— И здесь тоже колдун был? — спросил Хвост.
— Был, в санках он при тебе сидел мертвый, возле Сотьера. Ты не видел, что ли?
— Ага, видал... Так значит, убили вы его?
— Не мы, жалко. Нам редко такое счастье выпадает! Его свои же закололи, едва мы их начали теснить. Гады, всегда так делают, чтобы своего шамана нам живым не сдавать... У нас бы он так легко не отмучался, покряхтел бы еще напоследок!
— Да уж, тебе, вижу, было за что разозлиться! — сказал Хвостворту.
— Ты про что?
— Когда я тебя впервой увидел. Ты на поляну влетаешь, а я там — с избитым рабом! — сказал дубравец и широко зевнул.
— А-а-а... Да, мне тогда показалось, что ты из этих... Я и говорю, счастье твое что ты мне попался, и откликнулся на ратайскую речь! А то бы вместе с турьянцами волков теперь кормил!
Кувалда говорил что-то еще, и кажется, Хвостворту даже отвечал, но уже ничего в дреме не чуя. Непреодолимый сон окутал его, и Хвост растворился во сне. Будто поплыл по тихому теплому течению...
Он проспал весь оставшийся день, весь вечер, а ночью его вдруг разбудил какой-то матьянторец. Растолкал довольно-таки грубо, чуть ли не тумаками.
— Вставай! Старшина приказал тебе идти!
— Куда идти?! — пробормотал Хвост спросонья.
— Пойдешь, куда я скажу! — рыкнул бенах — Кормахэ! Сотьер тебе тоже приказал идти к нему!
Хвоста недолго вели по лесному лагерю, среди костров и развалившихся по земле людей. Кувалда шел где-то позади и тихо переговаривался с товарищем. Сотьер сидел на том же месте, где он днем допрашивал Хвоста, на тех же санках. Только мертвеца из нарт уже убрали. Перед военачальником горел большой костер, и при свете этого костра Хвостворту увидел троих пленников.
Первый висел, вздернутый за руки, на толстом суку дерева, почти в локте над землей. Его голая спина была исполосована плеточными ударами и сочилась кровью. Второй стоял на коленях, прислоненный к тому же дереву лицом. Его руки обхватывали ствол и были связаны меж собой в запястьях. Рубаха с него была сорвана, но спины Хвост не разглядел. Третий сидел на земле чуть в сторонке, тоже связанный, но пока не раздетый, и не тронутый.
Бенах, что привел Хвоста, жестким подзатыльником вытолкнул его поближе к костру. К сидящему на земле пленнику, к тому, которого, кажется, пока не пытали, подошел рослый матьянторец с плетью в руке, и схватив за волосы, поднял его голову кверху.
"Этот за палача у них. — подумал Хвост — Этих троих, понятно, накануне стреножили... А от меня-то что им надо?"
Бенах повернул голову связанного к Хвосту, и указав на дубравца плеткой, прорычал что-то непонятное. Наверное, на языке турьянцев.
Пленник поднял глаза, и посмотрел на Хвостворту. Палач, наклонившись ниже, прокричал ему почти в ухо прежние слова.
Турьянец закивал в ответ головой, словно соглашаясь, и что-то ответил на словах. Бенах, не отпуская его волос, повернулся к Сотьеру, и спросил:
— Что делать?
— Пусть говорит второй — спокойно ответил начальник.
Палач подошел к тому, что стоял на коленях, и так же, за волосы, оборотил его голову на Хвоста.
— Встань ближе! — закричал он ратаю.
Хвостворту приблизился, и встал в трех шагах от турьянца. Поднесли огня, и Хвост отчетливо увидел лицо пленника — не живое не мертвое, покрытое холодным потом. Глаза закрыты, рот покраснел от запекшейся крови.
Палач снова заговорил по-турьянски, тряся за волосы голову связанного. Тот открыл глаза, миг посмотрел на Хвостворту, и веки его снова опустились, словно налитые тяжестью.
— Шьто... — едва донеслось из его высохших губ.
— "Шьто, шьто!" — зарычал палач, и с силой ударил голову турьянца о дерево.
— Что делать? — поднявшись, снова спросил он Сотьера.
Сотьер махнул рукой.
— Ратая убрать. Пусть будет связан. И ты, Кормахэ! Следи за ним хорошо, и слушай хорошо!
Матьянторец, который разбудил Хвоста и сопровождал к Сотьеру, подошел к ратаю и потряс у него палицей перед носом.
— У тебя большая удача! Два раза тебе грозила смерть, а ты получил только один распухший глаз! Я бы не допустил такого, если бы встретил тебя в лесу! Я убил бы тебя сразу, как только увидел! Я не такой добрый, как Кормахэ!
