— Су-Чун — это карта, которую нам сдали, — сказала Чику. Она сидела за столом в лагере. — Мы должны сделать с ней все, что в наших силах. И прежде чем вы даже упомянете об этом, убийство в ее случае тоже не вариант.
— Значит, она тебе нравится?
— Она неплохой человек. Возможно, политически амбициозный. Определенно, она заблуждалась в своей готовности подчиниться воле сторонников жесткой линии. Но по-своему она тоже хочет для нас самого лучшего.
— От этого будет много пользы, когда мы проскочим мимо Крусибла в великую пустоту за его пределами.
— Я просто пытаюсь увидеть в ней хорошее.
Юнис перетаскивала какой-то механизм размером с наковальню из одного угла лагеря в другой. Чику подумала, что та никогда бы не сделала этого, когда она впервые прибыла сюда, но теперь ей не было необходимости скрывать свою истинную натуру.
— Ты думаешь, что переход в спячку был ошибкой, зная, чем ты занимаешься сейчас?
— Дело в том, что тогда я не знала того, что знаю сейчас. Я абсолютно не представляла, что поставлено на карту.
— Возможно, если бы ты осталась в Ассамблее, ты могла бы направить политику в другое русло.
— Вы переоцениваете мое влияние.
— Может быть, но у тебя было бы столько лет, чтобы увеличить его. Проблема сейчас в том, что рядом нет никого, кто мог бы уравновесить таких, как Су-Чун Ло. И у тебя не так много шансов изменить что-либо к лучшему за несколько недель или месяцев, или как бы долго ты ни планировала бодрствовать. — Конструкт оторвался от своей работы, занявшись очень человеческим делом — вытирая ладони о колени. — Ты собираешься вернуться в спячку, не так ли?
— А почему бы и нет?
— Мне кажется, у тебя есть пара вариантов, Чику. Позволь мне изложить их тебе по буквам. Ты могла бы обратиться непосредственно к высшему начальству в караване и рассказать им все, что тебе известно. Однако это было бы огромной авантюрой — не только с твоей репутацией, но и с судьбами миллионов душ. Если Тесленко и другие решат проигнорировать тебя или заставить замолчать, все те неприятности, на которые пошли ты и твои сестры, будут напрасны.
— Именно поэтому я не говорю об этом никому из начальства. Особенно при том, как обстоят дела сейчас.
— Итак, у тебя остается второй вариант — вернуться в спячку и надеяться, что к тому времени, когда ты проснешься, все наладится. Тогда какой это будет год?
— 2408, — сказала Чику.
— Меньше чем через тридцать лет мы доберемся до Крусибла. Немного упрощает ситуацию, не так ли? Возможно, ты права насчет секретной исследовательской программы Травертина, но кто знает? Тем временем ты ничего не изменишь.
— Мне нужно думать о своей семье.
— У тебя не будет семьи, если Производители отвернутся от нас.
— Вы — машина. Вы можете делать эти простые суждения, сопоставлять одно с другим, как будто это какая-то математическая игра. Но это моя жизнь, Юнис — мой муж, мои дети.
— Которому ты уже однажды солгала. Посмотри правде в глаза, Чику — в глубине души ты знаешь, в чем заключаются твои приоритеты. Ты любишь Ноя, свою дочь и сына. — Юнис, закончив возню, вернулась к столу. Она села на стул напротив Чику и положила локти на столешницу. — Но более того, тебе нравится мысль о том, что они не мертвы.
— Вы действительно робот.
— Я — лучшая догадка поврежденной симуляции о самой себе, но постарайся не винить меня за это.
— Я не думаю, что вы слишком далеки от истины, — холодно сказала Чику. Но затем, в порыве великодушия, она добавила: — Я привезла вам кое-что прямо с Земли. Вообще-то, из Гипериона.
— В чем значение Гипериона?
— Там я увидела ваше тело.
— А. — Она медленно кивнула. — Ну, это не то, что слышишь каждый день. Считай, что мой интерес подправлен.
— Вы были мертвы. Ледяная скульптура в форме женщины, измельченная на клеточном уровне. Без всякой надежды на медицинское возрождение.
— Прекрасно описано. — Она сделала небольшое вращательное движение рукой. — Продолжай.
— Аретуза нашла вас — вернула из глубокого космоса. Она не смогла извлечь много полезного из вашей головы, но отдала Чику Йеллоу все, что ей удалось спасти. Чику Йеллоу подарила это мне. Это есть в моих личных файлах. Могут ли нейронные паттерны помочь вам?
— Я не знаю. У меня один тип архитектуры, а они из другого. Если я порежусь, то потеку алгоритмами. Не уверена, как нейронные паттерны помогут мне.
— Вам придется решить, что делать с этими данными. Если вы можете что-то с этим сделать, восстановить какую-то утраченную часть себя... тогда кое-что из того, что произошло там, не пропало даром.
— Спасибо тебе, Чику.
— Это звучит почти искренне.
— Я почти чувствую себя искренней. Ты рискнула, чтобы донести это до меня, не так ли?
