— Может, это от того, что моя семья погибла?
— Нет. Обычно я вижу всех умерших родственников до третьего колена, а у вас — никого.
— На мне печать мар. Мой отец случайно проклял меня ещё до моего рождения. Может, поэтому?..
— Я про такое не слышала. Но листики, — Юки указала на блюдо. — Они отвёрнуты от центра и цепочками стремятся вовне. Словно они тянутся к вам, ваши близкие, может, даже не из этого воплощения, но вы наказываете себя и рвёте эти связи. Как будто в прошлой жизни с вами произошло нечто ужасное.
— Я кого-то убил, да?
Николас насмешливо прищурился. Испугается или нет? Выдернет ладони или останется с ним в пленительном соприкосновении?
— Не знаю. Вы не можете себя простить за что-то и мучаетесь, ходите по замкнутому кругу из одних и тех же ошибок. Вырвитесь из него, отпустите прошлое, и вам станет легче. Просто живите дальше и будьте счастливым. В этом смысл...
Юки снова опустила взгляд к блюду.
— Отец говорил, что во мне возродился мой дед. Он был последним Архимагистром Сумеречников и объявил капитуляцию. Я за это не могу себя простить?
Юки снова взяла его ладони в свои.
— Его сожгли на костре посреди людной площади? Тогда — нет. Вы умерли по-другому, во льдах, совсем один. Этот холод до сих пор живёт в вас. Поэтому ваши руки зябнут даже в тёплую погоду, а снег навевает тоску, — она понурилась. — Простите, ничего определённого сказать не выходит. Мой дар бесполезен!
Юки едва слышно всхлипнула и попыталась отстраниться, но Николас ей не позволил и придвинулся вплотную.
— Ты очень помогла. Я безмерно благодарен, — зашептал он ей в ухо, ощущая её трепет. — Скажи, чего желаешь. Я всё исполню.
— Нет, вы ничего не должны, — сопротивлялась Юки вяло.
В любой момент она могла хлестнуть его по лицу или закричать. Так опасно. Но это чувство было не менее упоительно, чем её близость.
— Но я хочу. Больше всего на свете, — голос не слушался, хрипел и ломался, в горле пересохло. — В этот последний из дней. Скажи, чего желаешь. Скажи. Другого шанса не будет.
Их губы были так близко, глаза смотрели в глаза, дыхание опаляло веки. Николасу хотелось стать мыслечтецом и знать наверняка, что значит каждый взгляд и вздох.
— Я... — шептала Юки лихорадочно. — Я... так хочу...
— Просто скажи!
Он уже касался её верхней губы. Сладкий запах лотоса с ноткой женской терпкости обволакивал его.
— Вашей любви, — выдохнула она через мучительное мгновение вечности.
Язык скользнул в её горячий рот, погладил нёбо. Руки уже развязывали пояс на её спине и стремились поскорее стянуть одежду. Вскоре её обнажённое тело предстало перед ним во всей уязвимой красе от острых трепетных грудей с набухшими сосками до тонких изящных ножек и спрятанной в тёмном пуху ложбинкой между ними. Вся его хвалёная выдержка уходила на то, чтобы не рвать Юки в бешеном ритме клокочущей в крови страсти, а наслаждаться изысканно-медленно, как она того заслуживала. Возносясь на пик наслаждения, он думал лишь о том, что никогда в жизни не чувствовал столь болезненную радость.
* * *
Кадзума дожидался Николаса на рассвете у парадных красных ворот.
— Где твои вещи? — спросил настоятель, разглядывая зажатые в руке Охотника бамбуковые палки.
— В моей комнате так же, как и зеркало Юки. Можете проверить, — лицо само собой растянулось в кошачью ухмылку.
— Ты взял эту крепость силой?
— Какая радость брать силой то, что должно доставаться лаской и смекалкой? — он бросил Кадзуме одну из палок. — Начнём?
В улыбке настоятеля промелькнуло торжество.
— Защищайся!
Оттолкнувшись ветроплавом от мостовой Николас подлетел на крышу. Настоятель последовал за ним. В поднебесье остервенело застучали бамбуковые палки.
