"Ночи Белладонны и другие рассазы"

— Ни одно правительство не согласилось бы на это, Струма. Тебя ввели в заблуждение. Солгали.

Он ударил снова, сильнее, чем раньше, удерживая управление работающим двигателем до момента столкновения. Я потеряла сознание на секунду или десять, затем пришла в себя и остановилась, упершись в заросли внутренних лонжеронов. Хрупкие, как стекло, они превращались в плавающие, кувыркающиеся усики, издавая глухую музыку, когда лязгали и позвякивали о мой корпус.

На моем переднем куполе появилась трещина, от которой расходились маленькие микротрещины.

— Рано или поздно они бы узнали о крушении, Раума, так же, как и мы. И они бы нашли способ добраться сюда, чего бы это им ни стоило.

— Нет, — сказала я. — Они бы не узнали. Возможно, когда-то они были такими же безжалостными, как и мы. Но мы научились работать сообща, научились строить лучший мир.

— Утешайте себя сами. Когда я буду делать свой отчет, то позабочусь о том, чтобы все заслуги в открытии достались вам. Они назовут объект в вашу честь. Объект Бернсдоттир. Плащаница Бернсдоттир. Что бы вы предпочли?

— Я бы предпочла остаться в живых. — Мне пришлось повысить голос, чтобы перекричать сигнал тревоги. — Кстати, как ты собираешься составить отчет, если мы никогда не вернемся домой?

— Об этом позаботились, — сказал Струма. — Они примут мою версию событий, когда я вернусь на "Икинокшел". Скажу, что вы оказались здесь в ловушке, и я ничем не мог помочь. Постараюсь, чтобы это прозвучало как подобает героине.

— Не создавай проблем из-за меня.

— О, я бы не стал. Но чем больше они будут обращать внимания на вас, тем меньше на меня.

Он протаранил меня еще раз, и я уже собиралась увернуться, когда отпустила рычаги управления двигателем. Моя капсула поплыла дальше, углубляясь в заросли разрушенного корабля. Я ударилась обо что-то твердое, а затем упала на него.

— Тебе лучше надеяться, что им удастся остановить дрейф.

— Возможно, они так и сделают, а возможно, и нет. Но мне не нужен корабль. Есть план на случай непредвиденных обстоятельств, если все остальное провалится. Я покину корабль. Катапультируюсь от греха подальше в рефрижераторном гробу. Установлю на нем систему дальнего наведения. Там, среди звезд, гробу не составит труда сохранить меня в холоде. В конце концов, за мной пришлют другой корабль.

Еще несколько вспышек, но не от меня. На мгновение острая, зазубренная архитектура этого места застыла на месте. Возможно, где-то в этом хаосе я увидела чье-то тело, нарушенное нашим грубым вторжением, кувыркающееся, как кукла, лишенный плоти череп с острым гребнем, обращающий на меня пустые глаза.

— Я рада, что ты так доверяешь своим хозяевам.

— О, я знаю.

— Кто они, Струма? Фракция демархистов? Одна из неприсоединившихся держав?

— Просто люди, Раума. Просто хорошие, мудрые люди, которые заботятся о наших долгосрочных интересах.

Струма снова приближался, готовясь к последнему удару. Я подумала, что он, должно быть, услышал сигнал о повреждении и воспринял мое беспомощное падение как свидетельство того, что я окончательно потеряла управление двигателем.

Я позволила ему подойти ближе. Он набирал скорость, его лицо, казалось, распухало, пока не заполнило весь купол. На этом лице застыло выражение каменной решимости, наполненное скорее сожалением, чем гневом. Наши глаза, должно быть, встретились в те последние мгновения при свете стробоскопа, и, возможно, он увидел что-то в моем лице, что-то, выдающее мои намерения.

Но к тому времени было уже слишком поздно.

