— Но с Олей Смерч, он не будет просто смотреть, и Сашок с Леней с пулеметами залегли на террасе, готовые прикрыть!
— Но тут всего два квартала от ее больницы переулками, о которых никто не знает, через черный ход, а тут еще в больнице и мест для раненных достаточно, тут тихо... Она может воспользоваться этим предлогом, ее больница наверняка переполнена... Твоя не простит тебе потом, если узнает, что могла помочь, и так и не увидела живой... — выпалили одновременно дьявольской скороговоркой два его бойца.
— Кто ей скажет об этом горе, если Юля погибнет... она ведь так и не узнает скорей вообще даже и про вторую... — с горем, болью и слезами дернулся белобрысый. — Я вызвал Хирурга и дивизион, пусть сажают вертолеты на крышу, и крошат эту сволочь на машинах ракетами, мне все равно, но моих раненных и этого свидетеля пусть вывозят любой ценой вместе с врачами... Хирург лучший спец по огнестрельным ранениям... Отмени ее поездку!
Но было уже поздно — едва услышав голос белобрысого, медсестра-кардиохирург коротко бросила посерьезневшим жестким голосом бескомпромиссное — Еду! — и без слов положила телефон.
Все заговорили одновременно.
Одна я невпопад.
— Жалко, что пчел нет... — буркнула я.
— Зачем!?! — изумилась Саня, думая, что у меня крыша окончательно поехала от дурки.
— Потому что, когда пчелы покусают лицо, его не узнать... Пусть бы Юлю покусали, она утопленница, и лицо и тело, ее бы не узнать и бандиты бы не узнали... — заявила по-детски я, не в силах ничего придумать.
— Для этого есть специальные медицинские препараты, — жестко оборвала меня Саня, и потом дернулась. — Их легко найти в больнице, как же я не подумала!
Белобрысый выпалил то же, и дернулся обратно к врачам.
— Только чтоб препарат не вошел в конфликт с препаратами, что ей колют, и не вызвал аллергических реакций у тяжелобольной... — крикнул корреспондент.
Я с недоумением уставилась на него, в первый раз заметив.
— А я думала, что вас оставили...
— ...в вертолете... — хихикнул корреспондент, сидящий в углу и чинящий мокрую камеру. — К сожалению, корреспонденты и генералы это такая сволочь, которая невыводима... — он посмотрел на съежившегося генерала в углу. — Они явно хотели оставить там мою камеру, но мне все же толчком помогли выбраться на поверхность. Я потом нырял за ней... А когда вылез, то, может быть, и побежал бы в противоположную сторону, да только там были закрытые намертво двери домов и съезжающие с шоссе машины, которые вряд ли мне бы обрадовались... Потому я живо дернул за вами...
— Вы хоть их за нами не привели? — в ужасе спросила я.
— За кого вы меня принимаете? — оскорблено спросил он. — Я и не в таких переделках побывал... Заметь они меня, не было бы уже ни камеры, ни клочков моего бренного тела... Они в подозрительных случаях стреляют на поражение... Все чисто! — меланхолично сказал он. — А вот генерал мог...
— За спасение генерала, между прочим, раньше давали орден! — оскорблено сказал генерал. — А тут я был вынужден бежать за вами с раненной ногой, как шавка!!! Это вопиющий факт нарушения уставных отношений!
— Слышь, дядь, а тут многие закончили Академию... — меланхолично поедая все, что нанесли Оле, заявил один из боевиков белобрысого. — Если ты думаешь, что мы не должны уметь предугадывать действия старших командиров на операции, то ты глубоко ошибаешься. В такие группы отбор еще строже, чем в вашу младшую сто четырнадцатую группу был, где вы с Семякиным учились, — хладнокровно сказал он, невозмутимо вытираясь после пирожного, ибо замурзался, не обращая внимания, как вздрогнул генерал. И насмешливо добавил: — Салаги.
