Для начала надо было спокойно, без суеты, проанализировать сложившуюся ситуацию и понять, что нужно предпринять по выходу из этого исхода, какие шаги можно сделать, а какие — категорически нельзя. Оставаться в засранной Серой Башне решительно не хотелось и Денис выбрался а природу. Углубившись подальше в чащу, старший помощник нашел подходящее место, присел на пенек и достал пирожок... тьфу ты, это не отсюда — достал не пирожок, а баклажку с пивом, копченый окорок и хлеб. И что характерно — все свежее! Торба Архата — это вещь! Думать во время еды о плохом вредно, поэтому Денис сначала поел, а уже потом задумался.
Первое, что сразу приходило в голову — возвращаться в гостиницу нельзя. Там его и арестуют, ну-у... точнее говоря — попробуют арестовать. А старшему помощнику надо устраивать разборки с властями Ругаза? — нет, старшему помощнику этого не надо. Следовательно, его баснословное дорогое, но, это — хрен-то с ним, деньги есть, а самое главное — весьма комфортное жилье накрылось медным тазом. Обидно? — очень даже, но, ничего не поделаешь — надо искать другое. Какое? — а фиг его знает. Все приличные места заняты, неприличные, с удобствами во дворе — тоже, коровники и свинарники не предлагать.
Не придя ни к какому определенному мнению по квартирному вопросу, Денис плюнул на это дело, решив, что утро вечера мудренее, будет день — будет пища, а проще говоря, понадеялся на русский авось — само как-нибудь рассосется — в крайнем случае можно и в лесу пару ночей в палатке перекантоваться — от него не убудет — не сахарный, не растает. Закрыв тему с квартирным вопросом, старший помощник принялся размышлять о своей тактике и стратегии в отношении второй зондеркоманды, пущенной по его следу. Если отбросить все экивоки, надо было решить — что делать с этими суками?
Вариант номер один — залечь на дно, прикинуться ветошью, не отсвечивать, быть тише воды и ниже травы, чтобы не приведи господь, не привлечь к себе внимание, дождаться конца Турнира и разойтись с охотниками за головой Дениса краями — как в море корабли. Вариант номер два — устроить этим падлам Варфоломеевскую Ночь.
Немного подумав, старший помощник решил, что вариант номер один, вне всякого сомнения, хорош, однако, номер два — лучше. Затаиться, конечно же, можно, но вломить — приятнее. До лиц принимающих решения, которые затеяли охоту, к сожалению, не добраться, но, команду охотников можно взять на вилы. По крайней мере — попробовать.
"Раз уж начал давить прыщи, надо выдавить все!" — поддержал Дениса внутренний голос.
"Прыщи-то желудочные... — меланхолично отозвался старший помощник. — Лучше бы желудок вылечить, но..."
"Лорда-мага грохнуть!?! — поразился грандиозности замыслов носителя голос. — Ты серьезно!?!"
"Шучу... — хмуро отозвался Денис. — Будем давить!"
"И это правильно! — вынес окончательный вердикт внутренний голос. — Нечего всякую погань за спиной оставлять!"
— Глава
Беспечность и охотник за головами, а тем более охотник из лучшей пятерки Протектората Нейтен... ну, может и не самой лучшей, а скажем так — одной из двух лучших, есть вещи несовместные, как гений и злодейство. И это рядовой охотник, так что уж говорить про руководителя второй спецгруппы старшего медного Искусника Олтепха. Первый придерживался самых строгих правил касательно техники безопасности, а так же трудовой и производственной дисциплины.
Поэтому, в условиях боевого выхода, несмотря на то, что ночевать приходилось не в лесу, или в поле, лежа на голой земле и прикрывшись лопухом, ожидая ежесекундного нападения превосходящих сил противника, а в комфортабельных покоях резидента Протектората Нейтен в Ругазе, с практически нулевой вероятностью того, что проклятый хартыг потревожит твой сон, а больше и врагов на этот раз не было, график ночных дежурств исполнялся неукоснительно.
