— Отлично, — сказал Люк. — Я хочу, чтобы вы разошлись по всему кораблю, везде и всюду, и принесли мне всех трехногов, и сложили их в одном помещении. Всех запереть в столовой и держать там. Не повредите их, не убивайте их, не связывайте их — просто осторожно доставьте туда и дайте напиться. Идёт?
Джавасы отдали честь. Их балахоны раздулись, словно гондарские оспины.
— Идёт, Господин. Вполне идёт. Платить сейчас?
— Принесите батареи к лифту 21, и я заплачу половину. — Люк старался не думать о том, как мало времени оставалось между настоящим моментом и 16.00. Крей предстояло быть казнённой, а ему приходилось разыгрывать из себя перед джавасами торговца утилем — И поспешите.
— Уже там, Господин. — Джавасы шмыгнули в темноту. — Ещё вчера там! — Висевшие высоко над полом обнаружители защёлкали и зажужжали, болтая манипуляторами.
Люк опёрся на свой посох. Он весь дрожал от усталости.
— Можешь побыть здесь ещё немного один?
— Вполне, сэр. Блестящий ход, если мне позволительно так выразиться, сэр-Люк извлёк из кармана панель управления салазками и опустил сами салазки на пол. Он сознавал, что запах джавасов в помещении усилился, когда открыл хвостовую дверцу, неуклюже балансируя, прислонясь к салазкам, и стащил с них выпотрошенного «Тредвелла» и двух змеедройдов «Гиромаха».
— Ладно, — сказал он, снова захлопнув дверцу. — Стеречь это будет потяжелее, но мне нужны салазки. Думаешь, обнаружители с этим справятся?
— На какое-то время, сэр. — Дройд казался обеспокоенным, вглядываясь в непроницаемую темноту, которая была почти прозрачной для этих теплочувствительных оптических рецепторов. — Хотя должен сказать, что эти джавасы дьявольски хитры.
Голос Каллисты прозвучал из темноты:
— Для нас бесспорная удача, что Люк не менее хитёр.
Он почувствовал её гордость за него, осязаемую, как прикосновение руки.
К тому времени, когда Люк и его разящее потом воинство прибыли к лифту 21, джавасы уже были там с батареями. Люк направлял антигравитационные салазки, радуясь, что пока держится на ногах, — он уже чувствовал подкрадывающуюся усталость и начало боли и подумал: «Проклятье, я ведь наложил перигин всего несколько часов назад!»
Он взглянул на хронометр над дверями лифта. 15.20. С какого-то верхнего уровня по шахте лифта долетело знакомое мягкое контральто:
— Всему экипажу занять места у экранов наблюдения в комнатах отдыха секторов. Всему экипажу занять места у экранов наблюдения в комнатах отдыха секторов. Невыполнение будет рассматриваться как".
Угбуз и его молодчики автоматически развернулись кругом. Люк отпрыгнул от салазок, скривился от боли, споткнувшись, и схватил капитана за руку:
— К вам это не относится, капитан Угбуз. И к вашим людям тоже.
Кабан нахмурился, напряжённо думая.
— Но неявка будет рассматриваться как сочувствие целям диверсантов.
Люк сфокусировал Силу в тесной тьме этой растревоженной и раздвоенной души.
— У вас особое задание, — напомнил он ему. — Ваша задача — исполнить своё предназначение кабана племени гекфедов. Только так вы сможете истинно послужить целям Повеления.
«Как же легко должно быть, было Палпатину, — с горечью подумал он, видя в глазах кабана возникшее радостное облегчение, — манипулировать людьми, используя именно такие слова, именно такие мысли».
И "как же легко любому, кто это проделывал, пристраститься к такому приливу энтузиазма, с которым капитан штурмовиков сделал знак своим последователям вернуться к открытым дверям шахты.
