Евангелие от Егория

— Не ве­лик грех на­зы­вать се­бя как угод­но... — впол­го­ло­са про­го­во­рил Пи­лат и по­том уже гром­че до­ба­вил. — Так в чем вы об­ви­няе­те это­го че­ло­ве­ка?

— Ес­ли бы он не был зло­дей, раз­ве мы пре­да­ли бы его те­бе, о, Ве­ли­кий Про­ку­ра­тор? — от­ве­тил Каи­а­фа.

— Вы кон­чай­те эти свои ев­рей­ские штуч­ки от­ве­чать на во­прос во­про­сом! — поч­ти гнев­но про­ры­чал Пи­лат. — Я спро­сил, в чем ви­на то­го че­ло­ве­ка? А ко­ли и пре­ступ­ник он и ви­но­ват в чем, так возь­ми­те и по за­ко­ну ва­ше­му са­ми су­ди­те!

— Но, о, Ве­ли­кий, толь­ко лишь ты име­ешь пра­во пре­да­вать смер­ти...

— Столь серь­ез­на ви­на его?.. Ну, да­вай­те ва­ше­го пре­ступ­ни­ка!

Пред­ста­ви­ли Ии­су­са пред про­ку­ра­то­ром. Ху­дой, го­лу­бо­гла­зый, с бе­ло­ку­ры­ми слег­ка вью­щи­ми­ся во­ло­са­ми, он был по­хож ско­рее на ка­ко­го-то се­вер­но­го язы­че­ско­го бо­га, чем на ев­рея-пре­ступ­ни­ка. Пи­лат был уже на­слы­шан об Ии­су­се, знал, что тот во­все не пре­ступ­ник: про­сто не­удо­бен он иу­дей­ской цер­ков­ной вер­хуш­ке, ко­то­рая тря­сет­ся за свою власть над ду­ша­ми гра­ж­дан Из­раи­ле­вых.

Пи­лат спро­сил Ии­су­са:

— Мно­го в чем те­бя об­ви­ня­ют со­бра­тья твои, ев­реи. Го­во­рят, что на власть по­ку­ша­ешь­ся. Прав­ду ли го­во­рят, что ты ве­ли­ча­ешь се­бя Ца­рем Иу­дей­ским?

— Ты ска­зал, не я ска­зал, — в обыч­ной сво­ей ук­лон­чи­вой ма­не­ре от­ве­тил Ии­сус, гля­дя Про­ку­ра­то­ру пря­мо в гла­за.

За­да­вал Пи­лат Ии­су­су и еще во­про­сы, но тот ли­бо от­мал­чи­вал­ся, ли­бо от­ве­чал ук­лон­чи­во. Пи­лат опять спро­сил его:

— Ты ни­че­го не от­ве­ча­ешь? А ведь ви­дишь, как мно­го про­тив те­бя об­ви­не­ний! Что ты ска­жешь в свою за­щи­ту?

По­мол­чав, Ии­сус от­ве­тил Пи­ла­ту ла­тин­ской по­сло­ви­цей, ко­то­рая по­че­му-то вне­зап­но вспых­ну­ла в его моз­гу: "Vincit omnia veritas" ("Прав­да по­бе­ж­да­ет все").

— О, ты и ла­тынь зна­ешь? — Изу­мил­ся Пи­лат. — Но что есть прав­да? Чья прав­да? Твоя? Моя? Или прав­да этих... — Пи­лат не мог по­доб­рать не­гру­бо­го сло­ва. — Ну, этих тво­их об­ви­ни­те­лей? И что та­кое твоя прав­да пе­ред мо­ей си­лой?

Ии­сус опять за­мол­чал. Пи­ла­ту да­же на­чал нра­вить­ся этот ти­хий и уве­рен­ный в се­бе че­ло­век. Он не мог се­бе пред­ста­вить, что­бы та­кой че­ло­век был ви­но­вен в том, в чем его об­ви­ня­ли его со­оте­че­ст­вен­ни­ки.

