Небо шамана. 1 часть

— Это, грубо говоря, как считать. Две пушки 20 мм больше одной 23 мм, но два Березинских пулемёта 12,7 мм вполне перекрывают по весу залпа два пулемёта 7,92 и пушку с ними вместе, ведь скорострельность пулемёта выше чем у пушки (Серий у ЛаГГа с разным вооружением было много, я взяла одну из удачных, были и более вооружённые). Вообще, по признанию многих фронтовиков, если бы не качество изготовления, а из-за древесины в основе материала корпуса, к изготовлению корпуса часто привлекались самые простые деревоперерабатывающие и мебельные производства, где работники в принципе не имели представления об уровне требований по качеству производства в авиапромышленности. Вот и получалось, что великолепная машина из-за плохого качества изготовления теряла почти весь свой конструкционный задел. И тем не менее даже при этом ЛаГГ показал отличную живучесть и устойчивость к боевым повреждениям, так он фактически не горел, при попадании пуль и снарядов отделывался пробоинами, а не кусками вырванной обшивки если она из дюраля. По поводу того, что в сознании обывателя дерево — значит горит, а дюраль — металл, значит как чугунная дверца печи гореть не должно. Вот только дельта-древесина из которой делали фюзеляжи и крылья ЛаГГа как раз совершенно не горит, а при очень больших температурах только обугливается. А вот дюраль при контакте с открытым пламенем и мощным обдувом горит и очень хорошо с выделением большого количества тепла, то есть ещё и усиливает горение. Не зря ведь алюминиевую пудру добавляют во многие горючие и взрывные смеси для усиления бризантности и горючести. Кроме сказанного, мы начали со сравнения огневой мощи ЛаГГа и Ме-110 ("Церштереров") не в пользу немца, но уникальность ЛаГГа в том, что конструкторы сумели эту огневую мощь разместить в таком небольшом объёме, компоновка моторного отсека ЛаГГа вообще может считаться шедевром работы авиаконструкторов, ведь при этом у машины не было нелепых детских болезней вроде заклинивающих на двадцатом выстреле пушек ( как в одной из модификаций Ил-2). Просто сравните нос ЛаГГа и "сто десятого" в которых примерно одинаковое вооружение, только у ЛаГГа там ещё и мотор находится, и можете начать восхищаться гением наших конструкторов. Вообще ЛаГГ-3 — один из самых оболганных самолётов Великой Отечественной войны. Тут дело даже не в происках современных либерастов с придуманными якобы ещё военных времён расшифровками названия самолёта: "Лакированный Авиационный Гарантированный Гроб" (вообще, наверно гроб, но не лётчику ЛаГГа, а его противнику), а в подковёрных интригах замнаркома Яковлева, который любыми способами продвигал свои самолёты и не гнушался ничем. Не поленитесь, залезьте в сеть и убедитесь, что к началу войны "плохих" ЛаГГов и Яков (которые начали выпускать гораздо раньше) примерно одинаковое количество (322 и около 400), но до конца года число произведённых ЛаГГов и Яков: больше 2400 и 1100 соответственно. А ведь идёт война и выпускать "гробы" ГКО не разрешит. Якобы ЛаГГ — очень тяжёлый самолёт, поэтому не летает. Чушь, не такой уж тяжёлый. К примеру, сухой вес "очень лёгкого" Як-1 всего на двести килограммов меньше ЛаГГа, а вот полные массы действительно с разницей около полутоны при довольно слабом (чуть больше тысячи л.с.) двигателе. Но вспомните дальность полёта ЛаГГа — 1100 км против 700 км у Яка, горючее и баки ведь вес имеют. Значительно больший боекомплект ЛаГГа вот и набежал вес. А чем не доказательство моих слов то, что в своих интригах Яковлев смог "свалить" даже маститого Туполева и перепрофилировать под Яки завод, уже готовившийся начать выпуск Ту-2 и не смог ничего сделать с производством ЛаГГа. А по поводу лакированного вида, так это весьма положительный отзыв в пользу машины того времени, ведь это отражение скоростных качеств машины, тогда все скоростные самолёты мира лакировали и полировали. И уже когда был признанно гораздо более совершенный Ла-5, до 1944 года продолжался выпуск "Лакированного Гроба" и им были вооружены несколько гвардейских полков, а гвардии предоставлялись лучшее оружие и оснащение, что записано в положении о гвардейских подразделениях. И главным доказательством моей правоты является то, что лучшим истребителем Великой Отечественной войны признан прямой потомок ЛаГГа, у которого реализовали и развили все достоинства предшественника.