Глава 21. Преображение морского змея
1568 г. от заселения Мунгарда, Острова Алого Восхода
Прошло полтора года с тех пор, как Николас впервые появился на пороге Храма Ветров. Это место стало роднее и ближе, чем собственный дом. Жизнь здесь текла медленно и безмятежно, каждый день превращался в праздник.
Эглаборг с упоением изучал диковинки местной природы, целительства и традиций. Кадзума позволил открыть ему лечебницу при храме. Посетители стекались туда из окрестных деревень со своими большими и малыми проблемами. Даже очереди выстраивались. Большинство оставалось довольно, и платили куда как щедро. На вырученные Эглаборгом деньги жил весь храм.
Иногда, конечно, случались и беды. Менее удачливые лекари распространяли грязные слухи или портили снадобья. Попадались вспыльчивые посетители, которые требовали больше, чем Эглаборг мог сделать и винили его за то, что было ему неподвластно. Николас приглядывал за ним. Несколько раз пришлось караулить, махать кулаками и выпроваживать непрошенных гостей, но вскоре они поняли, что со служителями храма лучше не связываться, и больше не донимали. Главное, что сам целитель всегда оставался в светлом расположении духа и никогда не унывал, а уж своей лечебницей и вовсе был доволен без меры.
Николасу на двоих с Юки выделили комнату побольше и подальше от остальных, с края храмового комплекса, чтобы парочка не смущала никого своим шумом.
Настоятель Кадзума с энтузиазмом взялся за обучение Охотника, назначив по три тренировки в день. Утренняя — для тела, дневная — для меча, и вечерняя — для духа.
С утренней тренировкой проблем не возникало. К гимнастическим упражнениям и растяжкам Николас приноровился довольно быстро, да и не привык жаловаться и сдаваться перед трудностями. Он лазал по скалам в поисках птичьих гнёзд или редких мхов для зелий Эглаборга, ходил по перекинутым через пропасти канатам, нырял в океане за жемчугом для поделок или танцевал на церемониях вместе с Юки.
Учился он и необычному бегу, который по скорости сравнивался со скачкой на лошади. Требовалось дышать равномерно, держать руки за спиной ладонями вверх, наклоняться вперёд и отталкиваться носками. Поначалу было непривычно удерживать равновесие в таком положении, но, в конце концов, он приноровился и смог посоревноваться в скорости даже с неуловимым Йоси.
Дневная тренировка посвящалась искусству фехтования. Николас не знал, кому она доставляет большее удовольствие: ему или Кадзуме. Они разучивали новые приёмы, сражались на крышах, на ветвях деревьев и даже в воздухе, прятались в тени, используя дар неожиданными способами, в ход шли самые разные предметы.
А вот с вечерней всё оказалось очень непросто. Дух Николаса, его демоны, как говаривал настоятель, не поддавались укрощению. То мучили воспоминания о погибшей семье, то чутьё предупреждало о несуществующей опасности, то отношения с Юки не позволяли сосредоточиться. Поэтому в последнее время тренировки духа вытеснили все остальные.
Николас часами медитировал перед бронзовым зеркалом, вглядываясь в собственное отражение, пока глаза не омывало слезами. Голова кружилась. Блики свечей складывались мозаикой то в маску Безликого, то в статуи Братьев-Ветров, то в видения о гибели семьи. Частенько на Николаса смотрел разноцветными глазами сам Белый Палач, поглаживая сидевшего на плече чёрного спрута.
С тошнотворным ужасом накатывало осознание, что все эти демоны — лишь его собственное искорёженное отражение. Зло не снаружи, оно внутри, притаилось в непроглядной глубине спокойного, как море во время штиля, разума. Если врага не победить, то нужно хотя бы его познать. Но у Николаса не получалось.
В конце каждой медитации он рисовал на зеркале чёрной тушью магический знак. Его нужно было выполнить идеально: не ошибиться в наклоне, толщине и длине ни единого штриха.
В перерывах между тренировками Николас помогал настоятелю в кузнице, где они переплавляли пожертвованный хлам в оружие и украшения. Йоси продавал их или выменивал на более полезные вещи в деревушке у подножья Кадзеямы. Но основным занятием служителей было очищение окрестностей от демонов.
