— Сеньор, я извиняюсь, но вы не могли бы повторить вопрос, на который я должен ответить?
Катарине не звонил. По той простой причине, что туда меня тянуло. Это лестница, лестница в небо, в высший свет и во власть, но лестница кривая. Жёсткая и человеконенавистническая. Смогу ли я удержаться на ней? Останусь ли человеком? Или сломаюсь? Может лучше не нырять в это дерьмо, а попробовать свой путь, обходной, долгий и тернистый, ведущий к значительно меньшим вершинам, но на котором я останусь самим собою?
Не знаю. Размышления об этом, в принципе, и занимали всё моё время и мысли. И ещё о Бэль, девочке-аристократке, девочке-мечте. Я не мог прогадать, у меня был всего один выстрел, и от того, как выстрелю, будет зависеть моё будущее.
Препод на всю аудиторию недовольно хмыкнул. Мне плевать на него и его недовольство, этот предмет я ненавидел совсем не на много меньше 'испанки'. 'История Латинской Америки'. То еще говнецо! Причем, в неё входила и история Венеры, как минимум первые тридцать лет, пока guerillas королевы Верджинии не вздрючили хвалёный имперский десант и не захватили Дельта-полис, последний оплот Владычицы Южных Морей на планете, поставив тем самым крест на всей имперской экспансии. В метрополии после этого началась долгая гражданская война, окончившаяся реставрацией имперских Веласкесов, наших нынешних друзей и союзников, но это материал совсем другого предмета.
— Расскажите нам, пожалуйста, — прищурился он, оценивая меня взглядом, — об отличиях Западной и Восточной моделей интеграций, и преимуществах последней на примере объединения Южно-Американского континента.
Лёгкий вопрос. Я раскрыл рот... Но набрав воздуха, выдохнул. Ненавижу этот предмет и эту тему в особенности. Достали уже своей пропагандой! Но отвечать надо, сам виноват. Сидел бы с умненьким видом, и миновала бы сия чаша.
Говорят они все на службе императорской гвардии. В смысле, преподаватели скользких дисциплин, промывающих юным не сформировавшимся морально и духовно созданиям мозги с целью добиться послушания в будущем гнилой кланово-монархической системе власти. Пишут докладные, выискивают недовольных, потенциальных противников режима на ранних стадиях. Это не так страшно и достаточно безболезненно, жесткого прессинга со стороны ИГ не заметно (в школьном обществе и среди студенчества, по крайней мере), но на заметку возможных будущих клиентов чекисты берут именно на этой стадии. И когда из хулигана сформируется настоящий диссидент, несущий угрозу власти, выясняется, что на него уже целый багаж компромата. Удобно!
Я вновь набрал больше воздуха и понёс бред, в который никогда не верил и которым до момента встречи с Бэль не заморачивался. Я вовсе не собирался становиться противником власти (как, впрочем, и ярым сторонником), нудно бороться за что-то там возвышенное. Даже националистом, по стопам деда, сосланного на Венеру из фактически оккупированной много лет назад Большой Польши, становиться не спешил (какой из меня националист с такой-то латинской рожей!). А посему какая разница, что говорить? Главное понимать, что это бред, а я понимал.
Но сейчас, после тренировок на износ, ныряния в сферы общества, куда в иных обстоятельствах мне заказана дорога, вдруг стало не по себе. Появилось какое-то неуважение к самому себе, что ли. Получается, я пресмыкаюсь, и делаю это в угоду 'краснопёрой' 'имперской' мрази?
Останавливало лишь то, что мне это не нужно. Это не моя война, у меня нет цели, выпендриваться в поисках истины. Да и кому её доказывать, стаду под названием 'сто вторая группа'?
— Западная модель интеграции отличается от Восточной излишней демократичностью. Классический пример — Западная Европа середины двадцать первого века. В этой модели интегрирующие субъекты, имеющие разные размеры, численность населения и уровни экономического развития, наделялись равными правами, что влекло к постоянному внутреннему антагонизму, бюрократизации системы и отсутствию возможности оперативного реагирования на внешнеполитические и внешнеэкономические вызовы. Несмотря на открытые границы, создать при такой модели единое культурное пространство, по примеру России, способное вобрать в себя территории и подавить сепаратизм, невозможно, что и явилось главным фактором гибели Европейского континента.
— И как же избежать этого? — довольно улыбнулся препод. Похоже, он принял меня за кого-то, по интеллектуальному уровню напоминающего Эмму, и я его удивил.
Я деловито пожал плечами:
— Разрушить систему, иначе никак. После провала военного переворота, когда радикальные неонацисты попытались силой объединить страну, Европа оказалась обречена и пала в Третьей Мировой без единого выстрела. Или насильственная более тесная интеграция, или распад и захват твоей территории варварами — третьего не дано.
Преподаватель бегло кивнул — сойдёт.