Работа по соединению батарей в серию и подключению их к подъёмникам салазок с жёлто-зелёными змеями реверсивных тросов заняла всего несколько минут. Обострив до предела восприятие, Люк слышал дыхание и сердцебиение часовых на верхних уровнях шахты. Тусклое свечение посоха показало ему на стенках шахты отметины рикошетов, чёрные шрамы повсюду вокруг дверей лифта, где клагги упражнялись в меткости. При медленном подъёме антигравитационных салазок гекфеды станут неподвижными мишенями.
15:25.
Люк вынул из кармана шар управления «щебетунчиком». Нажав на кнопку активации, он потянулся мыслью ещё дальше, прислушиваясь к гулкой пустоте шахты, молясь, чтобы энклизионная решётка не закоротила цепи водера…
— Никос!
Отдалённый, отзывающийся эхом, редуцированный до полуслышимого воющего вздоха крик все ещё доходил до него — страшное эхо ужаса и ярости. У Люка болезненно перехватило дыхание, когда он услышал — наполовину услышал, а может быть, только почувствовал — топот сапог, шипение открывающейся двери.
— Никос, будь ты проклят, веди себя как мужчина, если ещё помнишь, как это делается! И внезапно донёсшийся голос часового:
— Что это?
Люк ничего не услышал. Но миг спустя кто-то другой сказал:
— Сюда подымаются вонючие подонки гекфеды! Топот удаляющихся ног.
— Давай! — Люк врубил активаторы на моторах салазок, когда двое гекфедов скользнули через край в шахту лифта. Салазки забалансировали, закачались, словно шлюпка в колодце. Люк поднял энергию по медленной кривой, когда эти эрзац-штурмовики посыпались кучей на салазки. Он сознавал под собой тёмный провал глубиной метров в восемьдесят, а то и больше. Салазки немного осели под весом гекфедов, шахта донесла несколько отзвуков, но отдалённых; закрыв глаза и расширив сознание, он услышал, как ругаются клагги, следуя за дрейфующим «щебетунчиком» по безмолвным коридорам и складам, освещённым только слабыми свечами аварийного освещения. Почти слышал — мысленный вздох — эхо безмолвного смеха Каллисты, когда та гнала обнаружитель впереди них, словно ребёнок, толкающий воздушный шарик.
А затем снова голос Крей, горько проклинающей человека, который не мог ей помочь, когда её волокли по коридорам навстречу смерти.
«Нет, — отчаянно подумал Люк, постепенно увеличивая подачу энергии в реактивные антигравитационные подъёмники. — Нет, нет, нет…»
Двигатели на мгновение натужно завыли, отчаянно борясь с весом, вдвое превышающим их проектную подъёмную силу на гравитационном столбе, в свою очередь в дюжину раз превышающем тот, куда им изначально предназначалось подыматься…
Люк закрыл глаза и зачерпнул энергию Силы.
Было трудно сосредоточиться, трудно сфокусировать и направить пылающую мощь вселенной через рассыпающееся от усталости тело и затуманенный нарастающей болью мозг. Трудно призвать кристально-прозрачную мощь сияющих энергий звёзд, космоса, солнечных ветров, жизни — даже энергии потных, вонючих, сердитых и отчаянно запутавшихся существ, собравшихся вокруг него. Ибо Сила была и частью их тоже. Частью трехногов, джавасов, песчаного народа, китанаков… — Все они обладали Силой, пылающей мощью жизни.
Сосредоточиться было всё равно что пытаться сфокусировать свет при помощи искривлённого и грязного стекла. Люк изо всех сил старался очистить мозг, отставить в сторону Крей, и Никоса, и Кал-листу… и себя тоже отставить в сторону.
Салазки и их груз начали медленно подыматься.
«Только лифт, только подъем, — думал Люк. — Это единственное, что существует на свете». Никаких до и после. Словно сверкающий лист, взлетающий в темноте Крики клаггов стали громче.
