После таких известий, мы с Шерри чуть повеселевшие долго еще выслушивали подробности того как Приторий доказывал мое право, находиться до суда в камере нашего отдела. Из этого рассказа я узнал еще что наши вчерашние геройства были выставлены в общую сеть, и там поднялось серьезное движение в защиту Алекса Некоего. Так что совет был вынужден уступить.
— Ты бы видел рожу этого Леона, — рассказывал Роман, — по-моему, он готов загрызть тебя собственными зубами. Да только обломится ему. Наш Приторий мужик такой. Если за что возьмется, обязательно доведет до конца. Так что, не светит Леону покуражиться над тобой. Эти ребята тут уже слюнки глотали, думали видно, что мы оставим тебя им на растерзание. Ага, сейчас! Знаем мы как они умеют. Будут измываться над тобой, пока шлепанцы не потеряешь. Видали уже. А потом будут рассказывать, что ты якобы напал на тридцать человек охраны, и они бедняги только чудом отбились, для чего им и пришлось пристрелить тебя. И поверь. Суд даже разбираться не станет. У них тут все схвачено.
А когда вернулся-таки наконец, наш шеф, его сопровождали человек 15 ребят из нашего отдела.
20
Место для проштрафившихся патрульных именуемая просто губа, было самым обычным жилым модулем, состоящим из одной комнаты, совмещенного санузла и маленького камбуза с полагающейся мебелью. Здесь была вполне нормальная кровать, пара кресел, небольшой шкаф и круглый стол. На кухне было столь же небогато, но вполне себе терпимо. В сравнении с той каморкой, где я провел эти полдня, это просто люкс. Поужинал я тем, что дом послал, то есть, заказав в доставщике стандартный ужин. После короткого сигнала в приемном окне появился поднос, на котором было две тарелки с приятным на вид и запах содержимым, а также стакан обычного чая. Съев первое, нечто напоминающее борщ украинский, я приступил ко второму. Обычная гречневая каша, была тоже вполне себе ничего, а вот чай оказался больше похож на компот, такой же приторно сладкий, с запахом каких-то экзотических фруктов. Поужинав в одиночестве, что было для меня весьма непривычно, я отправился на боковую. Однако уснуть мне не дали. Без стука заявился Лукьян, и прямо с порога начал костерить меня, на чем свет стоит:
— Ну, Ал! Я знал, что ты оторва! Но что б на столько! Тебе чего больше всех надо что ли? На кой тебе сдались эти уроды? Не мог мимо пройти? Герой недоделанный! Ты знаешь, что дружки этих ублюдков поклялись посчитаться с тобой? А они поверь, слов на ветер не бросают! И то, что Приторий забрал тебя к нам, это лишь отсрочка.
Я, слушая этот поток красноречия моего инструктора, понимал, что наш разговор с Приторием пока остается конфиденциальным. Иначе этот ругающий меня сейчас, молодой совсем на вид парень с взглядом столетнего пройдохи, говорил бы совсем другое.
Пусть Лукьян и был в некоторой степени сторонником метода невмешательства, но сволочью он не был. И я уверен, окажись он на моем месте, этих уродов ждала бы смерть страшная и лютая. Лукьян был человеком серьезным и решительным, и произвола не терпел, так что я, молча дослушав эту длиннющую тираду, тихо сказал:
— Лукьян. Ты знаешь меня уже не один день. И наверное, сделал на мой счет некие свои выводы? Так вот. На твой взгляд мог бы я ударить в полную силу невиновного человека? А бил я их поверь, на погашение. Да видно рефлексы все же не позволили работать до упора. Привычка сдерживаться у меня еще от туда. Вот они и остались живы. Так как ты считаешь?
Этот мой вопрос, а главное тон с которым он был задан, остудил горячность Лукьяна. И он чуть помедлив, ответил:
— Так я не понял! Они же ее не успели попортить? За что ты их тогда? Якобы за вероятную возможность? Ничего не пойму! Какая муха тебя укусила?
— Прости Лукьян! Придет время, и ты все узнаешь. Полной картиной событий владеет, кроме меня, один лишь Приторий. И когда он посчитает нужным, он тебе все расскажет. А пока, я прошу верить мне на слово. С этими уродами я поступил единственно достойным образом. И пусть они благодарят моего дядю Ваню, который вбил мне в подкорку, что ценность человеческой жизни превыше всего. Иначе их бы уже отправили в утилизатор.
