— Никс.
— Ага-а.
— Ты не замерзла? Здесь есть шаль. Дать тебе ее?
— Палантин, — вздохнув, расслабленно вытянула ноги Фрона. — Евсения, это называется палантин.
Дама эта, взяв надо мной с самого первого дня нашего знакомства, опеку, впрочем, без особого с моей стороны разрешения, при любых обстоятельствах ее продолжала, наставляя меня в местных традициях, правилах дворцового этикета и прочих сторонах местной жизни. Мне же больше была по душе кроткая супруга младшего брата Стаха, находящаяся сейчас, к тому же, в очень трепетном женском положении. Поэтому я лишь скосилась на долечку в сторону своей соседки справа, а потом вновь открыла рот:
— Никс, как ты?
— Все хорошо. Я не замерзла, спасибо, — выдохнула та, и, наконец, сдернула свою завесу, тут же пришлепнув к носу платок. — Скажите мне, что теперь будет?
Вопрос этот заставил меня откинуться на спинку сиденья и вновь отвернуться в темноту окна. За ним сейчас была уже голая степь, хмурая, с силуэтами редких кустов. И сложно было понять в этот предрассветный час, каким проглянет под взошедшим солнцем грядущий день.
— Что теперь будет? — медленно повторила вопрос Фрона. — Есть два пути развития событий. Один из них называется Кириакос, а другой — Стахос. И что самое интересное, — в раздумье, потерла она длинными пальцами лоб. — Специфика моей замечательной Родины... Кир, ведущий на протяжении последних лет практически все дела за Сивермитиса, причем, довольно успешно, имеет гораздо меньше шансов на золотой венец, чем его старший брат. Бродяга и бесшабашный авантюрист.
— Что ты имеешь в виду? — глухо произнесла я.
— Что я имею в виду? — с невеселым смешком переспросила Фрона. — Особенность кентаврийского менталитета, дорогая. И я уверена, оба потомка досточтимого Зиновия это сами уже понимают. А вы, разве нет?.. Странно. Очень странно...
ГЛАВА 8
Трехмесячный траур накрыл столицу вместе с туманом, выползшим после дождя. Но, скоро и он дезертировал, разнесенный по закоулкам долгожданно вернувшимся на родину юго-восточным ветром. И тинаррцы вновь увидели солнце — на подсохшие мостовые Шарана постепенно возвращалась жизнь.
Перемены эти были заметны даже в длинных коридорах дворца, где сразу с утра распахивались настежь все окна. И Руд каждый свой день начинал с разгона бесчисленных горничных и коридорных на повсеместную чистку, мытье и вытрясание. Сам же, ругаясь под нос, гонял длинным посохом с подоконников наглых серых голубей. В Тинарру возвращалась жизнь. Точнее, ее жителям, начиная от сапожника из провинции и заканчивая обитателями "главного дома" страны, очень хотелось создать именно такую картину. На самом же деле жизнь эта, показушно заполненная будничными делами и решением текущих проблем, была лишь маленькой трехмесячной лесенкой, ведущей к новой вехе в истории государства.
Понимала это и я... Уже понимала. И если в первые дни после похорон Сивермитиса еще металась между Шараном и Адьяной, подрывая вслед за собой Храна или отряд кентавров. То сейчас уже затихла в своей просторной дворцовой спальне в обнимку с привезенным туда фикусом. И просто ждала.
— Любимая, все будет хорошо, — хмурился Стах, на глазах которого проходили все эти стадии панического помешательства. — Нужно лишь потерпеть. Ну, если тебе так здесь плохо, то возвращайся назад, в Адьяну.
— Нет, что ты, — уверяла я его, ища глазами фикус. — Я без тебя там не буду. Я хочу рядом.
— Обещаю, на днях обязательно вместе вырвемся, — заканчивал Его Высочество вздохом и традиционным поцелуем, а потом, пряча взгляд, уходил в неизвестность государственных кабинетов.
И, наверное, надо было вести себя иначе — стать настоящей подругой своему любимому, опорой. Но я сама слишком боялась коренных жизненных перемен. Слишком трусила перед ними, затягивая в омут беспросветности и его...
— Так чем бы ты хотела себя занять, дитя? — голос этот, приглушенный уличными звуками, заставил меня развернуться от открытого окна:
— Я?..