Генерал покраснел и помрачнел. Он что-то хотел сказать, но тут я заметила странное зрелище — прямо из магазина "Версачи" выехал громаднейший линкольн, с громадным салоном сзади от водителя, а за ним красивая крохотная французская малолитражка для женщин, обвязанная розовым бантом. Вслед за маленькой машиной выпорхнула роскошная-прероскошная женщина в просто потрясающем платье. А за ней высыпали все продавцы, она ослепительно смеялась, что-то дерзко рассказывала им... Они все кланялись, открывали двери машины, спешили на перебой подать ей что-то и в чем-то помочь, фотограф что-то ошеломленно щелкал. Она охотно легко кружилась, а потом так изящно и легко села в маленькую машину, будто всю жизнь меняла "линкольны". Запыхавшийся широкоплечий парень в роскошной одежде, вытирая пот, сел в "линкольн".
Машины тормозили, солдаты раскрыв рты уставились на чудовищную красавицу. Мгновенно возникла пробка. Офицер, ругаясь, подбежал к ней, но она хладнокровно вынула сигарету. И он дрожащими руками послушно поднес ей прикурить и даже упал на колени. Я видела, как он молил ее о чем-то. Такого зрелища даже я представить не могла.
Она раздраженно выкинула сигарету, разозлившись на него. Она показывала рукой в противоположном направлении.
Я думала, сейчас ее застрелят. Из "Града". Но не тут то было. Машины быстро стали сдавать в стороны, необычайным образом освобождая проход. Послышался даже скрежет отодвигаемых давлением автомобилей. Две роскошные машины — линкольн и малышка — хладнокровно проехали в проезд, разворачиваясь на другую полосу дороги. Такое вообще было невозможно при таком движении, да еще при такой ошеломительной пробке. Но это было. Они как раз въехали в дворик больницы, чтобы развернуться.
Девчонка с парнем, надо сказать, выглядели как воспетая голливудская пара детей миллионеров, просто из другой богатой жизни.
И тут офицера словно прорвало. Он орал на женщину:
— Надеть паранджу! Закрыть лицо! Всегда ходить так!!! — выплевывал приказы он и что-то еще подобное, и отчаянно ругался. Двое солдат, закрывая глаза руками по его приказу, чтоб не смотреть, затворили ворота в больницу и заложили их ломом... Пока офицер орал что-то нелестное женщине вслед, чтоб она там сидела в больнице до второго пришествия и не рыпалась, что он убьет ее, если она еще раз выедет на дорогу, где солдаты, и разгонял в слезах ярости затор. Он что-то гнусно ругался и смотрел.
Наши пулеметчики застыли у пулеметов в напряжении, взяв их на прицел.
Но ничего не случилось.
Женщина невозмутимо вышла из машины и послала солдатам воздушный поцелуй. Они взревели.
Она невозмутимо и холодно смотрела на них наглыми глазами, опершись на машину с видом стервы, доставая и разминая пальцами новую сигарету, которую поспешно прикурил ей выбежавший главврач. Которому она небрежно сунула ее чуть назад не глядя на него, будто он всегда прикуривал ей сигареты.
Выбежавший военный регулировщик с палочкой, отчаянно плача, стал показывать ей палочкой на дверь больницы. Указывая направление движение ей туда.
Но вместо этого туда, почему-то, стали поворачивать машины с солдатами. Все как одна.
Регулировщик отчаянно заругался и что-то истошно кричал, приседая. Женщина презрительно бросила сигарету, поджала губы, отвернулась, и надменно вошла в холл больницы, показывая, что они не стоят ни одного ее пальца.
Все вокруг меня приготовились к бою — вскидывали автоматы, передергивали затворы.
Но она спокойно вошла в холл.
— Далеко пойдет, девочка... — вытирая холодный пот, проговорил боец из команды белобрысого, опуская оружие.
И только тогда до меня дошло, что это Оля...
Лишь тогда регулировщик на улице начал орать на всех, выправляя движение и разгоняя машины.
Солдаты больше не глядели.
— Ну и цирк она устроила... — мрачно сказал белобрысый, появившись из-за двери. — Только самый последний дурак не будет знать, что мы здесь...
— Даже я ее не узнала... — хмыкнула я. — Они как пара любовников из кино — сказка...