Я был очень серьезно настроен, не позволить каким-то глупым предположениям встать между нами. И Лукьян все понял.
— Ты знаешь Ал! Вот вижу я тебя сейчас, салага салагой! А в чем-то ты сильнее меня! Чувствуется в тебе стержень. Ох и непросто тебе будет здесь! Ох и непросто! Вот и сейчас, вроде ерунду говоришь. А я верю! И подсказывает мне чуйка моя. Не обошлось тут без подарков дома! Так? Вижу-вижу! Не говори! Это дело такое. Многие долго таятся. Но будет желание, похвались! А я с тобой порадуюсь!
Мы еще долго сидели с этим замечательным парнем, обсуждая предстоящий суд и мои дальнейшие перспективы. Лукьян принес с собой красивую бутылку коньяка, которую мы уговорили с ним в три захода.
Я впервые так набрался, ведь за все время здесь в доме пить спиртное в серьезных дозах я не пробовал. Не тянуло как-то. А тут, за тяжкими думами и за долгими разговорами, не заметил как окосел. Лукьян тоже здорово набравшийся, все повторял:
— Не переж-жи-ва-ай. Все-е буде-ет и-ик ... норма-ально. И вообще, Алекс. Мы тебя здесь все-е люби-им. А осо-обенно Шерри. Она про-осто втреска-алась в тебя.
О чем мы там дальше говорили с ним, не отложилось в памяти. И как отключился, я тоже не помню. Лукьян, видно, имеющий больший опыт в таком непростом деле, каким-то образом дотащил меня до кровати, и даже укрыл одеялом, чтобы бедный Алекс не замерз ненароком.
Проснувшись на следующий день, я долго не мог понять, что же вчера было, откуда у меня такая страшная головная боль, и тошнит так, словно мухоморами объелся. Но постепенно придя в себя, приняв холодный душ и слегка посвежев, я сидя за чашкой чая, (на этот раз именно настоящего черного), все-таки вспомнил вчерашние посиделки. Пьяную физиономию, горящие глаза и яростные жесты громко разглагольствующего Лукьяна.
На душе было муторно. А в голове царил непроницаемый, какой-то фатальный туман. Казалось, мозги обидевшись на хозяина за вчерашнее, отказались напрочь работать.
Утром ко мне так ни кто и не явился, и лишь к обеду пришла Шерри.
Оказывается, это золотце решила меня побаловать, и с утра лепила для меня самые настоящие, любимые мои пельмени. Дело в том, что сколько я не пробовал, и сколько мы с Шерри не пытались, кухонный модуль отказывался выдавать такое блюдо. Вместо пельмешек на выходе получалось что угодно, но только не то что нужно.
И вот однажды, от нечего делать я решил попробовать сделать все так, как привык еще там на земле, то— есть старым безотказным способом, налепить их ручками. Заказав в модуле полусырой фарш средней жирности, и самого обычного теста, я обнаружив здесь же в шкафу все необходимое, закатав рукава стал к разделочному столу. За этим благородным занятием и застала меня, привыкшая уже к роли моей личной кухарки — Шерри. Сказать, что она удивилась, это значит не сказать ничего. Она как вбежала на кухню с какой-то фразой, так и замерла посреди всего этого безобразия, что я учинил тут.
С минуту она глядела круглыми от удивления глазами, и лишь затем спросила:
— Ал. А что это ты тут делаешь?
Я, объяснив ей, что там, в той жизни это было моим любимым блюдом. И что я очень соскучился по той кухне. И когда моя Шерри, убедилась, что со мной таки все в порядке, и мне не нужно срочно вызывать мед кибера, она быстро ухватив несложные движения, стала активно помогать.
И не проходило одной недели с тех пор, что бы мы с ней не лепили вместе, эти смешные ушки, как называла их Шерри.
Ну а я всегда заказывал к горячим, только с плиты пельмешкам, различных соусов и майонезов. Так что это была настоящая радость моей души. И Шерри зная это, решила сегодня тоже устроить мне маленький праздник.
Когда отворилась дверь, и моя улыбающаяся помощница вкатила столик с большой кастрюлей и множеством маленьких пиал, наполненных ароматными соусами, я забыл тут же, о мучавшей с утра головной боли и плохом настроении.