Нас перекинули сюда не только по плану общего усиления авиации фронтов, а, скорее всего, обеспечить поддержку запланированного весеннего контрнаступления на нашем северном фланге фронта, возможно в этом и была причина спешки, когда нас комплектовали и проталкивали впереди полка Борзунова. Никто ведь тогда не знал, что не слишком хорошо подготовленное наступление в Заполярье разобьётся о неприступность эшелонированной стационарной немецкой обороны, и обе стороны на долгие годы встанут здесь в непреодолимую для противника глухую оборону. Как услышал кто-то в штабе фронта и потом рассказал нам, по плану решительное наступление на армию Дитля должно было напугать финнов, что должно было заставить их выйти из войны и отвести от Ленинграда свои войска, то есть с севера была бы снята блокада города. А если бы Финляндия не впечатлилась, то вторым этапом планировалось смять финские войска и получить тот же результат. То есть наше прибытие было в расчёте на активные бои в наступлении, которые мы должны будем с воздуха поддерживать, оказалось не нужным. Когда нас направили на север никто не знал планов немцев на летнюю кампанию этого года, у всех тогда была эйфория после зимнего и первого наступления, все тогда были уверены, что после потерь под Москвой немцы не смогут наступать и будут вынуждены зализывать раны и восполнять потери не меньше года, а мы тем временем...

Аэродром "Колежма" представлял собой рукотворный прогал в местных лесах, которые стоически выживают среди скал и болот. И если бы не было регулярного выкоса, эта поляна давно бы заросла сначала сорным подростом, а потом и чахлыми деревцами. Даже сейчас, во второй половине мая, местами в затенённых ложбинках ещё лежат остатки нестаявшего снега. А через две недели после приезда налетевший со стороны Белого моря шквал принёс не только промозглую леденящую сырость и холод, но и сильный снежный заряд. Этот снег полностью растаял только через несколько дней. Если честно, даже не снег, а какая-то плотная снежная крошка, не град, а именно крошка, словно в пути к земле снежинки между собой слипались маленькими комочками, но не превратились в ледышки градин. Вот этой снежной крупой всё усыпало слоем больше десяти сантиметров, таять она не спешила, и температура воздуха упала до нуля. Это когда мы в Сталинграде уже месяц до выпуска по окончании курсов в летних гимнастёрках ходили. Так мы на себе почувствовали суровое дыхание севера, здесь до полярного круга, нам сказали, меньше трёхсот километров.

Самолёты собрали, я успел нанести все руны усиления и прочности на обшивку, а поверх сразу помыли раствором образующим воздушную прослойку. Но вылетов не было, почва ещё была настолько полна водой, что для стоянок машин были приспособлены имеющиеся небольшие выходы скал или под дутики шасси мастерили щиты на забутованном местными валунами основании, иначе за день колёса уходили в землю до оси и больше, приходилось потом поднимать машину домкратами. Командир съездил в штаб фронта, до которого от нас всего семьдесят километров, если учесть протяжённость фронта и то, что до Мурманска — правой оконечности фронта больше семисот километров, действительно рукой подать. Всей авиацией фронта командует генерал-лейтенант Хрюкин и, судя по тому, что командир приехал без конкретных приказов, после которых весь полк начинает бегать, как тараканы по кухне, никаких задач полку не нарезали. Хотя, какие могут быть задачи, если наш бензин приехал и стоит на станции Сумский посад, но бензовозов привезти его на аэродром нет. А небольшое количество выгруженных авиационных боеприпасов, которые мы везли с собой, наши часовые охраняют сложенные штабелем на станции Тегозеро. Выделенные машины автобата сделать последнюю ходку не смогли и уехали. Теперь мы перевозим остатки наших грузов своей единственной аэродромной машиной, которая всё равно вынуждена раз в сутки ездить и менять караул. Понятно, сколько может привезти полуторка, которую по разбитой дороге лучше не перегружать, а то рассыплется...