— Оставь его! — сказал Кормахэ — Я отвечаю за него, и ты ничего с ним не сделаешь.
Кувалда взял у кого-то веревку, отвел Хвоста в сторону, и крепко связал его — руки в запястьях за спиной, и на уровне локтей, поперек туловища.
— Ты уж не обессудь. — сказал он по-ратайски — Сотьер приказал тебя пока связать.
— А потом? — спросил Хвостворту
— Доведем тебя до места, там видно будет. Если все в порядке — отпустим, как говорили.
— В каком порядке? Что случилось-то?
— Эти. Те трое, что привязаны, это турьянцы. Их взяли живыми, чтобы порасспросить. Так они на пытке сказали, что здесь поблизости не один отряд, а есть и другие. И что с кем-то из этих свор шелудивых ходит какой-то чужак, сильный колдун из ратайской земли. Понял теперь, из-за чего переполох.
— Так на меня подумали, что ли? — спросил Хвостворту.
— Да. Уж больно ты вовремя подвернулся. Еще и ратай, как тот колдун.
— Да какой колдун из меня! Ты на меня-то посмотри!
— А Сотьер так и сказал: мол, больно он с виду неважный для сильного колдуна. Эти, что привязаны, тоже сказали что ты не колдун. А ведь могли...
— А им-то зачем? — испугался Хвост.
— Кто их знает! Чтобы прожить лишний день, например. Но сказали — "шьто" — нет, значит.
— А я думал, они "да" говорят. Этот вон, что на заднице сидел, башкой кивал, будто поддакивал.
— У них все не по-человечески! — сказал Кувалда — Они всегда котелком кивают, когда "нет" говорят. Вроде бы, Сотьер им верит. Но тебя на всякий случай велел связать, пока до места не дойдем. Пошли. Будешь дальше спать.
Кормахэ привел Хвоста на прежнее место, усадил у костра, и помог ему, связанному, закутаться в малицу. На голову пленника — теперь уже снова пленника — натянул капюшон.
— Заботься о нем хорошо, Кормахэ! — засмеялась чья-то тень из полутьмы ночного становища.
— Закрой дверь крепко! — ответил Кормахэ — Иначе ноги могут простыть от сквозняка!
Он сел у костра, снял ремень с мечем, и стянул с головы подшлемник. Волосы у Кувалды были стянуты кзади и заплетены в толстую косу, почти всю спрятанную за воротником.
На этот раз Хвостворту проспал до самого завтрака. Чтобы поесть, Кормахэ развязал ему руки. Сводил оправиться, а потом снова связал.
— Вежи, валяй! Только толку-то! — сказал Хвост, покорно давая накинуть петлю себе на плечи — Если б я был колдун, то все равно, давно бы вас превратил в ворон, сидели бы на деревьях, каркали!
Кормахэ, вместо ответа, уперся Хвосту коленом в спину, и затянул веревку так, что у того перехватило дыхание.
— Ты поменьше болтай. — сказал Кувалда негромко — А то Сотьер прикажет еще и рот тебе заткнуть бабкой!
Хвост ничего на это не ответил, а лег на прежнее место.
Кувалда сказал, что пойдет оправиться, и велел товарищам присмотреть за Хвостом. Долго ли он оправлялся, Хвостворту не узнал — едва коснувшись земли, он снова заснул, и продрых дольше, чем до полудня.
К обеду его растолкали, снова дали поесть, а потом Кувалда опять связал Хвосту руки прежним манером. Но ложиться на этот раз Хвостворту не стал, а просто присел на земле. И когда Кормахэ хотел накрыть ему голову накидкой, то Хвост попросил не трогать.
— Дай, так посижу. — попросил он.
— Выспался, что ли? — спросил Кувалда — сутки без малого проспал, не шутка! А как себя чувствуешь?
— Отошел немного. — сказал Хвостворту — Ноги вот только гудят.
— Отдыхай пока! Здесь стоим еще весь день, ночуем, потом только до дому!
— А до дому — это куда? В этот ваш, Мать... мать... Как его там?
— Матьянтор. Нет, не в он самый! Матьянтор это столица всего нашего края.
— Там князь ваш сидит? — спросил Хвост.
— Князя у нас нет. — ответил Кувалда — Бояр тоже нет. Да и столица — только на словах. Туда съезжаются выборные с округ, держать совет. А сама столица — никому не указ. Что решат сообща, то всем и закон. Всего шестнадцать округ, в каждой своя собственная столица есть — город или село. Наша — почти на самом полудне страны.