Мы долго сидели друг на против друга, не спеша поедая великолепные, (она у меня поистине кулинар от бога), пельмени, запивая их курамэ, острым напитком, чем-то смахивающим на наш рассол, и просто глядели друг другу в глаза.
И когда я, прервав долгое молчание, искренне поблагодарил мою Шерри, она спокойно и как-то потерянно глядя на меня, продекламировала:
— Нет у судьбы печальней вести. Чем весть оставленной невесте.
Нет для нее страшней испуга. Чем потерять навеки друга.
Страшней ли смерть? Страшней ли Стужа? Чем боль, оставленной без мужа?
Надеждой жить. Одной лишь волей. Не пожелай такой ей доли.
— Чьи это стихи? — после долгой паузы, спросил я задумчиво.
Эти строчки, пропитаны были такой болью, такой надеждой, что сердце защемило, и отчего-то захотелось снова как вчера, забыться, в том мерзком отупляющем дурмане, и не думать, не видеть, не знать.
— Это один наш поэт! Его у нас очень любили! — и опустив наполненные влагой глаза, моя милая помощница тихо добавила: — Ал, помнишь озеро тогда ночью? Я видела тебя в каком-то другом мире, с тобой там был еще... кто-то. Но увы, что ждет меня саму в том будущем, я видеть не могу. Почему-то для меня это закрыто. Но я очень надеюсь ... Я верю, ты не забудешь!
Я, взял Шерри за руку, и как мог Искренне пообещал:
— Пока я жив, мы будем вместе. И ты знаешь, я абсолютно искренен. Однако сейчас, грядут большие перемены, и меня, скорее всего, уволят со службы. Так что, нужно будет перебираться куда-то на верхние уровни. Поэтому, что касается наших с тобой отношений, дальше все будет зависеть только от тебя. Ты же прекрасно понимаешь, меня сюда больше не пустят. Но и переезжать тебе куда-то на задворки цивилизации, не позволю. Я был там не раз, и видел, как живут эти несчастные. У тебя здесь прекрасная работа. Ты по-настоящему незаменимый сотрудник. Давай не будем спешить! Пусть эта гроза пройдет. А там возможно жизнь так переменится, что тебе не прийдется всем этим жертвовать.
— Глупый. Здесь меня ничего не держит! И если прийдется, я спокойно откажусь от всех этих преференций. Ал! Я теперь точно знаю! Нет ничего дороже любви! И если будет нужно, я перееду даже на седьмой неподзаконный уровень!
— Типун тебе на язык! Что за глупости! Какой седьмой уровень? Ты знаешь, что там твориться? — воскликнул я, — Зачем ты так? Давай дождемся окончательного решения суда, а там будет видно.
Шерри долго молчала, глядя куда-то сквозь стены, перебирая в пальчиках край своего розового передничка, и казалось, вновь пыталась заглянуть, в то далекое, еще не наступившее, что бы отыскать там знакомые следы. Но вот, в глазах ее показался огонек надежды, и робкая улыбка, тронула ее губы.
— Хорошо Ал. Я сделаю все как ты скажешь! И мне кажется, это единственно верное на сегодня решение. И знай. Что бы ни случилось, я буду ждать тебя!
А через два дня состоялся суд.
21
Заседание проходила в главном зале совета, в который набилось огромное количество народа. Меня привели под охраной, и посадили на небольшом возвышении, на котором стояло несколько кресел и маленький столик. А на главной сцене, собрался совет в полном составе. И ближайшим из членов совета от меня был Приторий. Он за все время ни разу не взглянул в мою сторону, давая понять, что здесь собрались не дураки, и перебрасываться заговорщическими взглядами не стоит. Однако я знал, что Приторий сделает все, дабы не допустить фатального развития событий.
Как только заседание началось, избравший роль главного обвинителя, верховный — Леон Лукин, зачитал собравшимся материалы дела. Где сухим юридическим языком рассказывалось о том как патрульный Алекс Некий напал на двух его подчиненных, которые выполняя свои прямые обязанности, задержали одну из подозреваемых в организации беспорядков, дабы заключить ее под стражу до выяснения всех обстоятельств. А так же, приводились заключения мед лаборатории, где описывались нанесенные этим несчастным тяжелые увечья. После всех перечислений и подробного хронологического разбора, Леон закончил такими словами:
— Итак, Уважаемые граждане дома! Я думаю, обстоятельства данного дела очевидны, и дополнительного расследования не требуют! Поэтому, предлагаю собравшимся здесь, многоуважаемым членам совета, вынести свой приговор! Этот, превысивший свои служебные полномочия патрульный, должен быть немедленно казнен! Я сказал!