Самое кошмарное для любого командира — безделье подчинённых, ведь оно толкает даже самых стойких и дисциплинированных на авантюры и безумства, никак не поощряемые дисциплинарным уставом, а часто и уголовным кодексом. Бурдужа съездил в находящуюся в семи километрах от нас деревню из двух десятков домов, из которой почти все мужики ушли на фронт, и провёл там разъяснительную работу по предотвращению попадания самогона в полк. Для этого привлёк участкового уполномоченного, который всем разъяснил, что подобное будет трактовать как сознательный подрыв боеготовности подразделения действующего фронта. А это даже самым тупым понятно, будет не штраф за спекуляцию и самогоноварение, а как минимум срок от пяти лет. А при озвученной позиции командира сроки будут максимальные, чтобы потом не обижались. Но кроме кнута нужен пряник, договорились оформить закупку добываемой деревенской артелью рыбы в счёт сдачи государству для нашего пищеблока и даже выделять иногда наших бойцов в помощь, за которую тоже можно расплачиваться рыбой и другими домашними заготовками. У нас выявилась группа заядлых рыболовов, а местные речки и ламбушки (как здесь называют озёра) рыбой просто кишат. Вкус приготовленной разными способами рыбы мы успели оценить ещё в пути, когда покупали на станциях продукты у торговок и все теперь понимали, что стоит за словами: "Сёмга", "Пикша", "Палтус" или "Треска". Тут нам всем здорово повезло с нашим новым комиссаром.

Комиссар полка, тоже Николай, только Ильич, был из "двадцатипятитысячников". Это слово ничего не сказало наверно мне одному. Оказывается, после революции и гражданской войны для укрепления власти и идеологической работы в глубинке была проведена кампания по направлению сознательных и подготовленных коммунистов на работу в сельскую местность, таких было около двадцати пяти тысяч, по этому числу их и назвали. Вот он — коммунист и бывший бригадир на казанском заводе оказался в Тюменской тайге первым секретарём райкома ВКП(б). Перед войной, когда казалось, что всё, наконец, стабилизировалось и дела налаживаются, полюбил и женился. А когда началась война, его жена — фельдшер, хоть и единственный медик на целый район, подлежала мобилизации и отправке в действующую армию. Всё правильно, ведь военнообязанная, но она в это время была на седьмом месяце беременности. Но это ведь не является болезнью и противопоказанием к призыву на службу быть не может. Областной военком пошёл на принцип, хотя его просили даже не о броне, а о том, чтобы дать ей родить и после этого призывать, ведь понятно, что если родит на фронте, то неизвестно что из этого выйдет. Есть вероятность, что командование не пожелает отпускать ценного специалиста, а медиков вечно не хватает, тогда ребёнка приказом отправят в ближайший детский дом при живых родителях. И это ещё не самый плохой вариант, всякое в жизни бывает. Не говоря про то, что вообще никто гарантировать не может, что удастся в действующей армии благополучно выносить беременность. В общем, наш Ильич пошёл к первому секретарю обкома с заявлением, что просит снять с него бронь (партийных работников от уровня секретаря райкома на фронт не направляли, ведь кому-то нужно и в тылу управлять или направляли выборочно на уровень не ниже комиссара дивизии) и направить на фронт вместо жены. А её оставить дома, дать ей возможность родить ребёнка, а ещё сохранить такого нужного работника, теперь единственного медика на три не маленьких района. В общем, в обкоме удовлетворили заявление, даже дали дождаться рождения сына, и после курсов армейских политработников Ильич вместо пехоты попал в наш полк, надо понимать, это его понизили за своеволие. Конечно, он не был летающим комиссаром, как до того Борзунов, но вот в плане умения находить общий язык в людьми ему равных не было. А ещё он с радостью вспоминал свои заводские умения и при любой возможности помогал в работе маслопупам и совсем не боялся испачкаться. То есть ничего общего с часто синим от пьянства комиссаром первого Саниного полка Чаек. Именно по его предложению была реализована придумка — замаскировать аэродром, но не просто спрятать самолёты, а сделать из него макет ложного аэродрома, якобы русские такие глупые, что даже не сумели хорошие макеты сделать. Вот и получилось, что у нас самолёты стояли укрытые под деревьями, а перед ними вдоль опушки, но, не мешая выкатывать машины, стояли макеты, которые сделали тяп-ляп и кое-как прикрыли ветками и маскировочными сетями. И при взгляде на них сразу было видно, что это плохо сделанные макеты.

