В принципе, директива руководства устанавливала более приоритетным расследование загадочного проникновения его подопечных в актуальный горизонт, но у Тимофеича были свои приоритеты — и самый приоритетный среди них был циркуль. Опять же, в принципе, Тимофеич клал с большим прибором и на северный департамент КОРПОРАЦИИ, и на региональный комитет, и на свой комиссариат, и на Глобал-ТРИТИ. Он просто вынужден был терпеть этих клоунов. Прав был председатель — как смешны эти людишки: воображают, что управляют мерзкими крокодилами, которые в свою очередь управляют для них всем этим титаническим свинарником — так называемым человечеством. Он пока нуждался в них, в информации, в тупой силе, которую можно было использовать в своих интересах. Пусть они заблуждаются будто он играет по их правилам. Скоро их время пройдет. Тимофеич принялся насвистывать популярную мелодию, что-то вроде 'Держи меня крепче...' Все-таки небольшое сафари помогло ему поднять настроение...
* * *
Жаркий день истомил все живое под своим раскаленным, слепящим куполом, остыл и угас, напитав зелень растений лучистой энергией, а парящую землю теплом. Над головами путников снова сгущалась синяя прохладная прозрачно-звездная ночь, тайнохранительница дарующая покой. Их вполне можно было бы назвать паломниками, ибо путь их лежал к храму. Впрочем, говорят, все пути жизни, развившейся до определенного уровня, ведут к храму, великому храму пути, храму жизни. Так что, пожалуй, все мы в какой-то мере паломники. Вот именно, в какой-то мере... В какой? Эта мера отмеряется усталостью и болью в стертых до крови ногах, которым, тем не менее, предстоит шагать, шагать и шагать, шаг за шагом преодолевая боль. Эта мера исчерпывается промежутком между отбоем и подъемом, который совсем не ощущается при пробуждении, когда прошедшего сна не замечаешь. Она описывается сладостью прохладной земли, когда ты можешь наконец лечь, и вытянуться и прижаться, приложиться к ней, родимой, всем телом. Вот в какой мере мы паломники, если конечно мы идем к храму, и не важно, какую планету топчем мы своими огрубелыми от странствий подошвами, в каких временах пролегают наши следы, заносимые песками вечности.
Группа таких вот паломников, которые точно уж шли к храму, продвигалась к своей цели в сумерках, уже клубящихся, уже переставших быть хрустально-дымчатыми, уже переходящих в ночь. Что за беда , что лишь один из этих паломников был человеком, а еще точнее женщиной. Маленькие ботиночки этой женщины, смуглой , с юным смелым лицом, топчут упругую степную травку, между редкими пучками которой, увенчанными пушистыми кисточками, проглядывают желтоватые плешинки земли. Ботиночки даже на вид оставляют впечатление очень крепких, и в то же время легких. Да так оно и есть. Не простые это ботинки. Достаточно сказать, что подошва их армирована титановыми пластинками, уложенными в перехлест, есть и другие полезные фишечки... Впереди и сзади ботиночек мягко ступают двупалые черные лапы рапторов. Их бойцовые когти чуть подрагивают в такт шагам. Их силуэты расплываются в сумерках...
Мишка больно ударил лапу об острый камень, споткнулся и, чудом удержав равновесие, жалобно выругался по-человечески.
— ... ..., когда же я опять человеком стану?
У Шочи дрогнул уголок губ. Храйды-мушкетеры не отреагировали вовсе, а кажется, даже прибавили шагу. Дхар грустно вздохнул. 'Вот хоть один сочувствует...' — благодарно подумал Мишка, — наверное он эволюционно ближе к человеку? — но мысль оказалась преждевременной, Дхар мечтательно проговорил хриплым гулким басом: 'Банха — хорошая еда. Мне понравилось'. Хугу захихикал:
' Не банха, а бананха, таракан ты болотный'!
Мишка поник.