— Ну, стран­ный он, да, стран­ный, — ду­мал Про­ку­ра­тор, — но что в этом пре­ступ­но­го? Го­во­рят, что хо­дит, ис­це­ля­ет на­род, да­же мерт­вых яко­бы ожив­ля­ет. Ну, а в этом че­го пло­хо­го? Ведь не уби­ва­ет же, а на­обо­рот!

А то, что ве­ру но­вую про­по­ве­ду­ет?.. Вот за это его пер­во­свя­щен­ни­ки, в пер­вую оче­редь, эти два уб­люд­ка — Каи­а­фа и Ан­на — и не лю­бят. Так в этом ни­че­го стран­но­го нет, что этот бро­дя­чий фи­ло­соф не лю­бит их ве­ру! И мне та ве­ра не нра­вит­ся: сколь­ко вы­со­ко­ме­рия и чван­ст­ва в са­мой идее "из­бран­но­го на­ро­да". Ну, чем из­бран­ные-то? Са­ми же сна­ча­ла при­ду­ма­ли Бо­га, а по­том, ока­зы­ва­ет­ся он же их и сде­лал из­бран­ны­ми!

Пи­лат хо­ро­шо знал Иу­дей­ское Свя­щен­ное Пи­са­ние: хо­чешь ус­пеш­но пра­вить на­ро­дом — знай его ре­ли­гию, куль­ту­ру, обы­чаи, нра­вы. И как он ни не­на­ви­дел эту жар­кую и убо­гую стра­ну, как он ни рвал­ся до­мой, на ро­ди­ну, в Рим, все же он счи­тал сво­им дол­гом эту стра­ну знать и по­ни­мать. Он счи­тал вет­хо­за­вет­но­го Мои­сея — ес­ли толь­ко та­ко­вой ко­гда-ли­бо су­ще­ст­во­вал — од­ним из ум­ней­ших лю­дей в ис­то­рии че­ло­ве­че­ст­ва. Ведь че­ло­век, одо­ле­вае­мый на­вяз­чи­вой иде­ей вы­вес­ти свой на­род из Егип­та — не­ве­до­мо ку­да, в ка­кую-то Зем­лю Обе­то­ван­ную — по­нял, что не в че­ло­ве­че­ских это си­лах, сов­ла­дать со ста­дом уп­ря­мых и свое­воль­ных лю­дей. И то­гда он при­ду­мал Бо­га. Как удоб­но: не он при­ка­зы­вал лю­дям, ку­да ид­ти, что де­лать, как мо­лить­ся, а это Бог ему — и толь­ко ему! — по­ве­рял сии тай­ны!

Мо­ло­дец! Как про­сто ска­зать: "По ве­ле­нию Гос­под­не­му..." А ска­жи он: "Я счи­таю, что..." Да кто стал бы слу­шать его?

И вдруг по­яв­ля­ет­ся ка­кой-то Ии­сус. Объ­яв­ля­ет се­бя Сы­ном Божь­им. Под­ры­ва­ет ус­тои Иу­дей­ской ве­ры. Ле­чит бед­ных. Осу­ж­да­ет бо­га­тых. Ко­му это по­нра­вит­ся?

Оч­нул­ся Пи­лат от сво­их мыс­лей. А пер­во­свя­щен­ни­ки иу­дей­ские про­дол­жа­ли на­стаи­вать, го­во­ря, что Ии­сус воз­му­ща­ет на­род, про­по­ве­дуя по всей Иу­дее, на­чи­ная от Га­ли­леи до се­го мес­та, мыс­ли вра­ж­деб­ные не толь­ко ве­ре Иу­дей­ской, но и пра­ви­те­лям рим­ским.

Пи­лат, ус­лы­шав о Га­ли­лее, спро­сил: раз­ве он Га­ли­лея­нин? И, уз­нав, что Ии­сус из об­лас­ти Иро­до­вой, по­слал его к Иро­ду Ан­ти­пе, дво­рец ко­то­ро­го на­хо­дил­ся не­вда­ле­ке от пре­то­рии.

