Пехота Империи

— Да нет. — сказал Перси, не подозревая о творящемся в голове Надин: — жить мне непросто, поверь. Вставай, нам нужно идти.

Окни хутт Харссон всегда была младшенькой. Младшая в семье. Младшая семья. Младшая вдвойне. Потому как и положено умненькой младшенькой она всегда чувствовала неприятности. Нутром. Как может чувствовать самый младший и беззащитный член семьи изменения в настроении старших. Поэтому когда в номер отеля ворвалась тварь, младшенькая Окни была под столом. Она с удовольствием спряталась бы под кровать, но там не было места. Массивная, дубовая кровать с балдахином прочно стояла прямо на полу. В свою очередь стол был не самым надежным убежищем. Она сидела, задержав дыхание и молилась всем богам, чтобы ее не нашли. Окни не видела тварей в действии, не знала на что они способны, но ее чутье, дар младшей, говорил ей молчать, свернуться в клубочек и молиться, чтобы ее не нашли. Тварь выбила дверь и стояла прямо в дверном проеме, поводя своей уродливой головой из стороны в сторону. Окни не видела тварь, но она могла слышать, как поскрипывает паркет под тяжестью ее туши, как цокнули когти, когда она переступила с ноги на ногу. И, конечно же, дыхание. Дыхание твари было размеренным, спокойным и глубоким. Словно это был какой-то промышленный механизм, как экскаватор или бульдозер, что-то огромное, массивное и невероятно сильное. Окни почувствовала себя еще более ничтожной и беспомощной, услышав эти низкие, клокочущие звуки. Хрррр — долгий вдох и — шууу — такой же долгий выдох. Она никогда не была сильна в противостоянии или конфликте, у нее всегда были старшие, а старшие семьи Харссон — это вам не фунт изюму. С одной стороны никто не мог бы обидеть ее просто так — на улице, но дома старшие могли наказать ее как угодно. И сопротивляться этому Окни не могла. Все что она могла сделать — стать лапочкой, нужной для всех. Но сейчас это ей никак не могло пригодиться, потому что тяжело дышавшей твари не нужна была лапочка. Твари было нужно разорвать ее на куски. Потому Окни лежала под столом, кусая себе кулаки до крови, лишь бы не закричать во весь голос от ужаса и отчаянья. Она сейчас много отдала бы за то, чтобы эта неправильная старшая Джун была тут со своими клинками и своим мужем, офицером. И даже с ее любовником, этим сумасшедшим маньяком из Рикио. О, Джун, конечно, отрицала всякую связь между ними, но Окни не была слепой. И она сама бы тоже отрицала любую связь, в таких обстоятельствах. Отрицай все, даже если попадешься на горячем. А Джун пока еще не попалась на горячем, да. Кроме того, это старшие семьи могли порицать Джун-са, а она, мелкая соплюшка из младшей семьи никак не могла этого сделать. Даже мысленно. Окни знала, что если ты думаешь непочтительно, то это проявиться, это станет видно. В жестах, в слетевших с губ словах, в непочтительном взгляде. Потому Окни не позволяла себе думать о старших в таком ключе. И потом — быть рядом с Джун-са всегда было весело и не так как с другими. Джун-са разрешала ей все, Джун-са никогда не ругала по мелочам, Джун-са всегда попадала в какие-то невероятные ситуации. И еще — рядом с Джун-са всегда было спокойно и безопасно. Она умела разговаривать с людьми, даже теми, кто был старше ее. И она умела постоять за себя. Иногда даже слишком. Поэтому то Окни отдала бы все за то, чтобы с ней в номере под столом сейчас была Джун-са. Хотя, под столом та вряд ли бы долго задержалась. Она бы высочила, выхватила эти свои непотребные клинки (как говаривала Нана-су) и в два счета распластала бы тварь вдоль и поперек. Но Джун-са не было рядом с ней, а тварь стояла в дверном проеме и принюхивалась. О боги! Окни сжалась в комок от осознания. Тварь принюхивалась! Вот на что было похоже ее дыхание! Она принюхивается к запаху, к ее, Окни, запаху. Ожидание стало настолько мучительным, что Окни неожиданно захотелось откинуть скатерть в сторону и вылезти из-под стола, встать во весь рост и принять свою участь, какая бы она не была. Но ее инстинкты младшей заставили ее лишь крепче сжаться в клубочек и прикусить свой кулак. Нет, вдруг мелькнула паническая мысли, я слишком сильно укусила себя, может пойти кровь, я чувствую солоноватый привкус на губах и языке, если пойдет кровь, то эта тварь унюхает ее, она, наверное, как акула, чувствует кровь, такая тварь должна чувствовать кровь, надо прекратить кусать себя, иначе... что будет иначе Окни не успела додумать. Паркет заскрипел и тварь вошла в комнату. Окни замерла, ее зрачки расширились, а сердце забилось еще сильнее, выпрыгивая из груди. Боже, подумала она, эта тварь все-таки учуяла меня, боже, эта тварь идет прямо сюда, боже, боже, боже.