Раз в несколько недель из поселений приходили просьбы о том, чтобы храм избавил их от демонов.
Поздней осенью здесь часто разыгрывались шторма. Лёгкие рыбацкие суда разбивались о выступавшие из воды скалы, а подхваченные течением люди не могли выплыть. Их гибель привлекала демонов-падальщиков, водных и воздушных. А ещё тех, кто шнырял у кромки прибоя в поисках мусора, который волны выносили на песчаные отмели.
Порой в воде вспыхивали мириады огоньков, и с небес в глубину ныряли чайкоподобные тэнши. Они искали утопленников.
Иногда у линии горизонта появлялся призрачный корабль с полупрозрачными моряками. Лица им заменяли голые черепа с налитыми кровью глазами, одежду — ошмётки водорослей и кораллов. Из заплутавших по дороге к Сумеречной реке мёртвых душ они пополняли свою команду и плыли дальше.
Неодарённые пугались этих происшествий, но ничего страшного они не сулили в отличие от грабежей Оньи или гнева мононоке. Настоятель часто отправлял Николаса и Йоси разбираться с разбушевавшимися демонами самостоятельно. Тануки всё время пытался соревноваться с Охотником, а когда не получалось его обойти, становился угрюмым и огрызался на каждое слово. В последнее время он так отчаялся, что отказался от большинства миссий, несмотря на недовольство Кадзумы, и принимал участие только в самых трудных, где без лишних рук было не обойтись.
Николас же любил эти вылазки и каждый раз с охотой отправлялся в путь. Всё чаще он задерживался, уходя дальше, чем следовало. Дороги звали его в большой мир, лишь по ним, по дальним странствиям он позволял себе скучать, а о потерянном доме и погибших родных старался не думать. Слишком сильно горе разъедало душу, а время не лечило, как бы он ни надеялся на это.
* * *
В знойный летний полдень Юки вышла на храмовую площадь. Отец устроился в тени жилой постройки и вертел точильный камень, возвращая клинку остроту. То и дело настоятель бросал взгляд на крышу святилища, где виднелась долговязая фигура Морти.
Он сильно вытянулся и возмужал за эти полтора года. На щеках появилась щетина, он начал бриться. Излишняя худоба прошла благодаря хорошему питанию и строгому распорядку дня. Наросли мышцы, движения стали более ловкими и уверенными.
— Сбоку ещё проверь! — крикнул отец.
Морти, похоже, латал крышу. На мгновение он повернулся к западу, увидев отблески океана внизу. Большая вода и даже небо словно звали его. Вот-вот он оттолкнётся от черепицы и понесётся в необозримую даль, туда, где осталось его разорённое родовое гнездо, туда, куда звали его близкие из прошлого воплощения.
Он увлечённо мастерил ритуальные маски в редкие свободные часы. Искусные, они отличались большим разнообразием от причудливо-красивых до таких жутких, что от одного взгляда на них стучали зубы. Морти развешивал готовые поделки на стене и часто надевал какую-нибудь на тренировки. Маски казались настолько живыми, что даже самые смешные из них пугали.
В порывах ветра по ночам Юки слышала их голоса. Призрачные фигуры проходили сквозь матерчатые перегородки и натягивали на себя эти маски, словно были их полноправными хозяевами. Птичьи клювы, прямые и изогнутые, в обрамлении перьев, чёрных, белых и коричневых, глаза — едкие тёмные бусины. Фигуры кружились вокруг спящего Морти, протягивали к нему руки, желая обнять, воссоединиться, забрать к себе. Ворон, сокол и сова — узнавала их по маскам Юки. Они клекотали и ухали с тоской, каждый по-своему, словно звали.
Морти разговаривал с ними во сне, шепча на непонятном птичьем наречии. Изредка во время жарких объятий близости, забываясь в блаженстве, в его томных вздохах слышалась тихая молитва: "Лхассей-лхассей-лхассей". Словно он призывал женщину из прошлой жизни — своё наваждение. Видел перед собой и желал только её, а Юки служила лишь временной заменой, с которой он никогда не был по-настоящему — душой и сердцем, а не только телом.
