Аллейн Мейгвейр, с другой стороны, вероятно, даже не заметил бы, что Дючейрн упомянул о них. Особенно в эти дни, когда все мысли и усилия генерал-капитана Церкви были полностью сосредоточены на создании флота, необходимого для того, чтобы раз и навсегда сокрушить империю выскочек Чариса. Тот факт, что он начал строить не тот флот, и что казначейство Дючейрна потратило ошеломляющую сумму на оплату сотен галер, которые были фактически бесполезны, несомненно, придавало определенный акцент его концентрации. Конечно, Мейгвейр вообще никогда не был перегружен интеллектом. Сосредоточение всего того скудного запаса, которым он обладал, не должно было потребовать таких больших усилий. Он должен был хотя бы немного подумать о мужчинах, женщинах и детях — особенно о детях, — за которых должен был отвечать каждый викарий.
А потом был Клинтан. Великий инквизитор. Единственный член храмовой четверки, который не отнесся бы к заботе Дючейрна о бедных ни с непониманием, ни с безразличием. Дючейрну иногда хотелось, чтобы он сам почувствовал себя призванным в орден Бедар, а не в орден Чихиро. Он был почти уверен, что любой бедарист, который не боялся великого инквизитора, без колебаний поставил бы ему диагноз параноика, причем такого, чья паранойя неуклонно углублялась. Конечно, найти любого бедариста, который был бы достаточно безумен, чтобы не бояться Клинтана, вероятно, было бы невыполнимой задачей. Тем не менее, Дючейрну хотелось бы иметь что-то помимо своего собственного мнения непрофессионала — по крайней мере, в том, что касалось вопросов разума, — чтобы продолжать.
Не то чтобы это имело большое значение. Ему не нужен был официальный диагноз, чтобы знать, что Клинтан воспринял бы любой комментарий о предписании Закона заботиться о бедных и наименее удачливых из детей Божьих как критику церковных записей в этом отношении. На самом деле, он был бы совершенно прав, если бы так и поступил, — признал Дючейрн. Но в этот конкретный момент, когда Жаспар Клинтан разделил весь мир всего на три категории — тех, кто был его союзниками, тех, кто имел хотя бы мимолетную ценность в качестве инструментов, и тех, кого следовало безжалостно уничтожать, — предполагать, что какой-либо аспект управления Церковью может оказаться недостаточным, было опасно.
Дючейрн обнаружил, что бывают моменты, когда ему действительно на это наплевать. Когда его гнев, его возмущение, боль, вызванная признанием его вновь обретенной веры в собственной вине в крови, фактически заставили его искать конфронтации с Клинтаном. Когда он обнаружил, что почти жаждет разрушения, даже мученичества, со всеми вытекающими последствиями, как своего рода искупления за свою собственную жизнь. За его собственное признание коррупции викария. Его собственное пожизненное стремление извлечь выгоду из этой коррупции. За то, что он стоял там и не просто принял предложение Клинтана полностью уничтожить королевство Чарис, но фактически согласился с ним. Помог это устроить.
Дючейрн заставил себя продолжить движение к ожидающим его подчиненным, но его глаза были такими же безрадостными, как снег за окнами коридора, когда он еще раз признал свою вину перед самим собой. Он не стал бы притворяться, что не испугался того, что сделал бы с ним Клинтан, если бы дело дошло до открытой конфронтации. Что он точно не знал, насколько жестоким примером Клинтан мог бы сделать любого члена храмовой четверки, который, казалось, отвернулся от него. И все же не этот страх заставил его прикусить язык, спрятать свое яростное осуждение мерзости Клинтана за стиснутыми зубами. Нет, его заставлял молчать совсем другой страх: страх, что если он позволит слишком легко уничтожить себя, то совершит еще более тяжкий грех — умрет, по крайней мере, не попытавшись исправить ужасный, ужасный ущерб, который он помог нанести собственному Божьему миру.