— Было рискованно передавать какую-либо информацию обратно в караван, включая мои воспоминания. Я надеюсь, что это того стоит.
— Посмотрим, — сказала Юнис. А затем, как будто ее слова не имели достаточного веса, повторила: — Посмотрим.
Несмотря на то, что она так долго была вдали от мира, двери для Чику все еще были открыты. Были вещи, которые она могла делать, места, которые она могла посетить, которые были закрыты для обычных граждан или требовали преодоления утомительных административных препятствий — процедурных преград, которые могли отнять недели или месяцы жизни. Для Чику главным было решить, куда она хочет пойти и когда, а затем собраться с духом и сделать то, что она запланировала. При новом режиме ни одно общественное движение не было освобождено от отслеживания и регистрации. В первые недели после пробуждения ее коллеги-политики будут особенно пристально следить за ее деятельностью. Они бы знали, что она посещала это место.
Да будет так. Она подумывала о том, чтобы позвонить, но ничего бы от этого не выиграла. По крайней мере, теоретически власти не могли отследить ее путь до камеры Юнис, хотя они знали бы, что она где-то побывала, и если бы они были достаточно прилежны, то могли бы найти какой-нибудь изъян в жалюзи и зеркалах, которые Юнис повесила, чтобы скрыть свое собственное местонахождение. Это место было другим: это было известное пространство, задокументированная особенность интерьера "Занзибара". Если бы она появилась здесь, это немедленно стало бы достоянием общественности. Так что она вполне могла бы прийти лично, потому что тогда у нее не было бы причин сомневаться в том, что она может увидеть.
Капсула прорвалась сквозь стену и помчалась по стеклянному капилляру. Она подождала несколько ударов сердца, пока автоматические индикаторы засекли ее прибытие и включились. Ей стало интересно, сколько времени прошло с тех пор, как кто-нибудь удосуживался навестить это место — месяцы, годы, может быть, десятилетия.
Вот оно, заключенное в этот маленький вакуумный карман. В безупречном сиянии огней он выглядел новее, чем что-либо другое на "Занзибаре". По правде говоря, все было совсем наоборот.
Посадочный модуль большой вместимости. Это был огромный космический аппарат, по крайней мере по меркам чего-либо, предназначенного для входа в атмосферу, — триста метров от края до края и столько же шириной в его загнутых вверх дельтовидных крыльях. Он был округлым и гладким, с плоским животом, предназначенным для плавания, для барахтания в чужих морях. Нижняя сторона черная, а верхняя — белая. Окна усеивали его бока полосами, похожими на боковые рецепторы в нервной системе акулы.
Они построили его, чтобы перевезти десять тысяч человек с "Занзибара" на поверхность Крусибла. Конечно, у них были и другие, меньшие по размеру десантные аппараты — многие из них. Но большой посадочный модуль служил важным символом окончания путешествия, обещанием награды в конце перехода. Ничтожная доля от миллионов, находящихся на борту, но монументально значимый жест. План состоял в том, чтобы они бросили жребий и посмотрели, кому выпадет честь совершить посадку на планету в посадочном модуле. Людей, достойных целого сообщества, можно было бы перевезти на Крусибл почти сразу же, как только "Занзибар" выйдет на орбиту.
Посадочный модуль уже нанес ей политический ущерб. Много лет назад она пыталась разобрать его, чтобы это место можно было герметизировать и использовать для жилья. Су-Чун выступила против нее — одно это стало испытанием для их дружбы, — и в конечном счете Су-Чун одержала победу. Это было воспринято как унизительное поражение для Чику, свидетельство того, что она переоценила себя. Однако теперь она была чрезвычайно благодарна за то, что ее коллега одержала победу.
По крайней мере, в своем предназначении транспортное средство теперь было бесполезным. Оптимизированное по пассажировместимости, оно не было пригодно для полетов в дальний космос. Но без замедления не было бы выхода на орбиту, и даже если бы они решили проблему замедления, им все равно пришлось бы бороться с Производителями. Но все же... Столь прочное судно, как это, с достаточным пространством внутри для модификаций... его можно было бы использовать по другому назначению. И в течение очень долгого времени Экинья были искусны в переделках. Этому тоже нужно было бы название, и Чику понравилось то, что ее разум представил в ответ на эту мысль. Он обладал холодной функциональностью хирургического инструмента. Это наводило на мысль о порочной ясности цели.
"Ледокол".
Да, это было бы идеально.
И теперь все, что ей нужно было сделать, чтобы это произошло, — это сдвинуть несколько гор.
К счастью, это было еще кое-что, в чем Экинья были хороши.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
Три дня спустя она направлялась в здание Ассамблеи, думая только о предстоящих часах и выкидывая из головы все остальные трудные мысли, когда заметила скопление черных автомобилей во дворе перед главными дверями.
Ее первым предположением о виновности было то, что машины и констебли ждали ее; что какой-то аспект ее тайной деятельности был раскрыт, и они ждали, чтобы арестовать ее, когда она прибудет по делам. Но они бы не стали рисковать, если бы она развернулась и вернулась домой.
Значит, это было что-то другое.
