— Сэр, я восхищен !
* * *
Кто-нибудь из наших уже подобрался к этой болотине? У них же не спросишь. Да они и сами, скорее всего не знают. У кого бы спросить? Спросить реально и конкретно можно только у Чуды-Юды Гороховой и у Дюдюки.
Только Чуда-Юда ни бе, ни ме, ни кукареку, хоть заспрашивайся, а Дюдюка знает, да не скажет. Но может намекнуть. Сама того не подозревая. Это если её знать хорошо, как один только я тут и знаю. Остальным это вообще бесполезно, они с Дюдюкой не дружат так, как я.
У каждого из нас свои друзья и свои методы. С разной степенью эффективности приводящие к нужному результату. Еще бы знать, какой результат нужный.
Вот Ирина, я это совершенно точно знаю, умеет Чуду-Юду так обработать, что тот выдаёт сплошной адекват, мне неадекват всегда выдаёт, а ей только адекват, а у Третьего Штурмана с Бабой Ягой такой вась-вась, что аж завидно.
Мне такое даже и в дурном сне не приснится. Но я, зато с Дюдюкой дружу.
* * *
Какие-то умники догадались перенести на наше сермяжное посконное то, что нам в принципе чуждо. То есть, как бы итальянцы могут, китайцы могут, японцы могут, а мы почему не можем?
Так потому и не можем, что мы не итальянцы, не китайцы и не японцы. Японцы много лет были изолированы от всей остальной цивилизации, а китайцев просто много. Потому что есть золотой миллиард и есть миллиард китайцев.
То есть китайцев, конечно, больше миллиарда, но это, по сути, не так важно. Важно, что их много. Когда миллиард китайцев что-нибудь делает, он просто не может этого не сделать. Потому что миллиард. Если миллиард китайцев чего-нибудь не делает, значит этого делать невозможно. Или не нужно. Китайцам.
Кому-нибудь оно может и нужно, только не китайцам. Пока. Потом оно может стать нужно и китайцам, и тогда миллиард китайцев это сделает.
Мы не китайцы. Поэтому мы делаем. Надо оно китайцам или не надо, всё равно делаем. Иногда мы сделать не можем. Потому что мы не китайцы. Хотя нам оно может быть тоже не нужно. Ведь китайцам же не нужно, поэтому они и не делают. Было бы нужно, они бы сделали. Потому что их миллиард. И даже больше.
* * *
— Дю, ты понимаешь, что вообще происходит? — с Дюдюкой я вполне себе всегда откровенен, у меня от неё секретов вообще нет, а вот как у неё от меня, не знаю, даже думать в эту сторону не хочу. Хотя, иногда все же кажется, что она вполне себе на уме. Впрочем, так и положено в её-то положении.
— А по мне, хоть потоп, — неисправимый оптимизм Дю меня всегда воодушевляет.
— Дю, какой потоп, ты меня пугаешь.
— Ну не потоп, так землетрясение, вы же не умеете жить без приключений, у вас всё время не понос, так золотуха. Не то, что у нас в Бирбидоне.
— Дю, это у вас в Бирбидоне то пожар, то погром, как вы вообще там живёте?
— А вот и неправда. У нас тишь да гладь, божья благодать. Это вы к нам всякую заразу протащить пытаетесь. Придётся пограничные кордоны ставить, и пошлину взимать за всякое беспокойство, вот тогда и подумаешь, что к нам можно тащить, а что лучше у себя оставить.
— Дю, ты же мой ангел-хранитель, к кому я ещё беспокойства потащу? К Бабе Яге? Она баба мудрая, конечно, но тупая же, только и умеет, что в ступе летать и бомбить кого ни попадя всякими детскими неожиданностями. Слава богу, что попасть толком никогда не удосуживается, торопится, наверное. А вот у тебя всегда всё получается с первого раза.
— Ты мне льстишь, ага? А то я тебя не знаю. Давай уж, вываливай, с чем пожаловал.
— Дю, это же не я к тебе пожаловал, это ты тут непонятно зачем оказалась.
