Такой любви не бывает

Медленно подняла голову и посмотрела Михаилу в глаза через все расстояние, разделяющее нас, и сквозь эти равнодушные зеркала проглянул отблеск какой-то мысли, а потом мужчина улыбнулся. Видела Мишу так ясно, будто он стоял совсем недалеко. Губы не слушались его, но упорно кривились, будто он хотел сказать: "Решайся!". Но нет, сказал Миша другое, шепотом, так что смогла только догадаться о том, какое слово он выдавил из себя. И я решилась.

Как жаль, что приведения-тени не могут плакать. Сейчас бы разрыдалась с превеликим удовольствием. Но решение принято, а, значит, придется убить Мишу. Убить человека, который подарил мне частичку своей теплоты и защиты. Убить того, кто мог бы стать отцом моих детей, будь у меня будущее. Убить того, кто был одной из причин моих бед. Убить человека, на которого не держу больше никакого зла. И только потому, что этот дурак решил завязать заклинание на себя.

А стою ли я того, чтобы жить? Может, мне сдаться прямо сейчас? Но чем это закончится? Победой Ассоциации? Тем, что Лилька останется в руках Славки и его компании? Как много от меня зависит, и как же не хочу принимать никакого решения. Но все-таки хватит колебаться, ведь решение уже принято и время терять не стоит. И самое главное, действительно ли опасен призраку амулет? Но чувство опасности не дремлет и подсказывает, что определенные проблемы мне этот камешек может доставить, и не только мне. Если правильно все помню, то этот амулет последний из камней обработанных Мишей и тот самый, которым умертвили его дочь. И если уничтожить его, тайна Мишиных разработок исчезнет. Как же сложно решить. Но выбора нет.

Протянула руку к Михаилу и отвернулась, чтобы не видеть того, что произойдет дальше. Не видеть, как недоуменно поднимаются брови главы теневых, который отвлекся от боя. Не видеть, как удивляется Славка моей решимости. Ни сжавшихся в тонкую линию губ Игоря. Ни горечи в глазах Дениса. Как-то они умудрялись держать и меня в поле зрения и сражаться с врагами. Кто сказал, что игры магов это действительно только игры? Шла на этот бой довольно легкомысленно, не задумываясь о том, чем он может закончиться. Зачем думать об этом тому, кто уже давно мертв?

Просто чувствовала, как Славик снова пытается подчинить меня себе, пользуясь тем, что от него полностью отвлеклась на амулет. Но это давление уже не имело надо мной никакой власти, защита работала исправно, поэтому у меня вполне получилось сконцентрироваться на накопленной мной энергии, и...

— Мугрим, — негромкий голос показался всем напряженным участникам эпической битвы оглушающим.

Это прозвучало как предостережение кому-то, и непроизвольно повернулась, отвлекаясь на того, кто это сказал. Высокий, темноволосый мужчина с холодным выражением красивого лица стоял у края "ристалища", напряженно вглядываясь во что-то за Лилькой, которая стояла как раз напротив него, с другого края площадки. За ней стоял похожий на первого мужчина, но, пожалуй, более молодой. Подумала: "Не хотела бы я оказаться на месте тех, кто находится с ними рядом!", и сама удивилась тому, что подобная мысль вообще смогла возникнуть. Почему так подумала? Наверное, потому, что от этих мужчин исходила угроза, как и от появившейся за Лилькой девушки. Все черноволосые, холодные и вызывающие дрожь. Вот только я дрожать не умею. Я же Тень. Поэтому могу лишь чувствовать исходящую от них угрозу.

При виде постепенно появляющихся на поле новых действующих лиц и Глава Конгломерата, и Игорь с ищейками, и Глава Теневых, и те, кто им противостоял, подобрались и закостенели, чуя близкую беду. Холодок ужаса пробежал по спинам. Один Славка все так же в упор смотрел на меня, пытаясь подавить своей волей. Но и он скоро почувствовал изменение в расстановке сил.

