сдавив руками уши, заставил себя замолчать. Долго лежал, не смея закрыть раззявленный рот — малейшее движение мышц лица возвращало адскую боль. Заложило нос. Ладони прилипли к щекам и занемели.
Хлыст отклеил один палец, другой... Теперь сомкнуть челюсти... медленно, очень медленно... Оставить маленькую щелку, чтобы всасывать воздух.
Полез в карман, вытащил размокший коробок спичек. Пощупал штаны. Зараза... обмочился и, похоже, не только...
Где-то рядом выход. Он не мог уползти далеко. Или мог? Или он пролежал целый день, и сейчас ночь? Или он умер? Рот наполнился слюной. От страха во рту должно пересохнуть... Жар в груди исчез. По ногам пополз колючий холод, затряслись колени, застыло сосулькой в паху, изморозью покрылся живот. Такое с ним уже было, давно, в "Котле", когда проходил посвящение. Значит, он в аду.
— Эй... — сказал Хлыст, слегка шевельнув языком.
Сказал или подумал? Слюна потекла по подбородку. Стало быть, сказал. На лицо что-то теплое "кап"... Хлыст вытер лоб, покатал липкий сгусток между пальцами. Сверху "кап-кап"... Плохо, что не дышит нос.
Осторожно перевернулся на живот. Встал на четвереньки. Вдруг что-то вцепилось в космы, в ухо, в загривок. Десятки крючков разодрали щеку. Удалось вырвать из волос нечто. Хлыст оцепенел от ужаса. В кулаке трепыхались пальцы-крылья, обтянутые упругой кожной перепонкой.
Загнутый крючок вонзился в глаз, еще один в шею, туда, где бьется сердце. Хлыст упал. Когтистая лапа проткнула висок.
* * *
Из окна кабинета был виден затормозивший перед главной лестницей спортивный автомобиль с изящным силуэтом и с большим просветом снизу для лучшей проходимости по бездорожью. Последнее творение ранее неизвестного автомобильного концерна Хатали переливалось в лучах солнца всеми оттенками перезревшей вишни. В прошлом году концерн, носящий название своей страны, заткнул за пояс ведущую автокомпанию Тезара. В этом году, похоже, тоже заткнет.
Несколько лет назад отсталое государство устремилось вперед и вверх, удивляя мир своими достижениями. Яростные скептики покричали, поговорили, пошептались и притихли. Многие связывают рывок Хатали с появлением в Совете Его Высочества независимого финансового консультанта, коим является гражданин Порубежья маркиз Мави Безбур. А потому Адэра мучили два вопроса: можно ли доверять слухам, и согласится ли столь весомая в Хатали фигура променять насиженное место на шаткое кресло советника правителя Порубежья?
Адэр посмотрел на Вилара. Друг сидел в конце стола и с невозмутимым видом пролистывал какую-то книжицу. Вот уж у кого ни забот, ни хлопот.
— Мой правитель! Маркиз Мави Безбур, — представил Гюст посетителя и посторонился.
В кабинет вошел седой как лунь человек с гладким лбом без единой морщинки. Превосходный костюм из синей шерсти безукоризненно сидел на плотной фигуре, скрывая все ее изъяны. Темно-вишневый галстук и такого же цвета лакированные туфли свидетельствовали либо о неравнодушии маркиза к моде, либо о его преданности темно-красному флагу Хатали.
Обменявшись приветствием, знатные мужи расположились за столом.
— Вам нравится вишневый цвет, маркиз Безбур? — спросил Адэр.
— Этот цвет нынче в моде, мой правитель — ответил Мави и поправил галстук. — А какой цвет предпочитаете вы?
Адэр указал на свою льняную рубашку:
— Признаться, я немного отстал от моды. Хотя, мода что? Ее диктуют люди, притом, нередко власть имущие.
— Полностью с вами согласен, мой правитель.
— Помню, как однажды Трой Дадье вылавливал с детишками мячи из фонтана на центральной площади Градмира, и, чтобы не замочить манжеты, подвернул их. Так потом Тезар почти все лето проходил с закатанными рукавами.
Гладкое лицо маркиза озарила широкая улыбка.
— У вас есть возможность стать законодателем моды в Порубежье, — промолвил Адэр серьезным тоном.
В него воткнулся вдумчивый взгляд.
— Заманчивая возможность, — после паузы сказал Безбур. — Но, ухватившись за нее, ваш верный слуга многого лишится.
— Нельзя лишиться того, чего нет. У моего верного слуги нет автомобильного концерна, даже крошечное государство Хатали принадлежит не ему. Зато у него есть родина, и теперь появился шанс влиять не только на моду, но и на историю своей державы.
— Я понимаю.
— И должны понимать, что считать драгоценные камни — занятие намного интереснее, чем считать чужие деньги.
— Да, но камни тоже не мои.
— Все будет зависеть от того, насколько крепко вы прикипите душой к родине и... прошу прощения, пятой точкой к креслу советника.
— У меня есть время подумать?
— Есть. До конца нашей беседы. А сейчас я надеюсь на вашу помощь в одном очень важном вопросе.
— Все мои знания к вашим услугам, мой правитель.
— Я хочу, чтобы Порубежье участвовало в ближайших ювелирных торгах.
— Это невозможно. Порубежью нельзя продавать драгоценные камни в других странах без договора с международной ювелирной палатой. К слову, другие страны так же не могут продавать камни у нас. Ювелирная палата проигнорирует любое ваше обращение, пока в Порубежье не будет открыт государственный банк. Банка не будет, пока не появится закон о бюджете, который предусматривает расходы на формирование уставного капитала. Закона о бюджете не будет, пока его не подготовит финансовый отдел, а затем не утвердит Совет. Ближайшие торги пройдут через месяц в Тарии. Даже при всем вашем желании мы не сможем в них участвовать.