— Сегодня же сделаю ей предложение... — сказали на это одновременно трое из бойцов белобрысого.
— Ничего подобного! Я вам сделаю! — заявил входящий с тяжелыми роскошными чемоданами боец, которые он достал из "линкольна", пока все были заняты Олей.
Белобрысый выругался что-то про флирт на работе, и про то, как это называется.
— Правильно, у меня есть жених фотограф... — подтвердила Оля, небрежно бросая зажженную сигарету на пол с видом неприступной холодной богини. — Я слышала, как солдаты в машинах обсуждали приказ стрелять на поражение во всех молодых женщин...
Поспешно затаптывая сигарету, белобрысый грязно ругал невоспитанных девочек, которые не понимают всей опасности.
Дверь открылась, и тяжело вошел главный врач с женским фантастическим чемоданом. Он, запыхавшись, с ужасом опустил его на пол, вытер пот, увидел молодого врача, и быстро гордо выпрямился, сказал, что ему надо по делам. Дело было — перемывать утки больных, ибо медсестра не справлялась — так я поняла по виду молодого врача. Он будет очень загружен делом — это было ясно по виду старого врача.
Сопровождавший Олю боец сунул мне толстую пачку квитанций.
— Надеюсь, ты сумеешь отчитаться за это перед начальством, — сказал он тяжело. — Но лучше пошли ее саму в бухгалтерию с чемоданом... Зато первое место мы получили!
— Что это такое? — я хмуро показала на чемодан, когда дверь за двумя ее преданными придворными врачами закрылась.
— Это самое главное... Ты же всегда носишь главное с собой... — Оля раскрыла чемодан, и я увидела там аккуратно упакованные шикарные женские платья. — Я тоже захватила главное с собой...
Я ахнула.
— А это для них... — Оля важно раскрыла второй чемодан. — Я купила их размеры...
Мужчины бросились к нему. И ахнули — там тоже были шикарные, даже ослепительные женские платья. Мужчины отчаянно заругались. На них страшно было смотреть.
Платья были роскошные!
Глава 36.
Оля посмотрела на них и покачала головой.
— Ой, я ошиблась, они в том чемодане...
Они вскрыли третий чемодан, накинувшись на него, как волки. Там была надпись — лучшие женские модели и такие платья, что я застонала от восторга. А трусики из кружев!
Как ее не убили уже тут, на месте, я не знаю.
— ...в машине... — невозмутимо закончила Оля. — Они в том чемодане в машине. А это новая коллекция, за это они подарили нам машину и "линкольн", стоявший у них в вестибюле, как самому крупному покупателю за все время существования магазина. Я просто забылась, а они не поняли... У них как раз выставка была самых лучших и дорогих их женских моделей за всю историю, обошедшая мир по одному дню в каждой стране с самим приехавшим их основателем в качестве комментатора, и размеры совпали с моими... Я отобрала немножко... сотню-другую... всю... К сожалению, я оказалась на ней, выставке, одна, ибо никого больше не пришло, и я купила все и поговорила с этим модельером... Он предложил мне полгода поработать у него моделью... Зато я получила президентский "линкольн", который стоял у них уже десять лет, в нем удобно ездить по городу, я ведь правильно поступила? Они подарили мне еще тот маленький автомобильчик, извинившись, что "линкольн" старый... Когда я все купила.
Я похолодела и посмотрела на счета. Я уже поняла, что здесь что-то не так, что "линкольны" так не дают, ибо Николай, ее боец, куда-то исчез, и что моих пятидесяти тысяч здесь вряд ли хватило на бумагу обертки... И даже подумала, сколько с меня еще возьмут, и что у нас не будет столько денег даже в чемоданчике, на который присела Оля.
Я посмотрела на этого взрослого ребенка, и все упреки застряли у меня в печенке, так она была несчастна. Как-никак ее могли расстрелять, она немного переволновалась. Ничего, сдадим лишнее, расплатимся, будет неловко, когда они в магазине поймут, что у нас столько нет. Может, нас и застрелят до этого, — подумала я успокоено, в ужасе невольно вспоминая момент детства, когда я по глупости набрала в ресторане кучу пирожных на свою пятерку, а этих денег не хватило даже на одно.