Затишье перед бурей. Как избиты эти слова, но как верно они передают ощущение от чувства, посетившего всех, кто находился на поляне. Пожалуй, только Лилька с Мишей в своем беспамятстве не почувствовали ничего.

— Мугрим! — теперь голос звучал еще более повелительно. — Не смей!

Но молодой черноволосый человек не послушался и протянул руку в сторону амулета:

— Я буду первым, — сказал тот, кого назвали Мугримом. — Кто первый схватил добычу — тот выиграл. Ты помнишь, Дарогл?

— Нет! — Славик очнулся от оцепенения, нагнанного на людей, не иначе как новыми действующими лицами. — Я не позволю сорвать мои планы!

Вновь пришедшие не обратили внимания на его прочувствованную речь.

— Игрушка опасна для маленьких мальчиков, — отозвался Дарогл. — Или ты этого еще не понял, Мугрим?

Народ все так же стоял в оцепенении. А я пыталась понять, зачем этим странным людям амулет, но так ничего и не придумала. В это время события развивались по нарастающей. Камешек очень быстро поплыл по воздуху в сторону Мугрима, но, как ни удивительно, Дарогл просто стоял и смотрел на это. Славику такой расклад не понравился, удивительно, как он смог сопротивляться тому, что заставляло остальных стоять и смотреть на происходящее. Разве что Глава Конгломерата и Глава Теневых постепенно справлялись с наваждением. И я ему не подверглась, вместо этого на меня напал мыслительный ступор, и просто не знала, как поступить. Эти минуты моей задумчивости встали очень дорого всем. И пусть кинулась следом за Славкой... Пусть. Никогда не прощу себе своей медлительности.

Славка бросился вслед за камнем, намертво забыв обо всем. Правильно, амулеты подобного типа, так понимаю, не последнюю роль играли в его планах. А что делать в этой ситуации мне? Бросаться за Славкой, чтобы воспользоваться моментом и уничтожить противника? Но непонятно, зачем это делать сейчас, если правила им нарушены и ясные маги все равно остаются в выигрыше?

Славка не успел. Его опередили. Ни Мугрим, ни Дарогл, и ни кто-то еще из компании этих черноволосых людей, а Лилька. Не знаю, сколько она приходила в себя после того, как я оборвала энергетическую нить, и смогла бы она в себя прийти, не забудь Славик и теневые о ее существовании, но она, стоящая прямо перед Мугримом, вытянула руку вперед и поймала амулет первая. Крепко сжав его, она прижала камень к груди и что-то прошептала пересохшими губами.

— Лиля! — крикнул Славик.

Он успел подойти к ней настолько близко, чтобы быть отброшенным мощным взрывом. Закрыла глаза, мне не хотелось видеть то, во что превратились все, кто находился рядом с эпицентром.

Заставила себя открыть глаза и впала в прострацию. Зрелище не получившего ни одной царапинки Мугрима, ведущего за руку черноволосую девушку и невозмутимого Дарогла, держащего потускневший амулет в своих руках, ввергло меня в шок. А потом меня кольнула страшная мысль.

— Миша, — прошептала, забыв тут же о выживших странных людях.

Бросилась в ту сторону, где он стоял. Картина, представшая предо мной, запомнилась мне, кажется, навечно. Смятые, отброшенные взрывом фигуры людей, куски одежды, вырванная с корнем трава и воронка на том месте, где должны были находиться Лиля с Мишей.

— Лиля наверняка попытается покончить с собой..., — эхом прозвучали так некстати всплывшие слова.

Да, Денис, ты был прав... Она умерла и потянула за собой тех, кого не имела права забирать. Почему привидения-тени не умеют плакать? Я не хочу жить в этом мире. Зачем? Все, за что я боролась — пропало, умерло, как и я сама. Зачем я этому миру? Зачем? Для чего вся эта история, если тот самый человек, который был мне действительно дорог, пусть это была и не любовь, больше не существует? За что цепляться? Ради чего жить? За что мне эта мука? За что?