— Стреляли. Я, сам знаешь, давно уже ленивая стала, как твой Емеля, и если бы не стреляли, я бы тут ни за что... думаешь, мне заняться нечем, по жизни?
* * *
Это же другая цивилизация. Иные. Инородные и враждебные человеку, впрочем, не только человеку, вообще жизни, как форме существования белковых тел. Не потому что они что-то против нас задумали.
Просто мы для них не существуем. В принципе. Потому что, то, что мы есть на самом деле, они не знают, потому что сама форма и структура материи ими воспринимается совсем по другой физике.
Мы тоже о них знать ничего не можем в принципе. Они для нас никакие не сущности, они для нас нечто нематериальное, их для нас вообще не существует. Как бы. Но они запросто могут разрушить наш мир. Походя.
Не заметив, даже, что мы тут есть, разрушить наш мир, как Везувий разрушил Помпею, как человек давит муравья, даже не подозревая о его существовании.
Потому что, то, что для них процесс для нас по определению является катаклизмом.
Само понятие энергоинформационных структур для них и для нас имеют совершенно разную природу, разную физику. Они бы еще могли каким-то образом вступить во взаимодействие, в энергоинформационный обмен с нашим океаном, с нашим как бы Солярисом, если бы он был разумным и сумел расшифровать их сигналы, их процессы, их взаимодействия.
Потому что наши сигналы, то, что может человек и человечество в целом, для них не более, чем флуктуация, бульканье структуры, может быть и ошибка эксперимента, если они этот эксперимент проводят, но это вряд ли.
Тогда бы они нас уже обнаружили и каким-нибудь образом обнаружили себя. Как человек, увидев муравья, может за ним какое-то время понаблюдать, или как муравей, пробегая по человеку, может догадаться, что перед ним нечто живое, и может быть даже съедобное, и кусить со всей дури кусок, даже не подозревая, чем это ему может обернуться.
Впрочем, я ничего о них не знаю, и чем может обернуться наше взаимодействие, даже предположить не смею, настолько всё это становится страшно, безумно и бредово.
Не исключено, что и наши некоторые действия для них не только разрушительны, но и очень катастрофичны. Та волна, та пурга, которую мы способны взбаламутить и погнать, вполне возможно, для них или яд, или зараза, или просто типа почесуха, и они, не зная её природы, реагируют на неё своеобразно, а у нас тут ой-ё что от этого происходит.
И вот тут, я не знаю каким образом, но этот фокус с древними артефактами, всякими пирамидами, дольменами, Стоунхеджами, вполне возможно, имеет какой-нибудь смысл, или непосредственно, или опосредованно.
Возможно, что и фокус с двадцатью восьмью также что-то может, особенно, если в нужное время и в нужном месте.
Похоже, что и наш квест тоже имеет какой-то смысл. Притом, именно этот квест оказался наиболее эффективным или эффектным средством организации этих самых энергоинформационных потоков. Я не знаю, как оно так получается, только тут уже появляется какая-то призрачная надежда на диалог.
То есть, похоже, есть тема для изучения, не нащупаны, даже и за пределами осмысления, находятся механизмы взаимодействия, сигналы и реакции, но уже ощущается, что это не просто хаос, белый шум, но уже нечто упорядоченное, вернее пока только начинающее упрорядычеваться.
Что забавно, как с утра аппарат включили, так белый шум фиксируется в некоторых диапазонах, а как в квест кто поиграл — так от него сигнал идёт. И когда играет, идёт, и после идёт, часов восемь идёт сигнал, потом затухает.
Чем больше народу играет, тем сигнал мощнее, более четкий и упорядоченный, аддитивность и принцип суперпозиций не наблюдаются, другие какие-то эффекты, кратные проявляться начинают.
Престидижитатор это отфиксировал уже неоднократно. Но пока нет воспроизводимости результатов. Впрочем, воспроизводимости вообще не обнаружено, обнаружено только какое-то взаимодействие. Элементы взаимодействия.
* * *
Вообще-то я всегда любил элемент абсурдятины. Вот должны были появиться инопланетяне — они и появились. Это железная логика. Хотя, чего им тут делать то? Мы тут, понимаешь, мир спасаем, а они зачем? Только чтобы роман стал фантастическим? Или тоже мир спасать?