Нуж­но вам со­об­щить, что во­об­ще-то Ирод Ан­ти­па был не в сво­его ро­ди­те­ля, ко­то­ро­го то­же зва­ли Ирод, но с при­став­кой Ве­ли­кий. Был он мя­гок, да­же бес­ха­рак­те­рен, всем хо­ро­во­ди­ла его же­на — Иро­диа­да. Она и по­же­ни­ла его на се­бе, ос­та­вив сво­его му­жа, ко­то­рый был ни­кем иным, как бра­том Ан­ти­пы. Она же и баш­ку Ио­ан­ну Кре­сти­те­лю — по­ми­луй ме­ня, Гос­по­ди — за­ста­ви­ла от­сечь и на блю­де ей при­нес­ти... Сло­вом, Ирод Иро­ду рознь, да и во­об­ще, сын за от­ца не от­ве­ча­ет!

Ко­гда при­ве­ли Иро­ду Ии­су­са, то он да­же поч­ти об­ра­до­вал­ся, ибо дав­но же­лал ви­деть это­го ма­га и ис­це­ли­те­ля, по­то­му как мно­го про­слы­шал о нем, и на­де­ял­ся уви­деть от не­го ка­кое-ни­будь чу­до. Но Ии­сус был не­пре­кло­нен, ни на ка­кие уго­во­ры не под­да­вал­ся, не со­блаз­ня­ли его да­же обе­ща­ния Иро­да Ан­ти­пы за­мол­вить сло­веч­ко пе­ред Каи­а­фой и вы­ру­чить Ии­су­са из бе­ды.

Мно­го во­про­сов за­дал Ирод Ии­су­су, но тот ни­че­го не от­ве­чал ему. То­гда Ирод, обоз­лив­шись на над­мен­но­го уп­рям­ца, со свои­ми вои­на­ми, уни­чи­жив Ии­су­са и на­сме­яв­шись над ним, как над бла­жен­нень­ким, одел его в свет­лые оде­ж­ды и со ско­мо­рошь­и­ми по­чес­тя­ми ото­слал его об­рат­но к Пи­ла­ту.

И сде­ла­лись в тот день Пи­лат и Ирод друзь­я­ми ме­ж­ду со­бою, ибо пре­ж­де бы­ли во вра­ж­де друг с дру­гом. Вот так стран­но объ­е­ди­ня­ет лю­дей, ка­за­лось бы, не­зна­чи­тель­ное со­бы­тие в их жиз­ни. Для них Ии­сус был од­ним из со­тен об­ви­нен­ных, кто в из­ме­не, кто в смер­то­убий­ст­ве, кто в гра­бе­же. Но что-то при­вле­ка­ло их обо­их в этом ти­хом, урав­но­ве­шен­ном и не­обы­чай­но кра­си­вым по-муж­ски мо­ло­дом че­ло­ве­ке. Мо­жет быть, чув­ст­во соб­ст­вен­но­го дос­то­ин­ст­ва? Мо­жет, внут­рен­няя убе­ж­ден­ность в сво­ей пра­во­те?

Ко­гда Ии­су­са при­ве­ли от Иро­да об­рат­но, Пи­лат, со­звав пер­во­свя­щен­ни­ков, на­чаль­ни­ков и пред­ста­ви­те­лей на­ро­да, ска­зал им:

— Вы при­ве­ли ко мне че­ло­ве­ка се­го, яко­бы раз­вра­щаю­ще­го на­род. Я при вас рас­смот­рел ва­ши об­ви­не­ния к че­ло­ве­ку се­му, на­зы­вае­мо­му Ии­су­сом На­зо­ре­ем, и не на­шел его ви­нов­ным ни в чем из то­го, в чем вы об­ви­няе­те его. Я по­сы­лал его и к Иро­ду Ан­ти­пе, по­сколь­ку тот яв­ля­ет­ся чет­ве­ро­вла­ст­ни­ком Га­ли­леи, от­ку­да вы­ше­на­зван­ный Ии­сус ро­дом. Но и Ирод так­же не на­шел в дей­ст­ви­ях и по­ступ­ках Ии­су­са со­ста­ва ка­ко­го-ли­бо пре­сту­п­ле­ния. Я не ви­жу ни­че­го, за что че­ло­век этот мог бы быть осу­ж­ден на смерть. Я его на­ка­жу для по­ряд­ка и от­пу­щу.