Часа через два после подъема он почувствовал себя лучше — пришло второе дыхание. С удивлением он заметил вдруг окружающий пейзаж. Они все еще шли по лесу, но лес стал светлеть в мягком лунном свете, редеть, тропа стала задираться вверх, все круче и круче, то тут то там, торчали круглые валуны и острые небольшие скалы. Скалы становились все больше и больше, горизонт изогнулся и стал задираться в небо. Показались маленькие еще верхушки гор. У Мишки радостно екнуло сердце. Чуть не споткнувшись еще раз, он вприпрыжку обогнал Тхора и Хугу, и поравнявшись с Пхытом, спросил:
— Ну что, уже скоро придем, да? — Пхыт, покосившись на него, помотал головой и задал встречный вопрос:
— А ты скоро будешь нас учить?
— Ээээ... Ну... как же я буду вас учить на ходу? Вот придем, тогда и начнем...
Пхыт вздохнул:
— Не было бы поздно, Аолаги. Кто знает , что ждет нас там, в храме? Хорошо бы мы пришли туда уже держа молнию в лапах. — он помолчал. — Твоя еда — хорошая. Я чувствую от нее мы стали сильнее. — снова помолчал, — только она кончается. Что будет дальше?
Мишка даже не стал задумываться, настолько он не знал что будет дальше. Ему, однако, не хотелось лишний говорить Пхыту, что он не знает, ни черта не знает, что делать, что будет, чему он должен и чему может научить этих существ, не зная сам ни черта.
— Знаешь, — сказал он, у меня был дед, отец моей матери, — так он часто говорил, — если Текущий (Мишка адаптировал поговорку для храйд-лаха) захочет, — вода потечет.
Пхыт посмотрел на Мишку. В слабо фосфоресцирующей темноте его глаза блеснули.
— Хорошие слова. Я их понял. Что ж, подождем пока вода не потечет. Ты мудрый потому что у тебя такой дед?
-Нуу... мудрый... Скажешь тоже... На самом деле я его почти и не видел, я совсем был маленький, когда он пропал. Мама часто вспоминала его. Она говорила он был колдун.
— Что это — колдун?
Мишка задумался. Как же это объяснить?
-А! Это лунный охотник, который может превращаться в зверя, или может найти что кто-то потерял, или знает что будет... Или...
— О! Я понял! Поющий! Оэрадху!
Мишка вспомнил рассказ Шочи об элементалях времени, и энергично закивал головой , так что в длинной его, черной шее хрустнула маленькая косточка,
— Да, да, что-то в этом роде!
Пхыт молча (наверное, одобрительно) шлепнул его лапой по спине. Дальше они шли молча до утра. Еще было темно, когда В густом плотном воздухе вдруг зажглись тысячи огоньков, величиной пожалуй с яблоко. Мишка зачарованно наблюдал за огромными светляками, неторопливо и даже величественно летающими и ползающими вокруг. Позади он услышал странный звук и обернулся как ужаленный. Но это была Шочи. Она улыбалась и улыбка освещала ее лицо (возможно, дело в том, что зрение храйдов позволяет видеть и в темноте), так же как эти живые теплые огоньки освещали тревожную утреннюю темноту. Девушка стала вдруг красивой такой особой,контрастной, невесомой красотой, словно белая орхидея, парящая над поверхностью черного пруда
— Красиво. — поймав восхищенный Мишкин взгляд, буркнула Шочи и выключила улыбку.
Когда совсем рассвело, они сошли с тропы, и стали устраиваться на отдых. Пхыт распределил последний провиант и, отправив на разведку Хугу, молча вопросительно посмотрел на Мишку. Мишка посмотрел вверх, словно ожидая, что бананы с ананасами посыплются на него с неба. Этого не случилось.
— День большой, — мягко сказал Пхыт, — давай сначала отдохнем...
Мишка не ответил, он давно уже чувствовал некое трудноуловимое беспокойство, которое поначалу связывал с тяжестью ответственности, и растерянностью от непонимания своих обязанностей. Но теперь, когда у него начало сосать под ло... А черт, какая же у него теперь ложечка!.. Он же раптор, блин! Что у них тут? Мишка пощупал место под грудиной, где начинался живот и где именно и сосало. Место было мягким. Ну черт с ним, под ложечкой. Так вот когда начало сосать под ложечкой, он понял что чувствует неясную опасность, смутную тревогу. И эта тревога была связана с этой странной тишиной и пустотой вокруг. Вся живность вокруг будто вымерла.