Я снова вцепилась руками в рычаги управления, отклоняясь в сторону, не давая ему времени изменить курс. Его капсула скользнула в то место, где всего мгновение назад была моя, а затем вперед, на торчащий шип оторванного лонжерона. Тот пробил броню и попал Струме в грудь, и в мерцании моих собственных двигателей я увидела, как его тело сотряслось в единственной сильной конвульсии, в то время как воздух и жизнь покидали его легкие.

При более благоприятных обстоятельствах я бы нашла способ извлечь его тело из-под обломков. Что бы он ни сделал, каковы бы ни были его грехи, никто не заслуживал того, чтобы его оставили в таком месте.

Но обстоятельства были не из лучших, и я оставила его там.

В остальном мне больше нечего вам рассказать. В жизни мало что можно разделить на черное и белое, так было и с графиком ремонта. Ремонт был завершен вовремя, и "Икинокшел" восстановил управление. Я была на обратном пути, используя то, что осталось от топлива, когда они начали тестировать вспомогательные двигатели. Поскольку те светили в мою сторону, мне не составило труда разглядеть яркую звезду, которая была моим кораблем. Я сказала себе, что от меня многого не требуется. Конечно, теперь можно было бы уменьшить дрейф, даже обратить его вспять и начать устанавливать некоторое удобное расстояние между "Икинокшелом" и объектом.

Когда моя капсула вышла из-под непосредственного воздействия поверхности, я восстановила стабильный сигнал и промерила расстояние до главного корабля. Едва осмеливаясь дышать, я наблюдала, как его дрейф замедлился в пять раз. При скорости в десять метров в секунду человек мог бы обогнать его. Этого было почти достаточно — мучительно близко к нулю.

Затем что-то пошло не так. Я наблюдала, как двигатели мигали и гасли. Я ждала, что они снова заработают, но этот момент так и не наступил. По связи я узнала, что отказала какая-то хрупкая силовая муфта, превысив допустимые пределы. Как и все остальное, ее можно было починить, но только при наличии времени, которого у нас не было. Скорость дрейфа "Икинокшела" была снижена, но не обнулена. Наши капсулы зафиксировали изменения на расстоянии девяти тысяч километров от поверхности. При его нынешней скорости корабль прошел бы эту точку через четыре дня.

У нас не было времени.

На обратном пути с места крушения я сожгла почти все свое топливо, оставив лишь небольшой запас для сближения с кораблем. К сожалению, этого запаса оказалось недостаточно. Я сбилась с курса, и к тому времени, когда скорректировала его, у меня было недостаточно топлива, чтобы завершить сближение. Я должна была проплыть мимо корабля, направляясь в межзвездное пространство. Ресурсов капсулы хватило бы на то, чтобы поддержать меня еще несколько дней, но их было недостаточно, чтобы кто-нибудь пришел мне на помощь, и в конце концов я замерзла бы или задохнулась, в зависимости от того, что настигнет меня раньше. Ни тот, ни другой вариант не показался мне особенно привлекательным. Но, по крайней мере, я была бы избавлена от ударов о поверхность.

Конечно, все произошло не так.

Оставшийся экипаж и представители пассажиров распорядились, чтобы я вернулась на корабль. Итак, "Икинокшел" был очень аккуратно выровнен, используя то рулевое управление, которое теперь оставалось на корабле, и я скользнула обратно в пасть грузового трюма. Это была непростая процедура, обратившая вспять процесс, который помог мне вылететь из корабля, и я получила сотрясение мозга, когда капсула была снова захвачена стартовой платформой и насильно остановлена.

Но я была жива.

Доктор Грелле был первым, кого я увидела, когда пришла в себя, лежа на кушетке для реанимации, с болью в висках, но полностью осознавая, что произошло.

Мой первый вопрос был естественным.

— Где мы?

— Прошло два дня с того момента, как ваши капсулы начали фиксировать изменение пространства-времени. — Он говорил мягко, в наилучшей манере врача. — Наши приборы пока не зафиксировали ничего необычного, но я уверен, что это изменится, когда мы приблизимся к границе.