— Тут всё в порядке. Лет десять течь не будет, — крикнул Морти, осмотрев черепицу, и задорно подмигнул Юки.
Она помахала ему рукой и приложила ладони к груди. Всё ещё с ней!
— Перебирайся на другое здание, — нетерпеливо скомандовал отец.
Морти грациозно перескочил на соседнюю крышу, помня, что если повредит черепицу, самому же придется её восстанавливать.
— Вчера во время тренировки он победил вас. И позавчера, и два дня назад, — тихо заметила Юки.
Кадзума удивлённо вскинул брови:
— А сегодня победил я, и он латает крышу. Даже у лучших бывают трудные времена, все мы иногда совершаем ошибки. Главное, учиться на них, чтобы в следующий раз они нас не убили, — ответил он в наставительной манере, словно не хотел ничего слышать.
— Мне иногда кажется, что Морти перерос нас всех: меня, вас, наш храм, даже весь остров. Как будто мы уже не помогаем, а сдерживаем его, — с тоской заметила Юки. — Скоро он уедет, а мы так и останемся в туманной дрёме.
— Ты беспокоишь меня. Если журавль хочет в небо, то сломав ему крылья, ты убьёшь его. Нужно отпустить его и ждать. Если он действительно любит, то будет возвращаться, как бы сильно его не манили полёты, — Кадзума вскинул меч и направил на неё остриё. — Не повторяй ошибки своей матери, помни о её судьбе. Не заставляй меня сделать то же и с тобой.
Юки обняла себя руками и опустила взгляд:
— Я понимаю.
Но как же страшно оставаться одной, когда Морти летает в необозримой выси.
* * *
Первые лучи солнца перекрасили комнату в таинственные багровые тона. Морти вытянул руку, глядя как свет сочиться сквозь растопыренные пальцы.
— Что ты делаешь? — спросила Юки, поднимая голову с его груди.
— Ничего, — тихо ответил он, целуя её в макушку. — Мне уже пора на утреннюю тренировку.
— Отец решил сжить тебя со свету, — опечалилась Юки. — На нас с Йоси он никогда не тратил больше нескольких часов в день.
— Не накаркай, а то он скоро и ночную тренировку придумает, — отшутился Морти, натягивая на себя шаровары. — Встретимся в столовой. Люблю тебя. Не скучай.
Как только он вышел, Юки поднялась и подошла к зеркалу. Нарисованный на нём тушью знак вечности растекался, выцветал и исчезал. Сквозь него проступало отражение. Глаза в нём — осколки синего льда, волосы — сверкающая изморозь, а губы окрашены кровью.
— Счастлива, дочка? — спросило отражение скрипучим голосом. — Мои чары укротили даже гиблый ветер. Никуда он от тебя не денется, если Кадзума всё не испортит. Убей его, и вы оба освободитесь.
— Нет, мама, нет! Мы уже столько раз это обсуждали! — взвилась Юки. — Кровь на моих руках сделает меня такой же, как ты. Морти замечательный: он может любить презренную дочь куртизанки и даже полукровку, но убийцу — никогда!
— Глупая! Думаешь, он тебя любит? Это всё мой приворот. Я одна тебя люблю, дочка, и сделаю всё, чтобы ты выбралась из плена Кадзумы. Не веришь мне? Так загляни в альбом, — отражение указало на сложенные в углу вещи.
Юки нашла альбом. Там Морти зарисовывал демонов, показывал их и рассказывал ей. Молчаливый и замкнутый, только историями о странствиях он увлекался настолько, что мог говорить часами напролёт, даже делиться своими мечтами и фантазиями. В такие моменты Юки чувствовала, как его тянет за порог, в большой мир. Казалось, он вовсе не собирался задерживаться здесь надолго, и уже тем более не с ней. Ведь мелькало среди его рисунков и кое-что кроме демонов: девочка с распущенными волосами и испуганным личиком. Она сидела в центре круга на дощатом полу и иступлено смотрела вверх, открыв рот. Рисунок этот был выполнен куда более тщательно, чем остальные, и повторялся через каждый десяток страниц, всё искуснее и отчетливей, словно из тумана проявлялся забытый сон.