— Не нравится... — начал он обращаясь к Шочи, которая уже прикончила свою долю фруктов, и чистила пистолет, усевшись по-турецки на большом плоском камне, и разложив детали на салфетке, расстеленной на бедре. Она мгновенно подняла на него глаза:
— Тишина?
— Ну да, и пустота... Раньше когда мы шли, какая-то мелочь перед нами все время разбегалась. А сейчас нет. Гляди, даже эти бандиты, — он кивнул на небо, имея в виду птерозавров, — попрятались.
Шочи пожала тонкими плечами и, закончив сборку, с лязгом загнала магазин в рукоять пистолета.
-Поглядим...
Она выполнила небольшой комплекс странных на Мишкин взгляд упражнений — она то будто ловила и метала невидимый мячик, то разрывала что-то невидимое, водила руками перед животом и за спиной, а началась (да тем же и закончилась) серия с того , что девушка резко присела и выставила вперед скрюченные пальцы, как когти. Мишку это позабавило. Она выглядела как маленькая девочка, изображающая тигра 'Р-р-р-р! Бойся меня!' Мальчик-динозавр засмеялся как динозавр.
— Эй, не забудь, ты еще человек.
Шочи холодно взглянула на него, и не ответив, легла на бок, спиной к Мишке. Спать значит, устроилась. Какие мы обидчивые.
— Я не хотел...
— Я не обиделась. — так же холодно сказала она, не поворачиваясь. Мишка помолчал, раздумывая: говорить-не говорить, и все же сказал:
— У нас тетка на Курилах. — Он сделал паузу, неосознанно рассчитывая что она поддержит контакт. Шочи молчала, но Мишка по спине видел что она не спит. — У них там цунами бывают. — Мишка снова сделал паузу. — Она говорила, что перед цунами море отступает от берега. Так и здесь тоже... Что-то будет? — он сказал это как маленький мальчик , боящийся грозы и нуждающийся в защите старшей сестры.
— Поглядим. — сказала Шочи не оборачиваясь. Мишка, беспомощно опустив сильные лапы, смотрел на ее спину.
В это время что-то легкое упруго, с треском ударило Мишку по голове и, отскочив, покатилось по земле, устланной иголками. Это была большая, с детскую головку, шишка гигантского кедра.
— Вот упала шишка: прямо Мишке в лоб... — задумчиво проговорил Мишка, разглядывая ее.
* * *
Плакса вытянула шею и медленно повела головой , напоминая в этот момент охотничью собаку , сделавшую стойку. Мы замерли.
— Что там? — спросил Сидорцов громким, 'командным' шепотом.
-Хаш-ш-ш! — прошипела Плакса, сделав жест, нечеловеческий , но до боли ясный: 'Помолчи, дай послушать!'
Ребята-морпехи, не теряя времени, рассердоточились по полянке, повинуясь бессловесным командам-жестам Бори, и выставили автоматы. Боря внимательно следил за движениями Плаксиной головы готовясь поменять диспозицию в зависимости от ее поведения. Я где-то читал что направление действий человека можно определить по тому , куда он поворачивает нос, там один волейболист следил за носом противника, и в результате,всегда оказывался там , куда летел мяч. Я тожде стал следить за носом Плаксы, прикидывая откуда на нас нападет неведомый и невидимый враг. Я ничего не слышал, и только бестолково крутил головой озираясь по сторонам, но кроме беспроственой стены леса, ничего не было. Вообще-то было страшно, сердце колотилось изнутри о ребра. Я чувствовал наше общее напряжение, оно гудело как гудит трансформатор, и это гудение ассоциировалось с непременным атрибутом трансформаторных будок в наших дворах — табличка с черепом, пробитом навылет красной молнией — не влезай убьет. — Что делать, Фауст? — подумал я, — мы уже влезли, и страх немного разжал на моем горле свои холодные пальцы, хотя воображение продолжало рисовать жуткие картины появления из темноты даже не хищников, настолько настолько ужасных что даже страшная по обычным человеческим меркам Плакса их испугалась, а чего-то настолько старшного, что от одного взгляда на это можно сойти с ума, бросить оружие и хихикать, пока тебя не сожрут заживо.