Я восприняла его новость, странно возмущенная тем, что мне не дали умереть. Но заставила себя сохранять самообладание, как подобает капитану. — Потребовалось столько времени, чтобы оживить меня?

— Были осложнения. Нам пришлось отправить вас к автохирургу, чтобы устранить кровоизлияние в мозг. Возникли трудности с тем, чтобы заставить хирурга работать должным образом. Мне пришлось вручную переопределить некоторые из его функций.

В помещении, кроме меня, никого не было. Я задумалась, где же остальные мои подчиненные. Возможно, они были заняты подготовкой корабля к его последним дням, заполняли журналы, отправляли сообщения и прощались с пустотой, надеясь, что смогут с кем-нибудь связаться.

— Это будет плохо, доктор Грелле. Мы со Струмой почувствовали это, хотя были еще далеко от поверхности. Если мы ничего не можем сделать, то никто не должен осознавать этого.

— Этого не произойдет, — сказал доктор Грелле. — Сейчас бодрствуют лишь немногие из нас. Остальные снова погрузились в глубокий сон. Они понимают, что это смертный приговор, но, по крайней мере, это безболезненно, а некоторые успокоительные могут облегчить погружение в сон.

— Вам следует присоединиться к ним.

— Я так и сделаю. Но сначала я хотел рассказать вам о Мэйгадис. Думаю, вам это будет интересно.

Когда я была готова к передвижению, мы с доктором Грелле направились в камеру для допросов. Мэйгадис сидела на своем стуле, все еще связанная. Она повернула голову, чтобы проследить за мной, когда я вошла в электростатическую камеру. С тех пор как я видела ее в последний раз, опухоль вокруг ее больного глаза начала спадать, и она могла смотреть на меня обоими глазами.

— Я велел охраннику отойти, — сказал доктор Грелле. — Он все равно ничего не добился бы.

— Вы рассказывали мне о заключенных на Марсе.

Он слегка улыбнулся. — Я рад, что хоть что-то из этого дошло до вас. В то время я действительно не знал, что с этим делать. Почему Мэйгадис не обратила это оружие на себя или просто не залезла в свой череп, чтобы совершить самоубийство? Это должно было быть ей по силам.

— Почему вы этого не сделали? — спросила я ее.

Мэйгадис пристально посмотрела на доктора Грелле. Хотя она все еще была моей пленницей, ее осанка свидетельствовала о спокойствии и доминировании. — Расскажите ей, что вы обнаружили, доктор.

— Это был автохирург, — сказал Грелле. — Я упоминал, что были проблемы с его правильной работой. Думаю, никто не ожидал, что его нужно будет использовать снова, и поэтому они не приложили особых усилий, чтобы очистить его исполнительную память от более раннего рабочего процесса.

— Не понимаю, — сказала я.

— Автохирург был запрограммирован на выполнение необычной хирургической операции, выходящей за рамки его обычного репертуара. Мэйгадис была выведена из спячки, но находилась в бессознательном состоянии. Ее поместили в автохирурга. Внутри нее было установлено принуждающее устройство.

— Это было военное устройство, — сказала Мэйгадис так отстраненно, как будто рассказывала о чем-то, что случилось с кем-то совершенно другим, давным-давно и далеко отсюда. — Незаконный реликт первой войны. Они называли его плетью Тарсиса. Разработан таким образом, чтобы подавлять наши произвольные реакции и позволять нам подвергаться допросам и выступать в качестве рупоров контрпропаганды. Пока устройство было установлено в меня, я не могла действовать по своей воле. Я могла делать и говорить только то, что от меня требовалось.

— Это Струма, — сказала я, решив, что это единственный ответ, который имеет хоть какой-то смысл.

— Он был вынужден действовать в одиночку, — ответила Мэйгадис все с тем же ледяным спокойствием. — Все было обставлено как попытка захвата вашего корабля, но ничего подобного никогда не предпринималось. Но мы должны были умереть, все мы. Нельзя было допустить, чтобы информация об объекте достигла наших материнских гнезд.