На халяву, в общем, прилетели, видно почувствовали чего-нибудь. Или интуиция. Хотя, какая у инопланетян может быть интуиция? — Они же зеленые.
Просто узнали, что у нас тут вона чего происходит. И прилетели. Погреться, так сказать. Почерпнуть забесплатно. Мы же с них плату не возьмем — пользуйтесь, сколько хотите, пока мы добрые. Халява пришла! А вот элемент абсурдятины я как-то и не обнаружил, хотя я ее очень и очень люблю. А еще я люблю, чтобы всем стало хорошо.
NoБольше всего оживляет беседу не ум, а взаимное доверие.
Глава 2, в которой больше всего оживляет беседу не ум, а взаимное доверие
... Эпигон с ума сходящей в душу тьмы, оглянись — твоя на вздох отстала тень, разом выдохлась, и надо думать — мы, снова будем, снова люди — да не те. Город в саван, будто с барского плеча, снарядился, словно праздник новый год, спит надежда — про которую молчат, что-то шепчет нашим куклам кукловод. Рвётся в небо, рвётся надвое твой вой, за спиной прицельно время месит наст, берегись, ты очень нужен мне — живой, отстояли день, глядишь, и ночь не сдаст. Бьют осколочной молитвой в спину дни, где, куда ни посмотри, — случайный блюз бродит/бредит, и кому ни присягни — сгинут в сумерках, как не было — боюсь, нам придётся слишком долго умирать от бессмертия в сезон охоты, от — упоительной попытки жить вчера...
NoЛада Пузыревская
* * *
Вот оно как оказывается. Вениамин Николаевич с нашим Боссом однокашники оказывается. И даже вроде как когда-то большие друзья были. А еще, оказывается, Вениамин Николаевич — это тот, кто в офисе сидит. На фирме.
А на фирме сейчас полный караул. Вениамин Николаевич, наверное, догадывается, что у нас тут не всё просто, а его отцы командиры точно ни о чем не догадываются. И он им ничего сказать не может.
Потому что не знает. А если бы и знал, что бы он им сказал? Про крейсер, что ли? Про крейсер даже Босс пока точно не знает, только мы с Ириной и в теме немножко, может и еще где в мире есть кто, только нам об этом не ведомо.
И эти двадцать семь. Они, наверное, знают. Особенно если они это мы. Или наоборот мы это они. А вот кто из нас куклы суок, мы или они? Или вообще все куклы, но кто тогда кукловод?
* * *
Великих Охотников на мамонтов чего-то давненько опять не появлялось. Они, эти Великие Охотники, наши предки, то есть, как бы определили героическую ментальность нашего социума, ну и другую, ленивую ментальность тоже.
В смысле Охотников-то много же было, когда мамонтов было много. Когда мамонты кончились, одни Охотники ушли на восток и стали как бы китайцы.
Другие Охотники ушли на запад и стали как бы немцы и прочие французы.
А те, которые не ушли, самые, значит, ленивые, это значит мы и есть, прямые потомки своих предков. И какое у нас героическое прошлое было, настоящее наше тоже и героическое и ленивое тоже. Что поделаешь, такие уж нам предки достались.
* * *
— Этого не может быть, — Света категорически отвергла предложенную концепцию. Сегодня я выступаю в роли и конферансье и тамады, да чего там, и гарсона и привратника тоже, обедаем мы вдвоем, и галантность моя простирается до неразумных пределов.
— У них же нет органов слуха, а значит, не могут они на твою дудочку так реагировать.
Это я про красных южноамериканских муравьев страшилкой развлекаю Свету, присочинив для красного словца, что шаманы ихние дудочкой умеют отводить беду от деревни.
— Может, может, вибрации же они вполне воспринимают, — врать, так уж до конца, — даже бактерий чумовых инфразвуком глушили, бух в колокола, и чума мимо, а тут муравьи — высокоорганизованное сообщество.