Феофан, захлопнув, наконец, лежащий на столе атлас, водрузил на него свои морщинистые узловатые руки:
— Ты ведь не просто так ко мне пришла? Хотя, — качнул он головой. — я, конечно, могу себе польстить — в мои годы маразм вполне допустим.
В его годы... Когда неделю назад Стах нас познакомил, его научный наставник показался мне сутуленным от пережитых эмоций стариком. Но, и сейчас его преклонный возраст с лихвой выдавали дрожь в конечностях и постоянно слезящиеся глаза. Выцветшие, со спрятанной на серо-голубом дне печалью.
— Я бы хотела что-нибудь почитать, — воззрилась я на бесконечные полки книжных шкафов и остановила взгляд на настенной карте Тинарры. — Об этой стране. О ее жителях.
Кентавр хмыкнул, а потом, опершись на стол, с трудом поднялся с напольной подстилки:
— Похвальное желание, — направился он ко мне. — А теперь скажи мне, что бы ты хотела знать на самом деле?
И столько в его умудренных глазах было искренности, что я, почти без колебаний, с чувством выдала:
— Где взять сил, учитель? И смелости, чтобы ничего и никогда не бояться? Есть у вас такие книги?
— О-о, дорогое дитя, таких у меня нет, — даже не удивился старик. — Но, позволь мне, на правах наставника твоего жениха и тебя немного поучить жизни?.. Так вот, — заложил он руки за спину. — Не трудно догадаться, что именно тебя, как свободолюбивое создание леса, пугает больше всего в окружающей реальности — наши семейные традиции. И если абстрагироваться от... стадного кентаврийского начала, а поискать себе моральную поддержку в других, более достойных источниках, то еще древние философы утверждали о разнице женского и мужского мировосприятия. Точнее, разной ценности любви для тех и других. По их авторитетному, лично для меня мнению, женщина — существо, живущее исключительно для любви. Именно любовь та основа, на которую женщина "цепляет" мужа и детей. А вот мужчина... Для нас любовь — лишь часть жизни. БОльшая или меньшая, но, только часть. А все остальное — долг и другие чисто мужские "развлечения" для индивидуального самоутверждения в этом мире.
— Поэтому, тинаррские жены сидят дома, а их мужья... — нахмурилась я, припоминая ответ Стаха Любоне. — в общем, туда лишь иногда возвращаются?
— Совершенно верно, — кивнул Феофан. — А теперь представь себе, если эту самую любовь отнять у женщины и у мужчины, кто в итоге потеряет больше? Она или он?
— Ну, при таком раскладе... я. То есть, она... женщина.
— Женщина, — протяжно повторил старик. — Что же касается именно вас с моим, не всегда усердным учеником... Есть одна человеческая байка про трех сестер. Средняя и младшая сильно хотели замуж, а старшей итак жилось замечательно, но традиции заставляли в этом деле придерживаться возрастной очередности. В конце концов, отец не выдержал нытья двух своих дочерей и устроил им испытание — поставил на плиту три совершенно одинаковых котелка с водой: чей закипит раньше, та и под венец пойдет первой. И что же получилось в итоге? — интригански прищурился старец. — Первым закипел котелок именно у старшей, потому что ей было на него глубоко наплевать, и она не бегала постоянно с проверкой, выпуская из под крышки жар. Вот так и Стахос. При его полном равнодушии к власти он сумел снискать огромную народную любовь именно тем, что жил, как хотел. Жил смело, весело, получая удовольствие. А именно это тинаррцев всегда и подкупало... К тому же, ваше триумфальное возвращение Омеги на Родину добавило поленьев.
— Поэтому его котелок... вскипел, — отрешенно отвернулась я назад, к окну. Отсюда, из учебного флигеля, служащего Феофану еще и личными покоями, был виден сейчас кусок дворцовой площади, по которой в сторону крыльца гордо шествовали пятеро кентавров совершенно разных возрастов. Но, украшенных все как один, бликующими на солнце, увесистыми нашейными медальонами.
— А вот и местная ударная сила подтянулась, — произнес, глядя туда же, старик.
— Вы о чем, учитель?
— Э-эх, да простят мне боги и ты, мой старый друг, Зиновий, но, не вовремя ты смотался в иные миры. Ох, как не вовремя для своего старшего сына... Это — эвпатриды, лучшие граждане столицы. Звание неофициальное, но за каждым из них стоят целые ремесленные кварталы. А вчера были другие гости. И три дня назад. И все — по одному и тому же поводу. Хотя, думаю, в дальних провинциях будут действовать без лишней дипломатии.
