— Из Каменца князь Барятинский пишет, — зашуршал бумагами боярин, — турки из Хотина дерзают на нашу сторону ходить. От того убийства учиняются да в полон людишек часто хватают. А ещё поганые предерзкими словами похваляются, будто скоро Подолье да прочие землицы султану турскому отойдут. С казаками и солдатами схватываются постоянно, а в нашей крепостице Жванец, что супротив Хотина стоит, стены до сих пор не чинены...
— Персиян надобно принять в первую очередь, — Романов поднял руку и указующе ткнул пальцем в бумагу. — Буду говорить с ними. Надобно союз сей завесть.
— А к сему союзу и клятву с шаха Аббаса взяти — более не учинять набеги на терские городки и граничную черту пределов наших не нарушать, — добавил Афанасий, на что государь степенно кивнул.
— На польских украйнах спокойно ли? — после недолгой паузы снова заговорил император.
— Спокойно, государь, — кивнул боярин с готовностью. — Да токмо с ляшской стороны в Перемышль и Белосток людишки приходят, на землице нашей поселится, немцы разные средь них да словяне тож. А ещё с Эзеля, владения Сокола, кашубцы да прочие идут в Пернов и Ригу во множестве. А бароны немецкие да прочие, насильно садят их на свои земли да всякие насилия учиняют. Оттого эзельский наместник, князь Паскевич просит тебя, великого императора русского, пришлых людишек селить на пустых землицах.
— Это где же таковые имеются? — усмехнулся Никита, посмотрев на боярина.
— Он и пишет, — продолжил Ордин-Нащёкин, ткнув пальцем в бумагу. — А сели их, великий государь на берегах Волги да в низовьях Днепра. Тако же за Урал посылай тех бессемейных, кто молод да крепок телом.
— Ишь, наместник каков! Советы мне даёт, будто за Русь радеет, — прикрыв глаза, с улыбкой произнёс Романов. — Что же, пусть так и будет. Дело то нужное. Неча землице впусте пропадать.
— Свеи ныне же не грозны, — продолжал отчёт приказной голова, доставая следующую бумагу, — вот пишут из Канцев да с Ладоги — купцов наших и православных, что в ихнех пределах обитают, более не притесняют, смирны соседушки стали.
— Магнус не дурак, — сняв со лба не охлаждающую уже тряпицу, Романов, покряхтывая, сел на кровати, свесив ноги. — Фредерик Датский желает Швецию под унию подвесть, дабы яко Норвегией владеть и оным королевством.
— Ежели будет так, — нахмурился боярин, — то Дания станет слишком сильна.
— Вот оттого Делагарди более не чинит нам зла, а прежний король Карл Густав продал мне свои последние владения в Ливонии, — проговорил Романов, глядя перед собой. — Надобно теперь сторону отрока Карла Шведского держать втайне.
— Верно, государь, — облегчённо вздохнул Ордин-Нащёкин. — Спальников звать?
Но император не ответил, думая о чём-то своём, устремив немигающий взгляд будто бы мимо сидевшего рядом Афанасия. Наконец, пожевав губами, Романов снова заговорил:
— Отрока-то, Владимира, надобно признать при народе... Дабы никакого обмана или лжи не было, а после смерти моей никто и не посмел смуты учинить, — вернулся к обсуждению наследника император. — Гляди, Афанасий, ты да Павел будете оберегать его от зла. А более никого у него и не будет. Ежели не уследите, вовсе пресечётся род наш, как пресеклись Никитичи и прочие колена.
— Государь! — боярин бросился на колени, ухватив императора за ладонь и целуя её. — Живот свой положу, но отрока оберегу! Пуще всего беречь буду!
— Полно, — отдёрнул лобызаемую руку Никита. — Сначала признать надобно его. Не лжа ли это, не самозванца или вора Сокол прислать на Русь желает. Нынче же пошли человека на Двор Ангарский да, смотри, втайне! Пусть царевича везут в Москву вскорости, поспешают! Не ровен час...