Словно глядя на какой-то датчик, не имевший никакого отношения к телу и душе сына Анакина Скайвокера, Люк видел, как освещённый оранжевым светом фонарей дверной проём опускается к ним, и приготовил свою руку, лежавшую на управлении реактивными антигравитационными подъёмниками. «Эти идиоты собираются прыгать на плечи друг другу, торопясь первыми добраться до дверей…»
Это опрокинуло бы салазки и свалило их в почти стометровую шахту, но он не мог нарушить транс, чтобы высказать это. Вместо этого он замедлил свои мысли, ускорил восприятие, подстраивая четыре подъёмника салазок по отдельности, чтобы компенсировать дисбаланс, когда — точно по расписанию — гаморреанцы прыгнули, схватились и взгромоздились на плечи друг другу, стремясь первыми миновать дверной проём, визжа, ругаясь, размахивая топорами и наплечными пушками, не обращая внимания на то, как Люк выполняет манёвры, которые заставили бы побелеть любого транспортного техника. Салазки покачнулись и вздыбились, но никто не упал. Гекфеды, воспринимая это навигационное чудо как нечто заурядное, дружно посыпались с салазок и исчезли.
Тяжело дыша, дрожа, с горящим в порезах на лице потом, чувствуя, как леденеют руки и ноги, Люк точно рассчитал снижение энергии так, чтобы оно совпало по времени с их отбытием, а салазки не взмыли под самый верх шахты, а затем остановил сильно полегчавшее судно в освещённом фонарями, охраняемом вестибюле палубы 19. Он взял посох и перевернулся на бок, слишком уставший, чтобы открыть заднюю дверцу; лёг на пол, борясь с волной реакции, слабостью от призывания Силы, намного превышающей его возможности на данный момент.
Хронометр на стене показывал 15.50.
«Крей, — подумал он, глубоко вдыхая спёртый, загрязнённый дымом воздух. — Крей. И Крей поможет мне спасти Каллисту».
«И позже ты ещё за это поплатишься», — добавил чей-то чужой голос у него в голове.
Он поднялся на ноги.
«Сейчас».
В некотором смысле сфокусировать Силу в его собственном теле было ещё труднее, призвать мощь откуда-то извне, направить её по мускулам, горящим от токсинов усталости и инфекции, и по мозгу, требующему отдыха. Но это он тоже отставил в сторону, двинувшись вперёд с лёгкой силой воина, едва сознавая, что кренится и приволакивает раненую ногу, почти не ощущая неудобства посоха.
Окружающий его коридор зазвенел от внезапной какофонии боя.
Он распластался у стены, когда из коридора перед ним высыпали гаморреанцы, рубя, крича и стреляя почти в упор из бластеров, выстрелы которых безумно рикошетировали или оставляли длинные ожоги на стенах; они разрывали друг друга клыками и раздирали тупыми когтями; а затем — вопли, похожие на раздирание металла и полотна и фонтаны крови, воняющие, словно горячая медь на воздухе. Люк увернулся, нырнул за угол и попал в самую гущу свалки, но не увидел ни зелёного мундира Крей, ни блеска её шёлковых волос. В голове у него промелькнуло кошмарное видение — Крей, лежащая в луже крови, в каком-то коридоре, — а затем из дверей магистрали Каллиста громко крикнула: «Люк!» И он побежал, держась у стенки, едва ощущая пилящую боль. «Сюда!»
— Всему экипажу собраться в комнатах отдыха секторов, — произнёс громкоговоритель, на сей раз отчётливо, и Люк подумал: «Эта часть корабля ещё жива. Повеление здесь…» — Всему экипажу собраться…
— Люк!
Он затормозил, остановившись за углом перед закрытой чёрной двойной дверью с надписью: НАКАЗАНИЕ-2, над притолокой которой горела янтарным светом единственная лампочка. Никос стоял у стены серебряной статуей, и единственное, что жило у него на лице, — горящие нечеловеческой мукой глаза.