В целом, то, что я озвучил — не совсем бред, кое-чему нас всё же учат. Но это редкий пример истины для убедительности лжи. Подумаешь, падение Европы! Чуждой ненавистной культуры. Гораздо интереснее подход к проблеме такой страны, как Россия, которая веками восставала из пепла и расширялась, не давя врагов, а ассимилируя их в саму себя. Россия выжила в Третьей Мировой по причине неучастия, слабости, решала в это время внутренние задачи, но затем пошла в гору и вобрала в себя все отпавшие за век до этого территории, а заодно и некоторые другие, плохо лежащие в послевоенном мире. И, несмотря на национальную пестроту, ей не грозит никакая гражданская война, разве что на идеологической почве.
А латиносы, кичащиеся своим грёбанным единством, не решили своих проблем и за четыреста лет. Но государственная линия не позволяет говорить об этом. Как же, 'наш строй — самый лучший, а все враги — дебилы!'. Это главная идея сего предмета, из-за которой я его ненавижу всеми фибрами души.
— А что с Восточной моделью? — оживился препод.
Я взял себя в руки и подавил иронию. Мне это не надо! Не надо, Хуанито!
— Перед Латинской Америкой на рубеже двадцать первого и двадцать второго веков встали важнейшие задачи, такие, как борьба с новыми, появившимися после Войны союзами сверхдержав, и колонизация космоса. Решить их можно было только вместе, объединившись фактически, а не голословно, как это сделала за полвека до этого Европа. Но в отличие от Европы, разница в экономической мощи и численности населения разных частей континента была в разы больше. Такие страны, как блистательная богатая Бразилия и нищий Эквадор не могли в принципе иметь равных прав, хотя многие этого хотели.
Я усмехнулся. Преподаватель тоже. Кажется, я ему понравился, бить не будет. Напрасно так грешил на него в начале занятия — нормальный мужик. Ладно, продолжим.
— И какие существуют способы добиться такого невозможного равноправия de facto? — опередил меня 'нормальный мужик'.
Я прокашлялся.
— Официально считается, что лучший способ — организация монархии. Введение в модель новой переменной — государя императора, вседержителя страны. Источника высшей государственной власти. Хозяина, призванного заботится о своём народе и защищать его от внешних и внутренних вызовов. Будь ты чилиец или перуанец, бразилец или выходец из Коста-Рики, ты, прежде всего, подданный императора. А права? Ну, какая разница, больше у твоего региона мест в парламенте или меньше, если итоговое решение всё равно не за депутатами, а за ним?
Преподаватель вновь согласно кивнул, но в глазах его появился хитрый блеск.
— Что ж, а неофициально? Как считается неофициально?
Вот оно что. А он тот еще тип! Точно, шпик.
Я почувствовал, что непроизвольно вздыхаю. М-да, умный шпик, а умные люди достойны уважения. Спалился ты, Шимановский! Как последний неудачник! Ну что ж, заднюю включать — себя не уважать, пусть попишет в досье, раз хочет.
— А на самом деле, сеньор преподаватель, — улыбнулся я, беря себя в руки и расслабляясь, — жителю Венесуэлы нельзя заходить за пределы центральных охраняемых улиц колумбийских городов, как и колумбийцам в Венесуэле. Колумбийские и венесуэльские банды режут друг друга на любой территории, в любой стране, даже имея общего врага. Это притом, что в обоих регионах находится бОльшая часть государственных институтов Империи.
Бразильцы же так и остались сами по себе, единой гордой нацией, наплевав на испаноязычных соседей, хоть их и разделили на несколько десятков небольших префектур.
Жители Центральной Америки лишены гражданских прав вообще, люто ненавидят мексиканцев, префектурой которых их сделали. А кубинцы всегда были сами по себе, гордецами, твердящими на всех углах, что это их страна стала пионером сопротивления гринго, предтечей создания единого континентального государства, и им все обязаны. Такие вот дела, сеньор!
— Империи нет, сеньор преподаватель, — подвел я итог. — И нет никакой Восточной интеграции. Есть страна, искусственно созданная группой очень богатых семей с целью защиты своего богатства от конкурентов и получения ещё большего. Кланы создали Южно-Американскую империю, искусственный массивный рыхлый конгломерат, в котором постоянно вспыхивают конфликты, где стороны поддерживают друг друга по этническому признаку, языковому, клановому, прошу прощения за тавтологию, или еще какому. А чтобы всё это действовало, как часики, одного из своих по происхождению, правда, с авторитетом удачливого полководца, кланы посадили на трон и дали поиграть в монарха, государя-императора. Которого полностью контролировали.
— И контролируют своих монархов до сих пор, сеньор! — распалился я под конец. — Как и у нас на Венере, законной наследнице традиций и обычаев метрополии. А вы впариваете нам туфту, будто мы все тут такие тупые и не понимаем, что к чему на самом деле.
Ответом мне стал громкий, на всю аудиторию, веселый смех и аплодисменты.
— Браво, сеньор Шимановский! Браво! Красивое выступление, эмоциональное. Это называется альтернативным взглядом на проблему.
Пауза.
— Нельзя сказать, что такой взгляд не имеет права на существование, — он окинул взглядом аудиторию, обращаясь ко всей группе, — и материалов в сети по таким альтернативным видениям хоть отбавляй, как и 'экспертов'. Но спрашивать на экзамене я буду именно ортодоксальную, одобренную мировыми научными светилами и департаментом образования теорию. Учтите!