Ордин-Нащёкин взглянул на государя полными слёз глазами, решительно свёл брови и кивнул, сжав кулаки. Поднявшись, он поклонился императору, а тот жестом усадил его в кресло и позвал служку звоном колокольчика.
— Спальников кличь, одеваться буду, — повелел государь, а затем обратился к притихшему боярину. — Теперь о турских украйнах сказывай да не утаи ни слова из грамот воеводских. Чую, наследнику с османами крепко драться придётся. Ох, крепко!
Окрестности Владиангарска, сентябрь 1661.
Солнце постепенно исчезало за сопками, раскрашивая темнеющее небо в мрачно-багровый цвет. Темнота и прохлада наваливалась на лагерь со всех сторон, подстёгивая усталых подростков ещё быстрее устанавливать палатки и раскладывать костры у самой стены леса, что начинался на пологом берегу бегущей по камням речушки. Вскоре заморосил мелкий дождик, из леса тут же потянуло сыростью прелой хвои. Похолодало. Пар от дыхания вился у лиц ребят, которые споро и умело обживали пустынный берег. Первые в сентябре ночные заморозки помимо хлада принесли людям и долгожданное избавленье от мошки и гнуса, настоящего проклятия тайги. Ещё совсем недавно лишь на открытой воде, на хорошо продуваемых ветром пространствах да в дыму тлеющего мха, понакиданного на угли, можно было спастись от докучливо звенящей в воздухе своры кровопийц.
— Готов! — звонкий голос Владимира прозвучал на доли секунды раньше выкрика Игната Вышаткевича, командира пятого отделения, чьи товарищи также успели поставить две палатки и разложить костры одними из первых в учебной полуроте. Теперь трое кадетов готовили еду и поддерживали огонь, а остальные принялись за чистку оружия и починку одежды. И снова майор Осипов, с группой бойцов сопровождавший полсотни подростков в их первом учебном переходе, зафиксировал готовность романовского отделения.
— Романов! Первый! — одобрительно сообщил майор, пройдясь мимо построившихся ребят, осмотрев их обувь и оружие, заглянув в палатки и дымящиеся котелки с похлёбкой из тушек ранее пойманных в силки зайцев, грибов и порубленных корневищ рогоза. — Вольно, теперь отдыхать!
Вскоре застучали ложки, послышались разговоры, смешки. Все знали — осталось совсем немного, ещё чуть-чуть и первое задание будет выполнено. После ужина в центр лагеря вновь вышел Осипов:
— Кадеты! Завтра вы должны будете предельно выложиться, чтобы достичь пристани к назначенному времени. "Вихрь" не будет ждать вас. А следующий пароход придёт только через полторы недели. Так что подготовьтесь к последнему переходу со всей тщательностью. А теперь — готовится к отбою!
После чистки котелков Владимир выставил часового и, составив график смен, устало завалился спать. В палатке было душно, друзья уже сопели, наловчившись моментально отрубаться, но Романову не спалось — всё чаще перед ним вставали картинки неведомой жизни, о которой рассказывала ему мать. Москва, стены Кремля, расписанные стены дворцовых палат, освещаемых свечным мерцаньем... Душа паренька решительно восставала против подобных перспектив.
Закрыв глаза, он поворочался, чтобы удобнее устроится и, наконец, заснуть. Но в голове Владимира мешались мысли и образы, заставляя его морщиться, словно от зубной боли. Хватит! Романов решил выбраться из палатки.
— Чего ты? Рано же ещё сменяться! — удивился появлению командира у костра Егор, заместитель Владимира.
— Ничего... — махнул рукой Романов. — Иди спать!
Замкомотделения кивнув, вскоре скрылся за пологом палатки. Владимир же, подкинув несколько сучьев в костёр, прошёлся по периметру, занимаемому отделением, перебросившись приветствиями с ребятами из других отрядов. Теперь, выйдя из душной палатки, он почувствовал себя чуть легче. Положив винтовку на колени, Владимир присел на бревно, что лежало у костра. Отблески огня заплясали на его лице, огоньки заиграли в глазах. Снова нахлынули невесёлые мысли — ему совсем не хотелось покидать своих друзей и учителей, не желал он и бросать мысли о плаваниях в Великом океане, о которых рассказывали кадетам вернувшиеся из тех мест моряки. Не стоять ему на торжественном построении студентов перед главным входом в Университет, у надгробия первого ректора Радека...