— Понятно. И как вам живется, без знати?
— Нелегко. Земля у нас тощая, не то, что на полудне, хлеб мало родится. Король иногда присылает жалование серебром и запасами — но тут год на год не приходится. Как война началась, так мы ни разу от него ни деньги не видели. Не было бы лугов, да озер с рыбой, так в три года бы все перемерли от голода. Да еще в лесах — дичь, звери, грибы с ягодами — перебиваемся. Хуже голода то, что турьянцы тут же под боком! С самой весны начинают уманивать людей, много теряем в каждый год! А осенью могут и открыто напасть — тогда грабят, уводят силой людей, убивают... Потом скрываются в своих дебрях. У них там, на полуночи, земля еще беднее нашей! Зима месяцев по семь, по восемь. Солнца, бывает, по многу дней не видно. И жилья — иной раз на неделю пути не встретить! В такую землю воевать идти тяжело, там турьянцам есть, где прятаться! Но бывает, и там их настигаем! Тогда уж мы за все отыгрываемся!
— Как они-то там живут, в вечной зиме? — спросил Хвост.
— Тоже живут... Есть у них тоже, и леса, и реки с озерами. Тоже рыба и дичь. Скотину держат. Но больше, чем берут от земли, они добывают разбоем и своим шаманством волчьим! Соседние дикие племена их боятся, платят им дань. А главное — всю черновую работу у них делают пленники. На рабов турьянцы много еды не переводят — проживет у них человек год или два, и загнется. Им не жалко — шаманы еще нагонят! Так что и они не бедствуют!
Хвост хотел было спросить, как получается, что эти турьянские шаманы не могут увести всех матьянторцев подчистую, и взять весь край без боя, раз уж они такие могущественные колдуны. Но он поостерегся, вспомнив, на каком положении сам находится здесь. Чего доброго, подумают, будто он тут секреты разнюхивает!
— А ты откуда? — спросил он Кувалду.
— Как это, "откуда"? — переспросил Кормахэ — Откуда все, оттуда и я...
— Да нет! Ты ведь из ратайской земли, из-за гор. Оттуда — из какой области?
— Не твое дело. — сказал Кувалда.
"С войны он сбежал. — подумал Хвост — Думает, что если я окажусь дома, то объявлю про него воеводе. Сейчас его родня подати не платит, а если узнают, что он по своей воле не возвращается, то заставят платить. А если он на боярской службе, то и вовсе могут его семью за ворота выгнать. Так мне-то с этого какая выгода! Зачем мне его выдавать! Но волк с ним, что его пытать: не хочет говорить — не надо! А то, опять же, подумает, что-нибудь... "
Оба земляка замолчали.
Кормахэ посидел немного рядом с Хвостом, а потом засобирался куда-то.
— Валтоэр! Я говорю тебе, Валтоэр! — позвал он товарища, того самого бенаха в шрамах.
— Я здесь! Не нужно распугать всю дичь этого леса, чтобы я услышал! — отозвался веселый голос — Чего ты хочешь?
— Охраняй пленника, пока я не вернусь. Мне нужно отойти в сторону.
— Можешь положиться на меня в этом! — ответил Валтоэр. — Я не спущу глаз с твоего человека и сохраню его в целости! Иди, и спокойно увлажняй землю!
Прихватив свою секиру, Кувалда скрылся за ближними деревьями. Едва он пропал из виду, как матьянторцы, сидевшие поблизости, тут же обернули на Хвоста все свое внимание. Один из них перешел от своего костра поближе, и спросил вполголоса — как бы по секрету, но и чтобы всем было слышно:
— Как тебе спалось сегодня? Хорошо?
Кругом приумолкли. Все ждали. Какой будет ответ.
— Хорошо. — огрызнулся Хвост.
Бенахи покатились от смеха.
— Все слышали? Рядом с Кормахэ хорошо спится! У Кормахэ большое тело, и наверно, теплое? Скажи, ратай — теплое у Кормахэ тело? И так близко! Только протяни руку, и оно твое! Такая удача что именно Кормахэ следит за тобой, как не воспользоваться такой удачей!
Хвостворту злобно глянул на насмешников.
— Не обязательно быть великим воином, — сказал он — чтобы смеяться над связанным. Храбрость не нужна для этого.
— Ты прав! — давясь от смеха, говорил собеседник, краснолицый скуластый бенах — Храбрость нужна для того, чтобы засунуть руку за пазуху Кормахэ! Сделай это, покажи, как храбры ратайские воины!
"Ну вас к волкам! Ни слова больше не скажу!" — подумал Хвост. Он ничего из этой болтовни не понимал.