Группа съежилась, многие мои коллеги попрятали головы в плечи, как бы открещиваясь: 'Этот выскочка, не с нами!' Я лишь презрительно скривился, что не осталось незамеченным для преподавателя, который пронзил меня глазами насквозь.
— А вы, сеньор Шимановский, знаете, что только благодаря объединению континента в единую империю, такому вот насильственному, 'клановому', сверху, Южная Америка смогла защитить себя экономически, а затем усилиться и начать экспансию в космос, опередив конкурентов? Что иначе превратилась бы во вторую Европу, медленно гниющую землю, скупленную иностранными компаниями?
Так уже было до этого, дважды — сначала нас скупили англичане, затем гринго. Триста лет фактической колонизации! Лишь Третья Мировая дала нашим предкам шанс снять ошейник, и они, к счастью, им воспользовались. Каким был — таким и воспользовались, сеньоры и сеньориты будущие менеджеры! — повысил он голос. — Кланы? Олигархия? Власть сверхбогатых, диктующих всем свою волю? Возможно, это не лучший строй, я согласен. Но он позволил нам выжить, сеньор Шимановский. Выжить, и самим стать завоевателями, занять достойное место в мире. После веков обочины истории.
Он сделал паузу и усмехнулся, смех его прозвучал как-то зловеще. Затем посмотрел мне прямо в глаза:
— И ещё, специально для очень умных, разделяющих республиканские взгляды. Континент был обречён на объединение, семьи всё равно претворили бы его в жизнь. С согласия населяющих его людей или вопреки нему. Но без монархии, без единого императора и веры в него, пролилось бы слишком много крови.
Вы правы, сеньор Шимановский, Бразилия или Аргентина не сравнимы с Эквадором или Парагваем, но просто так задавить права маленьких и слабых большим и сильным еще ни разу не удавалось. Это кровь, жертвы, волнения и сепаратизм. Хорошо это, или плохо?
Зал молчал. Такого развития темы единичного ответа зазевавшегося ученика никто не ждал. Я же чувствовал себя выпендристым щенком, которого поставили на место. Да, это шпик, он знает, кто в группе посещал мероприятия оппозиции и иных нелояльных короне структур, это есть в его базе данных, но поступил он грамотно — выдавил ненужные мысли из голов остальной группы на примере опускания одного из её членов, считающегося бунтарём и борцом за абстрактную справедливость. Яблочко!
Я понял, он спросил бы меня в любом случае, даже если бы я не зевал. Это театральное представление, постановка, на которую я купился, как мальчик. Класс!
— Так что подумайте, сеньоры, все вы подумайте, что такое монархия и какую роль она играет в жизни общества, — закончил он. — И какую роль играют ненавидимые всеми нами, кстати, ваш покорный слуга не исключение, кланы.
Но ненавидеть — не значит не принять. Иногда лучше жить в хорошей стране с плохими правителями, чем с хорошими, но в плохой.
* * *
Да, он меня сделал. Я не нашёлся с ответом, и от этого сильно зауважал его. Остаток ленты провёл в раздумьях, но немного по другому поводу, и пришёл к выводу, что шальная мысль, посетившая после прилюдного разгрома, имеет все шансы на успех. Именно с ним, с таким преподавателем, умным и напористым, и стопроцентным шпиком. Потому после ленты ноги сами принесли меня к нему в кабинет.
— Разрешите?
Тот разбирал лежащий на столе портфель, просматривая какие-то файлы. На мой голос обернулся и с легкой издевкой бросил:
— Что, Шимановский, еще хочешь? Мало показалось?
— Нет, сеньор — Покачал головой. — Я по несколько иному вопросу. Но вообще, вы правы, хочу ещё, причём в лицо и без жалости, — улыбнулся я.
Он рассмеялся.
— Мазохист, значит?
— Ага.
Преподаватель кивнул рукой на стул, сам сел в кресло напротив.
— Ну, рассказывай.
Я прокашлялся и попробовал начать издалека.
— Сеньор, я знаю, вы обладаете, скажем так, неким весом в неких структурах, и, судя по тому, как меня отделали, хорошо разбираетесь в щекотливых моментах. Ну, пусть будет неофициальных альтернативных версиях происходящего в стране.
Он напрягся, но не особо, будто ждал подобного. Его не зацепила даже фраза о 'неких' структурах. Уверенный в себе, сукин сын!
— И что же именно ты хочешь узнать такого 'неофициального' и 'альтернативного'?
— Ну, — потянул я, — ничего сверхъестественного. Просто кое-какие мои рассуждения о системе государственного устройства заходят в тупик, а альтернативным СМИ я верю так же, как и официальной пропаганде. Правды в сетях нет, и я не знаю, где её искать. Потому решил обратиться к вам, человеку, знающему подводные камни.
Он задумался, усмехнулся.
— Шимановский, ты ведь понимаешь, всё, что я могу тебе сказать — мои личные мысли. Это не аргументы, не доводы, не гипотезы, а именно голые мысли, на которые имеет право любой человек. Я отрекусь от них перед лицом чего бы то ни было.