Мне хотелось кричать, биться в истерике, а еще больше хотелось умереть. Но была лишена всех этих удовольствий. Возможно безумие в моей власти? Но минимум того, что сейчас могу — это улететь отсюда. От всех этих людей, которые не значат ничего. Только недавно была готова убить Мишу сама, а вот сейчас поняла, что так и не смогла бы сделать это. Слишком много нас с ним связывало, и адски горька боль, которую испытываю при мысли о том, что больше этот человек никогда не повстречается на моем пути. Миша, Миша... Борец за справедливость! Жестокий человек слова! Ты сыграл такую большую роль в моей судьбе! И тебя теперь нет! Я не хочу верить в это! Не хочу! Ты сказал мне "живи", а сам ушел! Зачем?

Не заметила, как оказалась очень далеко и от поля битвы, и вообще от людей. Летела где-то, и не видела где. Пыталась справиться с горем и не могла. Оно накрывало меня с головой, уносило мой призрачный разум в неведомые дали... И бороться за него не хотела. Если не могу умереть, так хоть сойду с ума. Как будет хорошо не думать о том, что произошло. Как будет легко, и я смогу летать как птица в небе... Жалкая я и жалкие людишки. Ради власти они готовы уничтожить всех вокруг. Зачем? Неужели власть стоит простых человеческих радостей? Не стоит. И быть в уме тоже не стоит. Хочу быть ромашкой! Или нет, хочу быть просто птицей или облаком! Вот ими и буду. И пусть земные проблемы останутся внизу. Ничего не хочу знать о них! Будь прокляты те, кто готов играть людскими жизнями. Вся жизнь — игра? Тогда поиграю в облако! Только это мне и осталось. Я облако! Я облако! Облако, которое не может пролиться дождем слез! Но оставим слезы тучам. Я ведь просто облако! А облака не умеют плакать. Как и тени.

Эпилог

Когда-нибудь вы слушали, как поет ветер? Хоть разочек в жизни вы прислушивались к тоскливому перешептыванию листвы под дождем? Нет? Я тоже раньше не прислушивалась. А сейчас, когда у меня впереди так много времени, наконец удосужилась совершить такое простое дело — послушать мир. Когда некуда торопиться, когда дома не ждет голодный муж, да и дома самого-то нет, когда не надо бежать на работу, да и работы-то тоже уже нет, вот тогда приходит время остановиться и решить, а зачем и кому это нужно — спешить. И вот радость: оказывается, мир вокруг — не безлик. Он цветной, имеет запах, и, если прислушиваться спокойно, вдумчиво, то он еще и звучит. Всем этим многоцветьем и многозвучьем действительность пытается подсказать нам, как много мы теряем, когда бежим за чем-то призрачно-эфемерным, когда хотим быть как все. Вот и я не замечала ничего вокруг, пока не умерла. Как много проходило мимо моего внимания! И заметила это именно тогда, когда воспользоваться в полной мере подобными маленькими радостями оказалась не в состоянии. Или все-таки что-то извлечь я из этого смогу?

Нерешительно коснулась рукой до боли знакомой двери. Сколько можно топтаться? Все равно же невидимка, так чего же испугалась? Решительно прошла сквозь дверь, постояла в коридоре и заглянула на кухню. Пусто. Прошлась по комнатам. Тоже пусто. Балда. Ну почему побоялась спросить себя, где искать маму? Страшно было, что могу и не услышать ее. А не услышать — это значит, что мамы нет в мире живых. Возможен, конечно, и другой вариант. Если бы ее кто-нибудь спрятал от меня так, что не смогла бы ее почувствовать, то я ее тоже бы не услышала. Но это настолько невероятно: кому такое могло бы понадобиться? Вот и сейчас не хочется прибегать к чувству знания о местонахождении близких людей. Лучше оттянуть момент.

Именно поэтому не воспользовалась более быстрым способом и решила заглянуть для начала к маминой подруге. Людмила Анатольевна сидела у себя на кухне и, подперев руками голову, смотрела в полный стакан. Еще на столе стояла початая бутылка, блюдечко с нарезанными солеными огурцами и пепельница, полная окурков.