У Александра Галича в песне "Вальс его величества или Размышления о том, как пить на троих" есть такие строчки: "Культурный досуг включает здоровый сон". Старший медный Искусник Олтепх эту песню, разумеется, никогда не слышал, да и не пил никогда казенку с двумя собутыльниками, тщательно разливая огненную воду, чтобы не пролить ни капли и чтобы всем поровну, но, под словами о необходимости здорового сна подписался бы двумя руками... ну, если бы одной подписи было мало, ибо свято полагал, что невыспавшийся оперативник — плохой оперативник. Ухудшается одно из его главных качеств — внимательность. Не заметит сломанную веточку, или плавающий в бассейне с шампанским труп, или дырку в заборе, откуда торчит голая жопа и расследование пойдет по неверному пути.
Олтепх считал, что его люди должны спать не менее восьми тарков и ни мгновением меньше. На самом деле на сон уходило еще больше времени, а именно — десять тарков. Почему? Считайте сами — каждый боец должен спать восемь тарков, но, этот же боец должен отдежурить свою смену, значит к этим восьми приплюсовываются еще два тарка, уходящих на дежурство.
Самыми лучшими вахтами считались первая и последняя. В этих случаях у человека был полноценный восьмитарковый сон, не разделяемый на две части, когда дежурство выпадало на вторую, третью и четвертую смены. Первую вахту навсегда, по праву сеньора, забрал себе Первый, а вот последняя доставалась всем по очереди. Изначально счастливчика выбрали бросив жребий, а затем менялись в порядке возрастания номера.
Кстати говоря, если бы высокое начальство узнало, что оперативники, мягко говоря — тратят на сон десять тарков, а если называть вещи своими именами — дрыхнут по полсуток, то непременно задало бы старшему медному Искуснику Олтепху вопрос: — А не охренел ли он!?! — Это был бы первый вопрос и сразу же второй: — А не слипнутся ли у вас у всех жопы от такого сладкого времяпрепровождения!?!
Но, в том-то все и дело, что высокое начальство было далеко и узнать о "шалостях" зондеркоманды Олтепха никак не могло — некому было донести. О специфических особенностях распорядка дня... точнее говоря — ночи, знали лишь сами члены отряда, а так же их коллеги из первой пятерки охотников под командованием старшего медного Искусника Имбалта, ну и резидент нейтенской разведки в Ругазе Берн Уктар, в резиденции которого все эти безобразия и происходили.
Так что, настучать могли либо охотники Олтепха сами на себя, но, это даже не смешно; либо бойцы из первой пятерки, но, какое бы ни было между ними соперничество, ябедничество начальству друг на друга было для охотников полнейшим табу — такое и в голову никому прийти не могло; либо мог заложить Берн Уктар, чтобы прогнуться, но, он был в такой глубокой заднице, что любая попытка как-либо напомнить о себе начальству в Нейтене могла стать последней каплей, после которой он бы расстался со своим уютным креслом и Ухо и Глаз Лорда-мага Протектората Нейтен в Ругазе, как человек неглупый, прекрасно это понимал.
Вот и сибаритствовал старший медный Искусник Олтепх, вместе со своими подчиненными, на всю катушку. Правда, к их чести, надо сказать, что при необходимости они могли сутки напролет выслеживать добычу, спать по тарку, или вообще не спать, а теперешний курортный режим был вызван резким неприятием выданного "полетного задания", которое, если перевести его с канцелярского языка на общечеловеческий, выглядело примерно так: — Пойди туда, не знаю куда и найди то, не знаю что! Найди, понимаешь, в огромной толпе, которая заполонила Ругаз, хартыга, который неизвестно как выглядит!
А Снежную Деву на Золотом Шесте не поймать, заодно!? Нет? Ну и на том спасибо! Таким образом, если смотреть вглубь, в корень, так сказать, проблемы, становится ясным, что курортный режим был порождением волюнтаризма высшего руководства, выдавшего нереальное задание, а не снижением уровня дисциплины и моральным разложением личного состава зондеркоманды номер два, как можно было бы подумать.