Полно! Парень поднялся и снова принялся обходить периметр, от берега речки до опушки, где дежурил другой кадет. Ветер, часто дувший порывами сильно мешал слушать, поэтому Романов полагался на зрение и какое-то особое чутьё, о котором офицеры говорили на занятиях. Наверное, именно оно и помогло ему почувствовать неясное движение в кустарнике. Отступив на шаг и присев у мшистого валуна, Володя рывком вытащил облегчённый револьвер, но более ничего он сделать не успел.
— Транзистор! — раздался из темноты пароль. То был насмешливый голос майора и кадет тут же представил себе его ухмыляющееся лицо. — Молодец, приметил меня.
— Здравия желаю, — нахмурился караульный и встал из-за укрытия.
— Пройдём к костру, — предложил Осипов, направившись к мерцающему поодаль огню.
По дороге майор перебросился несколькими фразами, поинтересовался и здоровьем матушки Романова, после чего они молча дошагали до костра, где офицер остановился, прищурив глаза от летящих вверх искорок.
Выждав так с минуту, он спросил у парня:
— Скоро в Москву, Володя?
— Говорят, через два года, — невесело вздохнул Романов. — Как к семнадцати годам время подойдёт.
— Что же, — кивнув, усмехнулся Осипов. — Глядишь, даже жениться успеешь, хотя у вас свои правила — царевну, глядишь, какую подберут или...
— Я кадет ангарской армии, правила у меня общие, — отвечая, Владимир нахмурился, зашуровав в костре палкой, отчего в горячий воздух поднялся не один сноп огоньков.
— Верно-верно, — проговорил майор. — Ладно, неси службу, кадет.
Ладонь офицера опустилась на плечо парня, Осипов посмотрел ему в глаза и благожелательно кивнул, после чего отправился проверять остальные отделения, скрывшись в темноте.
Наутро, когда едва-едва забрезжил рассвет, отряд ангарских кадетов, залив костры, уже оставил место ночлега и берегом лесной речушки двигался к месту сбора — пристани на Ангаре, где их должен будет забрать пароход. Южнее к этой же пристани приближались и две другие группы кадетов, так же выполнявших своё первое задание в тайге. Отряд майора Осипова, однако, вышел на берег Ангары первым, достигнув окраины маленького посёлка на пару часов раньше второй группы. У пристани уже стоял пароход, но это был не 'Вихрь'. На воде покачивался небольшой тягач с баржей, груз на которой был укрыт под просмоленной мешковиной. С недовольством поглядев на темнеющее небо, на котором собирались тёмные тучи, Осипов приказал кадетам располагаться на отдых в посёлке, где к их появлению уже приготовили обед. Сам же майор направился в бревенчатый дом, где находился дежурный по пристани — надо было выяснить, почему отсутствует 'Вихрь'. Между тем стремительно портилась погода, задул сильный ветер, порывы которого то и дело бросали в лицо падавшую с неба морось. На реке поднялись волны, а моросящий дождик превратился в яростно захлеставший косой ливень.
Поднявшись на крыльцо, майор рывком открыл первую дверь в коридор, там он отёр лицо и повесил на свободный крючок мокрую куртку, после чего торопливо, но старательно вытер сапоги ветошью и толкнул вторую дверь, что вела в общую комнату.
— Мужики! — с порога рявкнул Осипов, приветствуя находившихся в помещении людей. — А чего это у вас тут тягач стоит? 'Вихрь' когда... подойдёт?
Голос его сник, когда майор увидел, что в комнате был лишь один молодой парень, сидевший на диванчике. Офицер успел заметить, как тот убрал руку с револьверной кобуры и, заложив страницу тонким шнурком, захлопнул книгу. На обложке красовалось золотого цвета тиснение, выполненное готическим шрифтом — 'Шведский язык, второй курс'.