Бенахи вокруг костра продолжали гоготать и отпускать дурацкие шутки. А исполосованный Валтоэр подсел поближе к Хвосту, и сказал:
— Тебе надо послушать меня, ратай. Я вижу, что ты ничего не понял, а от этого могут выйти неприятности. Пусть теперь тебе будет известно, что Кормахэ это женщина.
— Чего? Баба? — от удивления Хвост забыл обо всем и заговорил по-ратайски. — Кормахэ это женщина? — переспросил он уже на языке спутников.
Матьянторцы вокруг снова разразились хохотом.
— Мы думали, ты не удивишься! — закричал красномордый — У нас говорят, что за горами все женщины сопоставимы с Кормахэ! Что каждая из них размером с быка, и что мужья бегут от таких жен на войну!
— Это ложь! — сказал Хвост Валтоэру, делая вид, что остальных не замечает — Даже самая ужасная женщина, это женщина! А Кормахэ не похож ни на что, кроме огромного воина! На лице этого человека отпечаталось, что он провел в походах много лет! А ты рассказываешь мне сказки. Ты смеешься надо мной!
— Кто родился женщиной, тот не превратится в мужчину, даже проведя в походах четыре дюжины лет — усмехнувшись, ответил бенах — Кормахэ ходит с нами в походы уже десять лет. Кормахэ в числе самых сильных и самых отважных воинов нашей округи, и она женщина.
Вот же ж ляд возьми! Ведь и имя "Кормахэ" — женского рода! В бенахском языке деление по родам строгое: у них мужчину никогда не назовут словом женского рода, как бывает у ратаев назовут "Пила", "Царапина" или "Краюха" И задница, что шире плеч, и безбородое лицо, и коса — ведь не носят парни кос, ни по ту сторону Хребта, ни по эту! И то, как она отворачивалась, когда Хвост переодевался. И то, как она, Кувалда, уходит за три дерева каждый раз, чтобы помочиться! И прысканье в кулаки, когда говорили, что Хвосту спать с ней рядом! Все как один к одному!
— И к тому же она ратайского племени. — припомнил Хвостворту — Как могло получиться, что в числе вас, бенахских воинов, оказалась женщина из-за гор?
— Это долгая история. — сказал Валтоэр — И целиком эту историю никто не знает, даже сама Кормахэ ее не знает целиком. Поэтому — что рассказывать: она с нами десять лет, и она воин.
"Вот же ж бесовщина! — злился про себя Хвост, слушая смех бенахов и вспоминая, как вел себя с Кувалдой — Бывают бабы-лошади, а эта ведь даже не лошадь, это целый конь! Баба-конь! Если, конечно, не морочат мне голову, а как проверить..."
Ведь при всех приметах, что вспомнил Хвостворту — все равно — никак нельзя было поверить! Ну никак Кувалда, своим обликом и всем поведением, не напоминал женщину!
— Только тебе нужно знать, — продолжал Валтоэр — что нельзя как-то шутить с этим. Нельзя даже просто говорить с Кормахэ так, как говорят с женщинами, или приказывать ей делать женскую работу. От этого она приходит в ярость и тогда синяк под глазом окажется самой маленькой расплатой за ошибку! Она легко может убить. Однажды старшина приказал ей варить обед, когда была не ее очередь. Кормахэ подчинилась. Когда вечером он приказал ей варить ужин, она не подчинилась. Он ей сказал: "Ведь ты женщина!" Тогда Кормахэ ударила его по голове котлом, а когда он оказался на земле, то ударила два раза ногами. Кормахэ за это наказали плетьми, а старшина с тех пор не может ходить в походы. Не только копье и щит, но даже ложка выпадает теперь из его рук! Еще одного человека она сбила с ног ударом кулака, а когда он встал и взял в руку меч меч, то Кормахэ вынула свой меч, билась с обидчиком и отрубила его руку. Правда, сама перевязала потом рану, остановила кровь, и жизнь человека была этим спасена. Сотьер тогда объявил всем, что Кормахэ — воин его отряда, и относиться к ней следует, как положено относиться к воину. Если же кто хочет вести себя с ней, как с женщиной — сказал всем Сотьер — тот должен сперва взять Кормахэ в жены, но и после этого только дома может распоряжаться ею, как женой. А в походе она снова станет матьянторским вольным воином. Кормахэ имеет страшную силу — мало воинов, которые одного роста с ней, имеют такую силу. В нашем отряде только Сотьер, и еще два или три человека могут с ней сравниться. Не надо без причины делать то, из-за чего Кормахэ может разозлиться!