Паркет прекратил свое потрескивание и Окни лежала, не чувствуя своего тела. Она лежала так долго. Может быть час. А может быть пять минут — она не знала. Но вот паркет снова заскрипел. Это была не тварь. Тварь была тяжелее и ее когти... когда они задевали паркет, цокая, словно маленькие копыта — каждый такой звук словно бы царапал ее сердце. А это... это были звуки, которые издают каблуки. Обычная обувь. И обычная девушка. Это была не Джун-са, Окни узнала бы походку Джун-са по звуку, отличила бы из тысячи, нет, это была другая девушка. Но это была не тварь и облегчение ударило Окни в голову, словно холодный душ в жаркий полдень. Человек. Она выкатилась из-под стола, не чувствуя ни рук ни ног и в едином продолжительном стоне выразила все свое облегчение и просьбу о помощи. Она встала на колени, чувствуя покалывание в онемевших конечностях и посмотрела на свою спасительницу. И замерла. В дверном проеме стояла девушка. А у ног этой девушки сидела та самая тварь. Тварь сидела так, словно она была послушной собачкой и ее тусклые безразличные глаза тотчас сфокусировались на Окни.

— Здравствуй. — сказала девушка и ее глаза заглянули в самую душу Окни: — младшенькая.

— Нет. — сказала Окни, шевельнув непослушными губами: — нет.

— Иди к нам... — сказала девушка и шагнула в комнату. Тварь следовала за ней.

— Нет. — Окни попыталась отползти назад, но уперлась спиной в стену: — Нет. Не надо.

— Ты нужна нам, младшая. Нам нужны все. Я покажу тебе мир с потрясающими возможностями. Думаю, у тебя не найдется даже слов, чтобы описать как это прекрасно. — сказала девушка и улыбнулась. Улыбка была правильной, выверенной до градуса, а зубы — белоснежными, но эта улыбка почему-то отталкивала и приводила Окни в ужас.

— Что же. — сказала девушка, замерев в двух шагах от нее: — тебе в любом случае придется присоединиться к нам. Просто я обязана сперва предлагать добровольное присоединение. — она подняла руку и Окни с ужасом увидела, как из ее руки скользнуло иссиня-черное щупальце с яркое точкой света на конце: — видишь ли, недобровольное присоеденение может быть... довольно болезненным.

— И ... — девушка хотела добавить что-то еще, но в этот момент дверной проем взорвался движением и грохотом, во все стороны полетели щепки и Окни закрыла глаза, а когда открыла, то увидела, что твари больше нет, нет и девушки, вернее вот она девушка, в стороне, присела на колено и держит одной рукой обрубок другой руки, а тварь лежит на полу дрожащей в судорогах, бесформенной кровавой кучей. А на их месте стоит Джун-са, сжимая в руках вибрирующие клинки.

— У нас в семье. — сказала Джун, перехватив клинки поудобнее: — только я могу угрожать младшенькой. Только я могу надавать ей по шее. А ты, тварь, сейчас сдохнешь.