— Товарищ майор, присядьте, — отложив книгу в сторону, предложил парень вошедшему. — Попейте чаю. Горячий ещё.
Но тут на втором этаже хлопнула дверь, и на лестницу выглянул взволнованный начальник пристани:
— Вадим, кто это расшумелся? — увидев Осипова, он усмехнулся и махнув рукой, проговорил:
— А, Матвей! Давай к нам, наверх!
В радиокомнате было людно, но привычный гул голосов отсутствовал — радист, слушая морзянку, записывал сообщение, его и ждали собравшиеся тут люди.
— Здравия желаю, — опешивший Осипов едва слышно поприветствовал оказавшегося рядом Павла Грауля, протянувшего майору руку для рукопожатия. Матвей, как и всякий представитель второго поколения, родившийся на Ангаре, относился к первоангарцам с огромным уважением. А вот увидеть Грауля в этом заштатном посёлке, лишь с прошлого года используемого как конечную точку учебного маршрута кадетов-первокурсников, Осипов никак не ожидал. Майор огляделся вокруг, пытаясь узнать среди находившихся тут людей знакомые ему лица. Ба! Да тут и сам Бекетов! Матвею тут же стало душно.
— Итак, заключительная часть сообщения! — закончив писать, объявил вдруг радист, не отрывая взгляда от лежавшей перед ним бумаги. — Союз с Персией заключён... Шах Аббас обязался не тревожить более терские да сунженские городки и согласился на занятие императором Дербента... Даны привилегии русским и персидским купцам соответственно... И вот — из Томска сообщают — воеводы томские, Хилков да Бутурлин, получив известие о скором явлении в городе наследника, следующего в Москву по призыву императора, исполнившись радости, обязались встретить его с почестями. Тобольск, воевода Пётр Салтыков с истинной гордостью ожидает проезда наследника. Тара, местный воевода Пётр Годунов, говорит о великой чести, встретить во вверенном ему граде юного наследника императорского престола. Енисейск, Красноярск, Кузнецк давно готовы к встрече.
— Наследник... — проговорил Осипов чуть слышно. — А Володя говорил — два года ещё.
В тишине, которая установилась в комнате после слов радиста, Матвея услышали почти все, обернувшись к майору.
— Нет, Матвей, — произнёс Павел Грауль. — Двух лет у нас уже нет. Романов уезжает сегодня.
— А матушка его? — только и спросил наставник кадетов.
— Как же без Марии Ильиничны? — улыбнулся Бекетов, привставая с лавочки. — Да и мы с Володимиром на Русь отправляемся, свита его велика будет.
— Майор, пароход прибудет совсем скоро, — намекнул Грауль.
— Ясно, — вздохнув, согласно кивнул Осипов.
И уже через несколько минут радист принял сообщение с 'Вихря', а вскоре и раздавшийся по-над рекою протяжный гудок возвестил о скором прибытии парохода.
С трудом сдерживая предательски выступающие слёзы, Владимир прощался с товарищами и наставниками, которые уходили из посёлка, чтобы, погрузившись на пароход, уплыть домой. Туда, куда он больше никогда не вернётся. Романов ещё долго стоял на берегу, провожая взглядом уменьшающийся в размерах 'Вихрь', вскоре исчезнувший излучиной реки. От парохода остался лишь чёрный дым, тающий вдали над рекою. Потом он молча ушёл в посёлок, где заперся в отведённой ему комнате дома старосты и не выходил оттуда до самого ужина.
Ближе к закату те, кто сопровождал Владимира в его поездке на Русь — матушка его Мария с младшими детьми, опекун Павел Грауль, сестра бывшей царицы — Анна с мужем Андреем, Бекетовы — отец и сын с семьёй, а также учителя, врачи и повара собрались на вечернюю трапезу.
— Позвать ли к столу Владимира? — проговорил младший Бекетов, осматриваясь по сторонам.