Чику ускорила шаг, перейдя на бег трусцой, из-за чего чуть не споткнулась, когда спускалась по крутым тропинкам на ровную землю. Черные машины сновали вокруг. Они пытались подогнать один из фургонов прямо к главным дверям. Теперь поднялась суматоха, когда группа людей вышла на дневной свет в сопровождении констеблей. Пробежка Чику превратилась в бег. В суматохе она увидела чье-то лицо, но лишь на мгновение. Она не осмеливалась доверять своим чувствам.
Но нет — это было снова.
Су-Чун Ло стояла посреди толпы, окруженная представителями и констеблями, ее лицо было обычной кожаной маской. Но на этот раз она словно сменила одну маску на другую — сменила каменное безразличие на каменное негодование. Чику моргнула, пытаясь осмыслить то, что она видела. Конечно, это не могло быть тем, на что было похоже?
Они арестовали Су-Чун Ло?
Они затолкали ее в черный автомобиль, припаркованный прямо у главных дверей здания. Последовала короткая борьба, когда фургон прорвался сквозь толпу людей и транспортных средств, снующих вокруг, а затем с пронзительным электрическим воем умчался прочь, направляясь к наклонной дороге и ближайшему терминалу капсул.
К тому времени, когда Чику добралась до толпы, она вспотела и запыхалась. Она наклонилась вперед, положив руки на колени, и делала глубокие, размеренные вдохи, пока не обрела достаточно самообладания, чтобы заговорить.
— Что только что произошло? — спросила она ближайшего констебля.
Поначалу никто, казалось, не знал наверняка, и ряд слухов быстро распространился один за другим. Было совершено еще одно покушение на убийство, и Су-Чун была укрыта для ее собственной безопасности. Где-то в другом месте "Занзибара" возникла чрезвычайная ситуация, и Су-Чун была срочно нужна. Может быть, вспышка инфекции...
Но ни одна из этих историй не показалась Чику правдивой, поэтому она продолжала задавать вопросы, обходя других присутствующих представителей, одних сторонников Су-Чун, других нет, пока они толпились снаружи здания под фальшивым небом. Постепенно начало проявляться нечто, похожее на правду, как сигнал из фонового шума. Это действительно был арест — или, скорее, "административное задержание", как будто это имело какое-то значение с точки зрения Су-Чун. Часом ранее на многих публичных и частных каналах СМИ начала появляться информация из анонимного источника — информация, крайне пагубная для профессиональной репутации Су-Чун. Записи о финансовых нарушениях, нераскрытых входящих и исходящих платежах за многие годы. По отдельности задействованные суммы были невелики, но совокупная сумма была существенной. Хуже того, многие выплаты приходились на те периоды, когда Ассамблея голосовала по важным, меняющим мир вопросам, в которых голос Су-Чун был решающим.
Доказательства были слишком убедительными, чтобы в них можно было усомниться. Сторонники Су-Чун уже заявляли о нечестной игре и о том, что надлежащий учет ее финансов показал бы, что ничего тайного не произошло. И Чику знала, что такой отчет будет, и Су-Чун получит все шансы защитить себя. В конце концов, они были цивилизованным обществом.
Наконец, когда новизна ее задержания прошла и больше никаких новостей не поступало, собравшиеся постепенно разошлись. Большая часть машин уехала, и констебли позволили представителям вновь войти в здание. Но утренние события перечеркнули весь день, и быстро стало очевидно, что обычные дела придется отложить. К середине дня Чику вернулась домой, и всякая ее уверенность была подорвана. Она потратила долгий час на изучение публичных заявлений, анализ и дебаты. Массовое мнение, по-видимому, разделилось в трех широких направлениях. Некоторые считали, что Су-Чун была абсолютно невиновна, став жертвой политически мотивированной клеветнической кампании. Другие считали, что она была полностью виновна. Третья группа утверждала, что, хотя она, возможно, и не виновна во всех предполагаемых нарушениях, расследование ее дел неизбежно приведет к обнаружению скелетов. Чику, конечно, расспросили о ее собственных мыслях — за тот час, что она была дома, было три звонка и стук в дверь, — но она отказалась от ответов, сказав только, что полностью уверена в соблюдении надлежащей правовой процедуры.
Когда пришло время окончания дня, она прибыла к Юнис. Там тоже заканчивался день, и по какой-то причине — Юнис они были бы ни к чему — в лагере горели фонари.
— Вы сделали это, — заявила Чику, прежде чем конструкт успел открыть рот.
— Сделала что, моя дорогая?
— Подбросили эту информацию, все то, за что они арестовали Су-Чуна. Как будто вы не знали.
— Ах, это. — Юнис отмахнулась от этого, как будто это было пустяком, вопросом, совершенно не заслуживающим внимания.
— Они арестовали ее. Будет проведено полное расследование, возможно, судебный процесс.
— И к чему ты клонишь?
— Вы не можете этого сделать. Вы не можете просто выдумывать ложь о людях, потому что она неудобна. Вы не можете просто разрушить чью-то репутацию, потому что это вас устраивает.