Но иу­деи от­ве­ча­ли ему, что по их за­ко­ну Ии­сус дол­жен уме­реть, по­то­му что объ­я­вил сам се­бя Сы­ном Бо­жи­им. А и имя Бо­жье са­мо да­же про­из­но­сить вслух нель­зя!

— Не ви­жу я и в этом ве­ли­ко­го гре­ха, — про­го­во­рил Пи­лат.

И то­гда на­ча­ли ис­хо­дить из се­бя в зло­бе пер­во­свя­щен­ни­ки и ста­рей­ши­ны, опять об­ра­ща­ясь к Ии­су­су и за­да­вая ос­кор­би­тель­ные во­про­сы, но и тут Ии­сус не про­ро­нил ни сло­ва. Пер­во­свя­щен­ни­ки гу­де­ли, как рас­тре­во­жен­ный улей, а на­род, сто­яв­ший не­вда­ле­ке, хра­нил по­ка свое обык­но­вен­ное без­мол­вие: по­ка ло­шадь не дви­нет­ся — те­ле­га не стро­нет­ся.

Пи­лат сно­ва воз­вы­сил го­лос, же­лая от­пус­тить Ии­су­са. Но тут кто-то из пер­во­свя­щен­ни­ков крик­нул ре­жу­щим ухо фаль­це­том: "Рас­пни, рас­пни его!"

Пи­ла­та ста­ло уже раз­дра­жать это ос­ли­ное уп­рям­ст­во иу­дей­ских свя­щен­ни­ков. Он то­гда об­ра­тил­ся к тол­пе:

— Ка­кое же зло сде­лал вам этот че­ло­век? Я же ска­зал, что ни­че­го дос­той­но­го смер­ти не на­шел в нем, а по­се­му, на­ка­зав, от­пу­щу его.

Но тут на­чал­ся та­кой бед­лам, под­нял­ся та­кой ор! Уже и на­род­ные пред­ста­ви­те­ли вклю­чи­лись в об­щий хор и яро­ст­но во­пи­ли: "Р-р-р-рас­пни-и-и!..Р-р-рас­пни— и-и его!.."

Ос­то­чер­те­ло все это Пи­ла­ту. Не­на­ви­дел он эту стра­ну, не лю­бил он этот уп­ря­мый и свое­воль­ный на­род, пре­зи­рал ли­це­мер­ных и по­до­бо­ст­ра­ст­ных пер­во­свя­щен­ни­ков. К то­му же уже яро­ст­но на­ча­ло па­лить без­жа­ло­ст­ное юж­ное солн­це. Хо­те­лось в тень, хо­те­лось при­гу­бить еще хо­лод­но­го ви­на, раз­ве­ден­но­го на треть род­ни­ко­вой во­дой. Хо­те­лось за­брать­ся в про­хлад­ные по­кои и лечь с ка­кой-ни­будь из мно­го­чис­лен­ных книг лю­би­мо­го им Пла­то­на — он был по­клон­ни­ком гре­че­ской фи­ло­со­фии — и уп­лыть в сво­их мыс­лях да­ле­ко-да­ле­ко из этой во­ню­чей про­вин­ции!

А тол­па, ме­ж­ду тем, про­дол­жа­ла с ве­ли­ким кри­ком тре­бо­вать рас­пя­тия Ии­су­са. Про­ку­ра­тор Иу­дей­ский, под­нял ру­ку, и тут же во­ца­ри­лось гро­бо­вое мол­ча­ние, по­ро­ж­дая зве­ня­щую ти­ши­ну... Был еще по­след­ний шанс, ко­то­рым ре­шил вос­поль­зо­вать­ся Про­ку­ра­тор.