Третья смена, которая делила ночь пополам, досталась на этот раз своему тезке — Третьему — поджарому молодому человеку лет двадцати пяти, рыжему, с огромными голубыми глазами, можно даже сказать — глазищами, которые лучше подошли бы какой-нибудь девушке, но, по иронии судьбы, ярко сверкали на веснушчатом лице профессионального киллера. Лидгугальт, как звали в миру Третьего, или Убийца-с-глазами-ребенка, как звали его сослуживцы, когда им было не лень произносить столь длинное имя, считал, что после первой и пятой, третья смена лучшая.
Это свое мнение он яростно отстаивал во время совместных попоек, ни в какую не соглашаясь со Вторым, Четвертым и Пятым, имевшими иную точку зрения по этому вопросу. Видимо, дело было в индивидуальных особенностях организмов — Третий успевал нормально выспаться за четыре тарка, отдежурить и снова поспать сном младенца вторые четыре тарка. Его же коллеги предпочитали, если уж не удавалось урвать у судьбы восемь тарков подряд, режим два и шесть, или же шесть и два. Но, как говорится, на вкус и цвет товарищей нет, кому нравится попадья, а кому свиной хрящик.
О том, пришла ночевать, или нет, первая пятерка Третий был не в курсе — когда он ложился спать их еще не было, а о том, что было потом он тоже, естественно, не знал — спал Лидгугальт крепко. Вторая зондеркоманда укладывалась спать около полуночи и вставала, соответственно, около полудня, выспавшаяся и довольная жизнью, а вот первая и вставала и ложилась совершенно хаотично, то раньше второй, то позже.
Да и вообще жизненный ритм людей старшего медного Искусника Имбалта отличался от такового во второй пятерке и на сон у них уходило лишь семь с половиной тарков — квантом времени служили полтора тарка, в отличие от двух в команде Олтепха. Поэтому спала первая пятерка лишь шесть тарков, что служило поводом для насмешек у представителей второй. Правда, обе команды, практически, не пересекались и зубоскальство происходило лишь келейно, внутри второй пятерки.
Причиной такого неравенства служило то, что командир первой опергруппы старший медный Искусник Имбалт, в отличие от командира второй, искренне полагал, что он и его люди могут найти и обезвредить хартыга, а старший медный Искусник Олтепх не менее искренне считал, что это невозможно и рвать задницу на этом поприще не собирался.
Поэтому услышав, что входная дверь открывается посреди ночи, Лидгугальт не удивился — мало ли ребята в кабаке засиделись, или хартыга ловили (шутка). Удивило его другое — в коридоре не раздались шаги пятерых человек и не послышался негромкий гомон, который всегда сопровождал возвращающихся оперативников. Таится в своей берлоге нужды не было — кругом свои, вот и болтали о том о сем.
Удивило Третьего другое — в здание, судя по шагам, зашел лишь один человек, а этого быть не могло, потому что не могло быть никогда — обе пятерки попадали в резиденцию всем гуртом, потому что у каждой был только один ключ — у Берна Уктара было лишь два запасных, коие он, посыпая голову пеплом от горя, отдал Олтепху и Имбалту, под личную ответственность.
Насторожило Лидгугальта и другое — шаги не были бодрыми и упругими шагами здорового человека, которыми должны были быть, а какими-то шаркающими и больными, чего также не могло быть по определению, потому что в зондеркоманде не могло быть больных и здоровых, а лишь живые и мертвые. Кстати говоря, непонятно, кто у кого спер этот лозунг — то ли наши вэдэвэшники у них, то ли ругазские охотники за головами у вэдэвэшников. А может и никто ни у кого — идеи свободно диффундируют между мирами.