А Плакса все 'вынюхивала' и 'выслушивала' пространство вокруг нас и когда напряжение наше , как мне показалось достигло экстремума, она вдруг расслабившись, села на хвост и успокоенно сказала:
— Далеко...
Мы с Космой в один голос перевели ее фразу. Сидорцов расхохотался. Морпехи с Борей матерно загудели, щелкая предохранителями автоматов и рассаживаясь у костра.
Леша , обращаясь к Плаксе через Косму спокойно сказал:
— А ты нас напугала... Что же это было?
Мы условились, что я буду переводить Плаксе вопросы, а Косма станет переводить ответы Плаксы, и таким образом, у нас получилось нечто вроде синхронного перевода, — с трудом но мы все же кажется попадали в ноты. Плакса точными жестами лап указывая направление стала рассказывать Косме, а та переводила, повторяя движения Плаксы:
-Нас ищут. За нами следует десяток черных оттуда, со стороны зимы... — Сидорцов прокомментировал: 'с севера',— и два десятка белых оттуда,со стороны весны — 'с востока' — проговорил капитан и спросил:
— Близко они к нам?
— Перекусить успеем, — ответила Плакса.
— И то ладно, — настроение СИдорцова быстро улучшилось,перспектива близких действий обрадовала его — мы , кажется засиделись...
В это время Плакса снова заговорила, хотя ее не спрашивали:
-А вот оттуда, — она указала на юго-запад, — движется что-то очень нехорошее...
— Нехорошее? — изумилась Косма, — а что к нам еще что-то хорошее движется?
Похлопав по шее Плакса изобразила улыбку.
— Нет, — сказала она, — эти, которых много, это храйды, они плохие. А это... Не знаю что это... И не храйд и не лунный мертвец. Оно одно, и очень плохое, очень...
— Что значит очень плохое, Плакса? — спросила Косма.
— Это сильное и злое, хочет нас убить просто так, есть не будет...
— Но почему ты думаешь что именно нас оно хочет убить? Может быть это большой хищник идет охотиться?
— Нет, — заупрямилась Плакса, — ищет нас, оно нас видит, и идет очень быстро, зверь так не ходит. И еще очень , очень плохое, — она явно испытывала проблемы со словарным запасом, и начала комично шлепать себя лапой по макушке. — Очень-очень плохое! Зверь такой плохой и сильный не бывает.
— Но... Ты не знаешь, чем же оно такое плохое? — не отставала Косма. Мужчины стояли вокруг слушая бессмысленные звуки нашего разговора. Плакса начала сердиться:
— Я не знаю. Я вижу. — отрезала она. — Плохое. Плохое. Не зверь. Не человек. Не храйд. Хватит вопросов, сестра. Надо есть. И убегать.
— Знаете, Косма... — сказал китаец, выслушав наш перевод. — Хватит вам тиранить родственницу, вы же экстрасенс... — Эспер — быстро поправила Косма, — эспер, — согласился китаец, — что б вам самой не посмотреть кто это у нас на хвосте? Разве вам не интересно?
Боря, между тем нарезал дичь, и раздавал наши галеты из уцелевшего сухпая. — Морпех вооруженный сухим пайком практически бессмертен, — вспомнил он старую поговорку. Ребята засмеялись. Фраза несколько разрядила обстановку, хотя и заставила задуматься о практических границах нашего бессмертия.
Косма густо покраснела. Кожа у нее была бледная и краснела она ярко и быстро.
— А, черт, я уже думала все забыли, откуда меня взяли, за колдуна у нас был Тимофеич, а я так... с боку-припеку, последнее время я работала за летчика и переводчика, да и вообще мы с Даней — штатные бездельники. Это по контракту... Честно, я и сама забыла... Эти... приступы... у меня не повторялись... я и забыла...