Не то чтобы я еще не придумал, как все это отменить, — уныло признался он. — Может быть, это часть моего покаяния? Является ли это частью моего наказания — быть вынужденным наблюдать, как все становится все хуже и хуже, не видя никакого способа снова сделать их лучше? Но в Писании говорится, что Бог всегда найдет способ, независимо от того, сможет человек или нет. Так что, может быть, Он действительно хочет, чтобы я перестал так стараться, перестал быть таким высокомерным, чтобы думать, что я могу каким-то образом исправить катастрофу мирового масштаба. Может быть, Он хочет, чтобы я наконец смирился с тем, что мне нужно позволить Ему показать мне, что делать, а потом...
Размышления Робейра Дючейрна были внезапно прерваны, когда он на полном ходу врезался в стену, которую кто-то неосмотрительно оставил точно в центре коридора.
Во всяком случае, так оно и было на ощупь, хотя внезапное "Ух!" стены наводило на мысль, что на самом деле это могло быть не такое твердое гранитное препятствие, каким оно казалось.
Он отшатнулся назад, чуть не упав. На самом деле, он бы упал, если бы чьи-то руки не схватили его за плечи и не удержали в вертикальном положении. Он покачал головой, в ушах зазвенело от холода, и его глаза расширились, когда они сфокусировались на лице человека, с которым он столкнулся.
Дючейрн не был низкорослым человеком, но и великаном он тоже не был. На самом деле, он всегда был худощав, и последние двадцать или тридцать лет вел решительно сидячий образ жизни. Мужчина, с которым он только что столкнулся, был на полголовы выше его, широкоплечий и крепко сложенный, и он, очевидно, провел последние несколько лет своей жизни, тренируясь, чтобы поддерживать физическую выносливость, которой он наслаждался, будучи старшим офицером храмовой стражи. Он, должно быть, превосходил Дючейрна на добрых сорок или пятьдесят фунтов, и очень малая часть из этого преимущества в массе была жиром.
И еще его случайно звали Хоуэрд Уилсин.
Дючейрн обнаружил, что временно парализован, глядя в серые глаза Уилсина. Они были твердыми, эти глаза, с отшлифованной, похожей на кварц целеустремленностью. Глаза человека, который, в отличие от Робейра Дючейрна, никогда не шел на компромисс с коррупцией Храма. Человека, у которого были все основания бояться Жаспара Клинтана... и вообще нет причин бояться Бога.
— Ты должен быть немного осторожнее, Робейр, — сказал Уилсин, полностью ставя его на ноги, прежде чем отпустить руки Дючейрна. Он почти нежно похлопал невысокого человечка, словно желая убедиться, что тот не сломан, и его улыбка была тонкой. — Ты можешь навредить себе, столкнувшись с такими людьми. Жизнь слишком коротка, чтобы так рисковать, тебе не кажется?
Уилсин слегка наклонил голову в этом вопросе, и Дючейрн почувствовал, как по его венам пробежала сосулька. Было что-то в тоне Уилсина, что-то в блеске этих жестких глаз.
Он знает, — подумал Дючейрн. — Он знает, что я предупреждал его брата. И, помоги мне Бог, он знает, что Клинтан собирается убить их обоих. И что у меня не хватает смелости попытаться остановить его.
Казначей Церкви почувствовал, что его рот открылся, не имея ни малейшего представления о том, что из этого выйдет, но затем Уилсин покачал головой. Это был быстрый жест, который остановил то, что когда-либо Дючейрн, возможно, собирался холодно сказать.
— Конечно, это так, — сказал обреченный человек. — Я имею в виду, слишком коротка. Есть слишком много дел, которые нам всем нужно закончить, а не просто тратить на них время. Разве в Писании не сказано, что Бог указывает путь, по которому должен двигаться каждый человек?
— Да, — услышал Дючейрн свой собственный голос. — Да, это так.
— Ну, тогда я не думаю, что Он закончит с кем-либо из нас, пока мы не закончим это дело. Так что будь осторожнее. — Он действительно слабо улыбнулся, помахав указательным пальцем перед носом Дючейрна. — Смотри, куда идешь, иначе у тебя не будет времени сделать все, что задумал для тебя Бог.