Перед дверью стоял штурмовик — человек в полной броне и с карабином-бластером наготове. — Ты просто стой, где стоишь, Люк, — раздался голос Трива Потмана. Шлем изменил его звучание, сделав каким-то жестяным, но Люк всё равно узнал его. — Я знаю, что ты чувствуешь к ней, но она повстанец и диверсант. Если ты сейчас отойдёшь, я могу дать свидетельство в твою пользу.
— Трив, она не повстанец. — Люк глазами и мыслью просканировал коридор и не заметил ни одного осколка свободного металла, даже распотрошённого М8Е, или тарелки из столовой… — Нет больше никаких повстанцев. Империя исчезла, Трив. Император мёртв. — Он не думал, что у него хватит сил вырвать карабин из рук Потмана с помощью одной лишь Силы.
Цифры на табло над дверью сменились на 15.56, и янтарная лампочка начала мигать красным. Трив заколебался, а затем повторил точно тем же тоном:
— Я знаю, что ты чувствуешь к ней, но…
— Это было давным-давно. — Люк мысленно потянулся, нащупывая путь к разуму старого воина, словно физически пытаясь проникнуть под белый пластик собакомордого шлема, сквозь охраняющую темноту, защищавшую его мысли подобно броне. Их разделяло шесть метров. Измотанный, со зрением, затуманенным до серости, он попытался неуклюже собрать Силу и не мог, а потому знал, что его застрелят прежде, чем он покроет половину расстояния. И не был уверен, что у него хватит сил даже на это.
— Империя оставила тебя в покое, — тихо проговорил он, — предоставив быть собой. Предоставив тебе делать, что хочешь, выращивать сад, вышивать цветочки на рубашках. — Он почти расслышал в темноте мыслей старика визгливый голос Повеления:
«Джедаи убили твою семью. Они обрушились ночью на вашу деревню, перебили мужчин у порогов их домов, а женщин загнали под деревья». Ты бежал в темноте, спотыкаясь в грязи и ручьях…" — Помнишь, как твой капитан и другие бойцы убивали друг друга? — сказал Люк, мысленно рисуя зелёные тени убежища, блеск тех сорока пяти белых шлемов на толстой доске. Хруст листьев под ногами и запах дыма. — Помнишь разбитый вами лагерь и луг у ручья? Ты долго там жил, Трив. И Империя исчезла.
— Я знаю, что ты чувствуешь к ней, но она… «Лианы. Земля. Крошечная рептилия с радужными перьями, подбирающая брошенную в дверях хлебную крошку. Запах ручья».
Реальность того, что было. Годы мира.
— Она повстанец и диверсант…
Его голос оборвался.
«То, что было на самом деле», — подумал Люк. Он протянул их Потману: сияющие воспоминания о месте и времени; воспоминания о тех вещах, которые он сам видел и знал, пронзавшие, подобно лучу солнечного света, кодированную закольцованную запись, крутившуюся в голове у Потмана.
Лампочка над дверью замигала чаще. 15.59
— Проклятые небесные молнии!
Потман резко развернулся и потянул за запорные кольца на дверях. Люк прыгнул, спеша помочь ему, но кольца держали крепко, отказываясь поддаться, словно двери удерживались самим Повелением. Никос схватил их, закрутил с неожиданной, непреклонной, механической силой дройда. Воздух зашипел, когда герметичность нарушилась.
— Она борется со мной! — закричал Никос, с силой отодвигая дверь, и в самом деле, тяжёлый стальной лист явно вырывался из его рук. — Она пытается закрыть…
В руках Люка свистнул, оживая, Меч. Крей стояла скованная между двух опорных столбов, с белым от шока и усталости лицом в странном опалово-меловом сиянии решётки.
— Слишком поздно! — закричала она, когда Люк прохромал в камеру, споткнулся, рубанул по стали, сковывавшей ей запястья. — Слишком поздно, Люк!