— А чего, давай попробуем по весне, магнитофон к муравейнику приладим — Света на ходу ловит и развивает идеи, — и репертуар соответствующий подберем, я вот думаю, от Моцарта у них яйценоскость должна повыситься, а хэви-металл им строить и жить помогает. Как и нам.
* * *
Музыка — это не более, чем сотрясение воздуха. Ничего, кроме сотрясения воздуха в музыке нет по определению. Это если мы рассматриваем музыку, как физический процесс. Как явление ментальное я музыку рассматривать не буду, и уж тем более не буду её рассматривать, как явление сакральное.
А дудочка у меня есть. Я сперва долго удивлялся, зачем мне дудочка. Пока однажды совершенно случайно не вспомнил про славный город Гаммельн.
Еще я люблю девушек. Точно-точно, всех их вместе соберу и вдоль по линии прибоя. Когда-нибудь. Для этого и дудочка. Можно было бы и еще каким-нибудь инструментов воспользоваться, роялем в кустах, например, но пусть будет дудочка.
Как-то она у меня больше смахивает на флейту пикколо. Это мне тоже нравится, тем более, в реале я флейту в руках не держал. Даже, если честно, вблизи не видел, только издалека. Из зрительного зала.
* * *
Каменистая вымощенная дорога через мой заколдованный лес ведёт до самого Тирлитоппена. Или не ведёт.
Я не знаю наверняка, знаю только то, что именно по этой дороге пришла Дюдюка. В этот самый Тирлитоппен я никогда не ходил, да и нынче.
Похоже, не сподоблюсь. Потому что у меня миссия. Я даже не знаю, есть он там на самом деле, этот Тирлитоппен, или это плод моих досужих размышлений, как оно должно быть на самом деле.
И наверное никогда об этом не узнаю. По крайней мере, не в этой жизни.
И про Бирбидон я тоже ничего не знаю, кроме того, что там живёт Дюдюка. Или не там. Вообще-то она в моей голове давно уже живёт, и в этой миссии появилась вовсе не случайно. Хотя, откуда разработчикам было знать, кто у меня в голове живёт? И где?
Вопрос совсем не праздный, это не из разряда тех вопросов, которые почему, и на которые отвечают потому. Потому что следом за ним сразу автоматически следует другой закономерный вопрос — кому это надо?
Всё-таки лучше голову не заморачивать, она и так достаточно заморочена.
* * *
Совершенно случайно я оказался свидетелем, нет, невольным слушателем. Я вовсе не хотел. Даже думал поначалу кашлянуть что ли, в смысле, не одни вы тут, и у стен есть уши. Я-то не стена вовсе, но уши у меня тоже есть. Неплохие такие симпатичные ушки, не торчат как локаторы, не улавливают чутко.
Но ничего лишнего не пропускают. Сижу себе, тихонечко ковыряюсь вилкой в салате, основное блюдо неизвестно когда принесут, в смысле, как повар приготовит, и тихонечко думаю мысль. Я её всегда думаю, когда торопиться некогда.
А торопиться мне некуда. Вдруг сзади низкий грудной женский смех. Смех уверенной в себе сильной и умной женщины. Знающей себе цену. Кокетки так не смеются, глупышки тоже. Не было же никого, я один сидел в этом полумраке, погруженный в себя, слегка покачиваясь под негромкий блюз. И зачем они сзади меня сели, если хотят наедине быть — меня же трудно не заметить.
В смысле, я не прячусь за какую-нибудь колонну, тем более и колонн тут нет никаких. Место, естественно, облюбовал самое удобное, по моему ощущению — куда ноги привели, туда и сел. Голова потому что отключена. Я всегда так, если что, голову отключаю, и ноги сами ведут, в смысле выбирают. И правильно, надо сказать, выбирают. Или неправильно. В смысле, сравнивать то не с чем.
Если сравнивать с тем, что я себе сознательно выбираю, руководствуясь какими-нибудь соображениями, то этих соображений слишком много бывает, и я, как тот Буриданов осёл, мучаюсь, сравниваю, наконец, выбираю, и думаю потом, что, наверное, я был неправ, и надо было по-другому выбрать. А если не выбираю, то получаю самое лучшее.