Дючейрну потребовалась вся сила самообладания, чтобы сдержать то, что он хотел сказать. Он посмотрел в эти серые глаза и на самом деле не доверял себе, чтобы говорить вообще, когда понял, что на самом деле видно в этих глазах напротив. Уилсин только снова улыбнулся ему, на этот раз мягко, и еще раз похлопал по плечу, затем повернулся и ушел.
* * *
— Граф Корис, ваше святейшество, — сказал верховный священник, с поклоном пропуская Филипа Азгуда в маленькую частную комнату для совещаний.
Это был не очень большой поклон, — подумал Корис. — С другой стороны, верховный священник был назначен в канцелярию канцлера. Он, вероятно, видел герцогов дюжинами и графов пачками, и одному Богу известно, со сколькими стаями простых баронов он мог сталкиваться каждый год. Не говоря уже о том факте, что большинство герцогов и графов, которые пересекали его путь, не были обездоленными изгнанниками, живущими на чью-то благотворительность.
— Так я и вижу, — ответил голос. — Входите, милорд.
Корис повиновался зову и оказался лицом к лицу с высоким худощавым мужчиной с угловатым лицом, коротко подстриженной бородой и глубокими умными глазами. На нем была оранжевая сутана викария, и он вполне соответствовал описанию викария Замсина Тринейра.
Тринейр протянул руку, и Корис наклонился, чтобы поцеловать кольцо с сапфиром, затем выпрямился.
— Ваше святейшество, — признал он.
— Мы ценим оперативность, с которой вы откликнулись на наш призыв, милорд, особенно в это время года, — сказал Тринейр. Его улыбка никогда не касалась глаз. — Если бы все сыновья Матери-Церкви так хорошо помнили о своем долге перед ней.
— Не буду притворяться, что это не было трудным путешествием, ваше святейшество. — Корис позволил себе легкую, кривую улыбку. — Но в детстве меня всегда учили, что когда Мать-Церковь зовет, ее сыновья отвечают. И это также было интересно, особенно путешествие через озеро Пей, в то время как возможность наконец посетить Храм дает дополнительное благословение.
— Хорошо.
Единственное небрежное слово исходило не от Тринейра, а от более низкого, дородного, седовласого викария с тяжелой челюстью, который не потрудился встать, когда вошел Корис. Также не было никаких сомнений в его личности, — подумал граф, — хотя он был просто немного удивлен, осознав, что Жаспар Клинтан так полностью соответствовал описаниям, которые он получил. Вплоть до пятен, оставленных пролитой едой на его сутане.
Должно быть правило, согласно которому настоящим злодеям не разрешается выглядеть как типичные злодеи, — подумал Корис и почувствовал, как по его телу пробежала легкая дрожь, когда он понял, как только что позволил себе описать Клинтана. На самом деле эта мысль не была неожиданной, в конце концов, он двигался в этом направлении уже много лет. И все же было странное чувство привязанности к этому моменту, как будто он пересек какой-то невозвратный мост, даже если был единственным, кто это понял.
И тебе, черт возьми, лучше убедиться, что ты единственный, кто понимает, что с тобой, Филип! — сказал он себе.
Судя по выражению лица Клинтана, ему было все равно, что в данный момент происходит в голове у Кориса. И при этом он, похоже, не испытывал искушения оказать какую-либо любезность их посетителю. Там, где глаза Тринейра сохраняли холодное бесстрастие шахматного мастера, глаза Клинтана светились пылом фанатика. Пыл, который подтвердил давнее мнение Кориса о том, что Клинтан был, безусловно, более опасным из них двоих.
— Пожалуйста, садитесь, милорд, — пригласил Тринейр, указывая на единственный стул со стороны Кориса за столом в комнате для совещаний.
Это был самый простой стул, который Корис когда-либо видел в Храме — с прямой спинкой, явно без подкладки, утилитарный предмет мебели. Это, конечно, было далеко от похожих на трон кресел, в которых расположились Тринейр и Клинтан, но когда он уселся на него, то чуть не вскочил на ноги от удивления, когда то, что казалось простой деревянной поверхностью, казалось, сдвинулось под ним. Оно двигалось — текло — и он не мог удержаться от того, чтобы его глаза не расширились, когда кресло идеально приспособилось к конфигурации его тела.