Идея с рыболовством тоже не без его участия возникла. Конечно, многое на грани, тем более, что это не прописано нигде, а занять личный состав положено изучением уставов, строевой подготовкой и политзанятиями. К слову их тоже проводили, но "в плепорцию". Вообще, трудно укладывается в голове, что где-то воюют, ходят в атаки, гибнут каждый день, ведь все старожилы полка уже вполне хлебнули фронтового лиха. А есть вот такие участки, где официально фронт и где иногда по несколько дней ни одного выстрела...

Между всеми делами успел погулять вокруг, и меня потрясла здешняя природа. Я на Земле меньше года, а уже побывал в трёх совершенно разных природных поясах. И если пустыни Ирана я легко могу сравнить с нашими южными степями, где у нас встречаются солончаки и участки песков, как и каменные выжженные светилом пустоши. А средняя полоса только холоднее зимой, но в остальное время не очень отличается от наших северных предгорий и окраин северных лесов, то здесь всё иначе. Пока ехали, поезд почти всё время шёл сквозь бесконечные леса и часто они подступали вплотную к полотну, и эшелон шёл, словно в зелёном коридоре из высоких могучих деревьев. Иногда попадались такие лесные великаны, что невольно думалось про огромные деревья лесов, где у нас живут лесные ушастики, правда, я сам в них не бывал, но судя по рассказам... Хотя им далеко до величественных лесов ушастиков, где могучие патриархи лесов шумят своими кронами на высоте больше полукилометра, а внизу ствол выглядит покрытой корой стеной, пока не сообразишь, что это закругляющийся ствол огромного дерева диаметром под полусотню метров. А здесь у Колежмы в лесах самые большие деревья не больше тридцати сантиметров в поперечнике. А то, что растёт на открытых участках и в трещинах камней, скорее вызывает жалость в сравнении с лесными деревьями, и восхищение тем, как в них тяга к жизни сумела победить жестокие условия, в которых они умудрились вырасти цепляясь за трещины скал и островки нанесённой ветром почвы. Скрученные, корявые, с немногими уцелевшими от свирепых ветров и снегопадов ветвями они часто стелятся по камням, но живут, не смотря и вопреки. Другие, выросшие на поверхности затянутых мхом болот в толщину не более запястья и высотой всего в три-четыре метра в большинстве уже засохшие, когда для дальнейшего роста их корни видимо пытались прорасти в глубину и они отмирали в ледяной болотной воде, отчего дерево гибло. Но лес продолжает засеивать своими семенами болото, и молодая поросль пытается расти на этих мшистых кочках.