Все происходящее было необычно, мягко говоря и, согласно инструкции, следовало немедленно поднимать тревогу. Однако, инструкция — инструкцией, а будить товарищей, спавших безмятежным сном, из-за припозднившегося коллеги из первой пятерки, который единственный сумел добраться до резиденции Берна Уктара после грандиозной попойки, как представлялось Лидгугальту, растеряв соратников по дороге, было бы не комильфо. Насмешек потом не оберешься из-за подобной бдительности. Поэтому, прежде чем бить в набат, Третий решил взглянуть на возмутителя спокойствия, а потом уже решать, что делать.
Плавным движением Лидгугальт скользнул к двери. Безбашенностью и нездоровым пофигизмом Третий не страдал, к целостности собственной шкуры относился вполне себе ответственно и поэтому, прежде чем отодвинуть щеколду, он активировал каменный щит шестого ранга. Однако, прежде чем он успел дотронуться до задвижки, в дверь постучали. Стук полностью убедил Лидгугальт в том, что за дверью свой, ибо был не хаотичным, а структурированным.
Несмотря на то, что можно было расположиться на ночлег с большим комфортом — пустых комнат хватало, чтобы спать по двое, а командирам вообще в гордом одиночестве, каждая зондеркоманда на ночь кучковалась всем личным составом вместе, в одном помещении, как в казарме — первая в большой гостиной, а вторая — в зале приемов.
Чем это было вызвано было непонятно — то ли страхом перед кровожадным и неуловимым хартыгом, то ли многолетней привычкой так себя вести на боевых выходах, то ли врожденным мазохизмом, ибо атмосфера в комнате, где спали пять здоровых мужиков, не гнушавшихся полакомиться за ужином разнообразными блюдами, щедро нафаршированными луком и чесноком, а так же, не к ночи будь упомянутой, гороховой похлебкой с копчеными ребрышками, благоухала отнюдь не лютиками и луговыми ромашками, а как бы совсем даже наоборот, но, факт остается фактом — спали все вместе.
А так как никто не исключал возникновения в ночное время, какого-либо форс-мажора, требующего доступа представителей одной пятерки в помещение, занимаемое другой, был выработан условный код, позволяющий определить, кто стучит — свой, или чужой.
Шифр состоял из двух частей. Первая — день десятидневки. Но, не просто номер — чтобы много не стучать, начиная с шестого дня счетчик сбрасывался и начинался заново, так что шестому дню соответствовал один удар и так далее — десятому — пять. Вторая часть кода — позывной стучащего — тоже от единицы до пяти. Так что минимальный код был один — пауза — один, а максимальный: пять — пауза — пять.
Так как представители обеих пятерок знали друг друга много лет, то если бы, например, в одну прекрасную, а точнее говоря — злосчастную ночь, в дверь одной из спален постучали: два — пауза — два, а это был бы не второй, или седьмой день десятидневки, или же вместо Второго перед дверью стоял кто-нибудь другой, то сразу стало бы ясно, что явился не собрат по оружию, а хартыг. Поэтому, при всей простоте и незамысловатости выбранного шифра, для данной ситуации и для данного набора хорошо знакомых между собой оперативников, он был вполне себе рабочим.
Раздавшийся стук был таким: два — пауза — три. Поскольку новые сутки начались несколько часов назад, то первая часть кода была правильной и соответствовала седьмому дню десятидневки. Оставалось убедиться, что за дверью Третий из первой пятерки — в миру Фирездал. Открыв дверь, Лидгугальт удостоверился, что перед ним Фирездал — все было правильно — код соответствовал человеку.
Окровавленная голова блондина, его бледное лицо и то, что он с трудом стоял, облокотившись на стену, лучше всяких слов говорили, что с первой пятеркой приключилась беда. Смешно было опасаться полумертвого тезку по номеру и Лидгугальт снял щит. Однако, прежде чем он успел задать какой-либо вопрос касательно того, что произошло с первой зондеркомандой, в его солнечное сплетение вонзился черный кинжал, возникший в руке Фирездала как будто из ниоткуда. Болевой шок не позволил Лидгугальту предпринять каких-нибудь ответных действий, а завершил дело Фирездал перерезав оппоненту горло.