Он поднял глаза и увидел, что Тринейр задумчиво смотрит на него, и заставил себя улыбнуться канцлеру. Это было выражение, в котором смешалось признание удивления с изрядной долей мальчишеского удовольствия, и Тринейр позволил себе небольшой смешок хозяина, который успешно удивил гостя.
Клинтан — вероятно, предсказуемо — казалось, совершенно не обращал внимания на этот маленький момент, — отметил Корис.
Лучше не предполагать ничего подобного, Филип, — сказал он себе. — Я бы ни капельки не удивился, если бы Клинтан уже давно понял, насколько полезно, когда потенциальные противники переоценивают свою наблюдательность. Единственная вещь в мире, более опасная, чем дурак, особенно когда дело доходит до "большой игры", — это умный человек, которого вы считаете глупым. Нарман, безусловно, должен был многому тебя научить!
— Что ж, — оживленно начал Тринейр через мгновение, — теперь, когда вы здесь, милорд, полагаю, нам следует сразу перейти к делу. Как вы знаете, я, как канцлер Матери-Церкви, и действуя по особым указаниям великого викария Эрика, официально признал юного князя Дейвина законным правителем Корисанды. Учитывая его нежные годы, нам показалось ненужным привозить его в Храм, чтобы обсудить с ним его будущее. Вы, с другой стороны, являетесь его законным опекуном. Поскольку мы не признаем — и никогда не признаем — эту пародию на "регентский совет", которую Кэйлеб и Шарлиан навязали Богу, мы также считаем вас самым близким, что есть у Дейвина в настоящее время, к настоящему регенту.
Он сделал паузу, как бы приглашая прокомментировать, но Корис не собирался бросаться в эту конкретную ловушку. Вместо этого он ограничился медленным понимающим кивком и внимательным выражением лица.
— В свете сложившихся обстоятельств, — продолжил канцлер несколько секунд спустя, — мы считаем необходимым... упорядочить положение Дейвина. Хотя на данный момент он, по-видимому, находится в достаточной безопасности под защитой короля Жеймса, особенно учитывая тот факт, что Делферак уже воюет с отступниками, есть определенные аспекты его ситуации, которые, по нашему мнению, требуют официального разъяснения.
Он снова сделал паузу, и на этот раз было очевидно, что он намеревался сделать паузу до тех пор, пока Корис не ответит.
— Официального разъяснения, ваше святейшество? — послушно повторил граф. — Могу я спросить, какого рода разъяснения?
— О, перестаньте, милорд! — Клинтан вступил в дискуссию, махнув рукой в пренебрежительном жесте. — Вы были шпионом князя Гектора. Вы знаете, как ведется игра, если кто-нибудь может знать лучше!
— Ваше святейшество, — ответил Корис, подбирая слова более тщательно, чем когда-либо в своей жизни, — вы правы. Я был шпионом князя Гектора. Но, если вы простите меня за то, что я так говорю, моя точка зрения из одного княжества, расположенного так далеко от Храма, не может совпадать с вашей точкой зрения прямо здесь, в центре всех забот Матери-Церкви и в центре всех источников информации, которыми обладает Мать-Церковь. Признаю, что потратил много времени, пытаясь проанализировать имеющуюся у меня информацию, пытаясь предугадать, ради чего именно вы и канцлер вызвали меня сюда, чтобы объяснить. Однако я не настолько глуп, чтобы на мгновение предположить, что у меня достаточно информации, чтобы сделать какие-либо действительно обоснованные выводы. Я могу вспомнить несколько аспектов нынешней ситуации князя Дейвина, которые могут потребовать "разъяснения", но без лучшего понимания того, как именно князь Дейвин — и я, конечно, — можем наилучшим образом служить Матери-Церкви, я действительно не знаю, что вы и викарий Замсин, возможно, имеете в виду.