— Я удалил устройство принуждения, — сказал доктор Грелле. — Конечно, ваши верные офицеры оказали сопротивление. Но им дали понять, что произошло. Струма, должно быть, проснулся первым, а затем проделал работу над Мэйгадис. Затем Струма подготовил доказательства попытки захвата корабля. Еще больше конджойнеров были выведены из спячки и либо убиты на месте, либо им имплантировали более грубые версии устройств принуждения, чтобы было видно, что они оказывают убедительное сопротивление. Остальные офицеры пришли в себя и поняли, что кораблю угрожает неминуемая опасность. В разгар чрезвычайной ситуации у них не было причин сомневаться в Струме.

— Как и у меня, — прошептала я.

— Было жизненно важно, чтобы конджойнеры были уничтожены. Их сотрудничество было необходимо для существования и эксплуатации этого корабля, но их не хотели допускать к обнаружению и исследованию объекта.

— А как насчет всех остальных? — спросила я. — Мы все были частью этого. Мы поговорили бы, когда вернулись домой.

— Вы бы поверили рассказу Струмы о захвате власти конджойнерами, что вы почти сделали. Как и я. Но было ошибкой поместить ее под вооруженную охрану, и еще одной ошибкой было позволить мне поближе взглянуть на этого автохирурга. Полагаю, мы не можем винить Струму за несколько промахов. Ему было на чем сосредоточиться.

— Вы беспокоились о войне, — спокойно сказала Мэйгадис. — Сейчас она все еще может развязаться. Но условия провокации будут другими. Этот захват организовала фракция внутри одного из ваших планетных правительств. — Она помолчала несколько мгновений. — Но я не хочу войны. Вы верите в милосердие, Раума Бернсдоттир?

— Надеюсь на это.

— Хорошо. — И Мэйгадис встала со стула, ее путы упали, очевидно, они никогда не были закреплены должным образом. Она сделала шаг ко мне и одним резким движением подняла руку к моему подбородку. Ее ладонь обхватила мою челюсть. Она держала меня с такой силой, что я почувствовала, как ломаются мои кости. — Я тоже верю в милосердие. Но для этого нужны двое, чтобы оно сработало. Вы ударили меня, когда думали, что я ваша пленница.

Я отшатнулась, ударившись о бесполезную решетку электростатической клетки. — Мне жаль.

— Это верно, капитан?

— Да. — Было трудно говорить, трудно думать из-за той боли, которую она причиняла. — Мне жаль.

— В вашу защиту могу сказать, — сказала Мэйгадис, — что вы сделали это всего один раз. И хотя я была под контролем устройства, кое-что увидела в ваших глазах. Сомнение. Стыд. — Она отпустила меня. Я учащенно задышала, полностью осознавая, как легко она все еще может сломить меня. — Я склонна думать, что вы пожалели о своем порыве.

— Я пожалела.

— Хорошо. Потому что кто-то должен жить, и это вполне можете быть вы.

Я протянула руку и погладила кожу вокруг челюсти. — Нет. С нами покончено — со всеми нами. Все, что нам осталось, — это холодный сон. Мы умрем, но, по крайней мере, будем спать, когда это произойдет.

— Корабль можно спасти, — ответила Мэйгадис. — И небольшое количество его пассажиров. Это произойдет. Теперь, когда информация об объекте собрана, она должна достичь цивилизации. Вы будете нести эти знания.

— Корабль спасти невозможно. У нас просто нет времени.

Мэйгадис повернулась к доктору Грелле. — Возможно, нам следует показать ей, доктор. Тогда она поймет.

Они подвели меня к одному из передних иллюминаторов. Поскольку корабль все еще был направлен на объект, все, что было видно в данный момент, — это стена тьмы, простиравшаяся до предела видимости во всех направлениях. Я вглядывалась в это ничто, гадая, смогу ли хоть мельком увидеть крушение "конджойнера", теперь, когда мы были намного ближе. Они почти не спрашивали меня о том, что случилось со Струмой, как будто мое благополучное возвращение было достаточным ответом.