Легкий шелковый халатик, расписанный ярко-красными цветами и узорами распахнулся, когда она резким движением схватила стакан и опрокинула его в себя. Благодаря этому, я смогла заценить кружевное белье. Скорее всего, именно о нем она когда-то нам с мамой рассказывала. Красивые вещички. Но вот как-то на ней... они смотрелись, мягко говоря, странно. Чулки-сеточка скорее всего ухажера и отпугнули.

— Что смотришь? — прогнусавила Людмила Анатольевна, откусив от огурца.

— Что? — опешила, пытаясь понять, ко мне ли она обращается или нет.

— Тебе, тебе, Галина, говорю. Чего вылупилась? Тоже мое белье не нравится? — зло поинтересовалась женщина.

Странное ощущение для приведения. Такое впечатление, что сейчас подо мной от удивления ноги подогнутся. Неуверенно рукой нащупала стул, села на него и проверила на всякий случай, кинув взгляд на свои руки, не исчезла ли моя невидимость. Не исчезла. Но тогда как?

— Думаешь, померла и теперь тебе без спросу везде шастать можно? — Людмила Анатольевна явно настроена враждебно по отношению ко мне. Почему?

— Вы меня видите? — решила удостовериться, что она действительно разговаривает со мной.

— Еще как вижу. Вон оно как мое предсказание новой жизни обернулось, — хмыкнула она и налила себе еще прозрачной жидкости.

— С предсказанием любви вы точно ошиблись, — ощерилась ответ, надо же ей обязательно было наступить на мою больную мозоль.

— Почему? — понюхала она жидкость в стакане.

— Нет ее, любви. Сказка. Есть только мужики, которые не способны добиться своего, не воспользовавшись подлыми приемчиками, — живы-то еще воспоминания, живы. — Ни одна сволочь не любила, и вряд ли полюбит.

— Зря не веришь. Возможно, я и ошиблась с определением времени этого события. Но любовь будет. Верь мне. Я знаю, что говорю, — отодвинула Людмила Анатольевна от себя стакан. Запах, что ли не понравился? Но ведь пила эту гадость уже. — Будет. И большая любовь. И тот, кто будет готов ради тебя на все.

— Был уже такой, — недовольно посмотрела на полупустую бутылку. — Правда, есть ощущение, что не ради меня он жертвовал собой, а ради своих принципов.

— Будет, — уверено сказала она мне. — Зачем пришла? Вряд ли для того, чтобы я тебе погадала.

— Хотела узнать, где мама, — если бы могла, затаила бы дыхание. А так и затаить нечего. — Дома ее не обнаружила.

— А и не может ее там быть, — отвела глаза в сторону женщина.

— Что случилось? — неужели мои опасения подтвердятся?

— В больнице она, — неохотно проинформировала Людмила Анатольевна. — Инсульт. Как тебя не стало, у нее все давление пошаливало. А потом как долбануло... На скорой увозили.

— Инсульт? — не стала уточнять месторасположение больницы, а, отругав себя нецензурными словами, потянулась внутренним чутьем к единственному родному для меня человеку. — Насколько все серьезно?

— Парализовало левую сторону. Врачи говорят, может, пройдет, а может и нет. Долго она одна в квартире пролежала. Если бы я не зашла в тот день, не было бы ее уже, — протянула женщина руку к стакану и, вздохнув, выдула всю жидкость одним махом. Сильна дама, сильна. — Только неизвестно, что было бы лучше в ее случае, выжить или умереть. Ходить-то за ней некому. А как она сама будет, парализованная?

— Вы меня извините, Людмила Анатольевна. Побегу я, — поднялась со стула и собралась лететь туда, куда меня гнало сосущее чувство тревоги.

— Счастливо. Все вы уходите. Нет бы, посидеть со старухой, поболтать. И этот, козел, смылся. Даже водку выжрать не захотел, — тоскливо она посмотрела на бутылку. — Вот что во мне не так? Никакая из меня гадалка, если я только привидений вижу, а сама себе ничего предсказать не могу? Вали давай уже.