После того, как первый оратор сел в свое алое кресло, к трибуне вышла Злата Счастливая.
К моему изумлению, когда мы с Приторием обсуждали примерный сценарий поведения на предстоящем шоу сегодня утром, я узнал о том, что эта предводительница свободолюбивых нимф, вызвалась защищать меня.
Здесь в доме так было заведено с давних пор. Как обвинитель, так и защита, на суде может быть только из числа членов совета. И вот, Розовая Злата в привычной ярко-Розовой тунике с неизменным белым обручем на светлой головке, вышла игривой походкой к трибуне, и так же поприветствовав всех собравшихся, произнесла:
— Что ж, я думаю, нам всем здесь хорошо понятны чувства досточтимого Леона! Пострадали два его лучших воина. И хочется воздать поскорее по заслугам виновному. Но я предлагаю не торопиться. И не делать поспешных заключений.
Эта юная красавица была сейчас просто воплощением мужского желания и квинтесенцией страсти. Я чувствовал, как от нее исходят мощнейшие токи, от которых вздрагивали внутренности, и давило где-то внизу живота. Я знал о такой ее способности. Это было одним из так называемых подарков сектора инициации. И если Дарья, то есть Злата, включала эти свои флюиды, мужчинам находящимся в прямой с ней видимости приходилось туго. Вот и сейчас, кое-кто из присутствующих, сцепив зубы пытался справиться со своими неожиданно проснувшимися чувствами, от чего по залу прокатывались странные волны томных вздохов, и восхищенных шепотков.
— Для начала, я предлагаю послушать нашего нового члена совета, представителя партии зеленых, Аркадия Нягру! — продолжала она тем временем, — Пожалуйста, уважаемый Аркадий, будьте так любезны, расскажите нам обо всем, что происходило пять дней назад на вашем уровне!
Уважаемый Аркадий, импозантный молодой человек с внешностью английского лорда, заменивший в совете отправленного на седьмой уровень Сергея Ершевских, Нерешительно поднявшись, прошел ко второй трибуне для свидетелей, и немного помявшись, начал:
— Я приветствую всех собравшихся! Мне сегодня впервые выпала честь стоять перед вами в качестве верховного, и для меня это великая честь! Посему выступая по просьбе нашей драгоценной многоуважаемой Златы Счастливой, я клянусь говорить правду и только правду! Как всем вам уже стало известно, пять дней назад, наш уровень был заблокирован, и едва не оказался подвергнут полной зачистке! Более двух тысяч добропорядочных граждан дома ожидала неминуемая смерть. А причиной всему стал бунт устроенный шайкой заговорщиков во главе с бывшим верховным Сергеем Ершевских. И вот, когда эти беззаконники вероломно напали на явившихся к нам для наведения законного порядка патрульных, и пленив их обезоружили, многие из нас приготовились к смерти. Все прекрасно знают, чем заканчиваются подобные бунты. Летопись времен рассказывает об этом очень подробно. Но, когда мы уже было, отчаялись и потеряли всякую надежду, к нам поступило известие, что некий патрульный, в одиночку пробравшись на наш уровень, обезвредил около сорока бунтарей, и захватил самого Ершевских с его заговорщиками. Наша разведка подтвердила, что он был один, и при этом еще и спас девушку из аутистов. Наш досточтимый Они Гераскас подтвердит! — и он поклонился в сторону главы всех любителей кайфа, — Затем, этот отважный юноша, освободив своих сотрудников, возглавил операцию по обезвреживанию опасных бунтарей, и освобождению ни в чем неповинных граждан дома, заблокированных на верхних этажах этого уровня. Как мы все с вами хорошо знаем, операция прошла успешно. И теперь все мы, жители четвертого уровня выражаем нашу глубокую признательность Уважаемому Алексу Некоему! И надеемся, что это недоразумение, из-за которого он сейчас находится на скамье подсудимых, вскоре разрешится.