— Я теперь понимаю, почему они твердили о растрате даже в обстреливаемом самолете... — ошарашено проговорил белобрысый.
— Я видела, как врачи притащили труп убитой женщины... — невпопад мрачно сказала Саня, перебивая плохой разговор.
— Эх, если б в больнице найти труп естественно умершей женщины, выстрелить ей два раза в сердце и оставить в реанимации вместо Юльки, а Юльку спрятать на ее место... — тоскливо сказала я. — Тогда я б так не беспокоилась за нее.
— Но выстрел в мертвую отличается от живой раны... — подпрыгнула Саня.
— Ее что, будут осматривать специалисты?!? — удивилась я, кивнув на окно. — Это если б подозрение отвести от тех, если кто-то засек...
Около больницы остановилась колонна милицейских машин. Я выглянула в окно. Пробка уже рассосалась, и колонна легко подъехала сюда.
Саня хлопнула себя по голове и мгновенно исчезла беззвучным хищным прыжком, как кошка, в направлении реанимации наверху.
Мои бойцы уже ранее скинули и спрятали мокрую одежду, чтобы переодеться сразу в новые шикарные костюмы, и оказались сейчас совсем голые. Я услышала топот ног — солдаты потоком разбегались по коридорам. Они застали нас в этот самый неприятный момент в одних трусах.
— О черт... — простонал белобрысый. — У нас почти ничего нет — мы все патроны отдали пулеметчикам наверху!!!
Получилось, что солдаты бежали по коридорам как раз тогда, когда наши бойцы оказались голыми, ибо разделись, чтоб надеть купленные костюмы.
— Ничего, у вас есть другое достоинство... — хихикнула я.
Все отчаянно захохотали.
А я уже действовала. Одного взгляда мне было достаточно, чтобы увидеть бутылку рома на полу, несколько бутылок для вина, продукты для Оли, снесенные кучей на ковре на скатерти, ковер, кровать, халаты, ванную в этой комнате для отдыха врачей... В воздухе отчетливо стоял запах рома. Им дезинфицировали раны и согревались.
Я пронеслась по комнате как метеор. Сорвав с кровати матрас, я кинула на пружины их военную одежду, и кинула сверху одеяло, чтоб одежда оказалась подобием матраса, толкнув сверху двух голых мужиков, кинув халаты на нижнюю часть. И сунув им бутылку рома. Матрас я кинула на пол, толкнув туда двоих. Сдвинув чемоданы Оли в ряд, как матрас, я кинула на них одеяло и толкнула другого бойца на них. Одна рука механически включила музыку в магнитофоне на столе на мощность, благо тут стены были толстые, а другая рванула вдруг новое Олино платье, разрывая его до половины и вырывая с корнем лиф, а другой рванув ее прическу, с силой вырвав клок волос, растрепывая волосы так, что у Оли от этой грубости мгновенно выступили слезы, лицо ее перекосилось, и она заорала от боли истошным голосом.
А я уже открыла дверь и с силой вытолкнула ее вместе с ее франтом, заорав визгливым голосом:
— Спасите! Милиция, арестуйте его!
И еще что-то подобное. Шепнув при этом Оле — вцепляйся в милиционера.
А сама втолкнула обратно в дверь появившуюся испуганную Саню, белобрысого, и двух его пулеметчиков, толчком направив их в ванную, и прыгнула сама туда, включая кипяток в душе и тут же раздеваясь.
Все произошло мгновенно и сразу.
Открывшаяся дверь, звуки вырвавшейся из нее навстречу солдатам сильной музыки, запах спиртного, голые мокрые мужики, прикрывшиеся простынями, еще даже не затихший отчаянный гогот, растрепанная и рыдающая от боли Оля, выскочившая прямо навстречу и вцепившаяся по ошибке в милиционера, и механически повторявшая вслед за мной — арестуйте его! — все это создало совершенно определенную естественную идиллическую картину.