— Это как? — испуганно обернулась я к Феофану.
— Просто, откажутся присягать Кириакосу, как новому Сивермитису Тинарры. О последствиях, я полагаю, ты, дитя, догадываешься, — хмуро отвернулся он от окна.
— Добрый день, учи... Евсения?
— Стах, — сконфуженно, будто пойманная у припрятанного к празднику варенья, расплылась я. — А мы тут с твоим наставником...
— Я... А, впрочем, это — к лучшему, — отмер, наконец, он и широкими шагами подошел к нашему наблюдательному пункту. — Вы их видели?
— Видели, — протер Феофан клетчатым платком глаза. — А ты почему не в зале приемов?
— Они пришли к Киру, — тряхнул головой Стах. — А я пришел сюда... Евсения, сегодня в Адьяну не получится. Вечером принимаем послов из Ладмении. Может, попросить их привет передать твоим близким? — рассеянно улыбнулся мужчина.
— Стах.
— Что, любимая?
— Ты хотел поговорить со своим наставником. Может, мне уйти?
— Уйти? Нет. Вы — единственные, с кем я могу здесь откровенно разговаривать. И поэтому... — вдруг, замолчал он.
— Позволь мне повторить тот же вопрос, что я задал немногим раньше твоей невесте? — комкая в пальцах тряпицу, посмотрел на Стаха старик. — Что ты хочешь знать? Я сейчас не о законах морали и вселенной. Что ты хочешь знать о себе самом? Какой поддержки ты от нас с Евсенией ждешь? Мы ведь тебя, действительно, оба знаем и оба любим. Говори, мой мальчик.
— Какой поддержки жду? — посмотрел он на нас по очереди, а я в этот момент подумала, что, если бы он ждал ее от меня, то пришел бы совсем не сюда, дуреха ты весевая. — Я люблю свою Родину. И желаю ей процветания. Но, мне кажется, буду для нее плохим правителем. Да и сам при этом больше потеряю, чем приобрету, — глянул он на меня.
— Любимый, ты будешь хорошим Сивермитисом.
— Что? — тихо произнес Стах.
— Ты будешь замечательным правителем для своей страны... Для нашей страны. Я ведь теперь тоже — гражданка Тинарры.
— А ты?
— А я — хоть на край света, — скривясь, усмехнулась я. — Твой наставник мне с философской высоты донес простую истину — теряя свободу, я сохраняю себя. Потому что, сохраняю свою любовь.
— Да?.. Ну, мой учитель — мастер философских замысловатостей... Ты это твердо решила?
— Ага. Но, ты так и не ответил, чего же сам хочешь.
— Я хочу... есть, выспаться, — словил меня за руку Стах и притянул к себе. — Я очень хочу, наконец-то, остаться с тобой по-настоящему, наедине, уж простите меня, учитель. И еще я... пожалуй, хочу обрадовать своего удрученного будущим страны брата. Но, перед этим взять с него клятву, вечно делать за меня всю бумажную работу. И еще, хоть иногда, давать нам с тобой возможность вырваться за пределы Тинарры. И только после этого через три месяца я напялю на свою голову золотой венец. Вот чего я хочу. Учитель, вы довольны моим развернутым ответом?
— С блеском воспроизведенное древо потребностей, — смеясь, похлопал в ладони Феофан, а потом вновь приложил к глазам платок. — Примерно этого я и ожидал от тебя после двадцати лет нашего тесного общения... Мальчик мой, твой отец гордился бы тобою.
— Потому что сам жил примерно так же, — раскачивая меня, во весь голос захохотал Стах, а у меня в этот миг, будто груз огромный рухнул с души... И туда вернулся давно желанный покой...
К концу августа на смену дождям пришли тихие солнечные дни. С летающей по дворцовому парку паутиной и грибным ароматом, источаемым прелой, опадающей также тихо листвой. И все бы ничего, да только ночи стали холодными. Звездными, еще с небом куполом, но уже не такими, как прежде. Когда, бросишь в любом укромном месте покрывало и... Да... А ведь я даже краснеть разучилась. Даже, когда слышу подобное от Стаха... Да и то, что собиралась проделать теперь, пусть, впервые, но тоже — без всякого угрызения совести.
— Совесть — есть зритель нашей добродетели, — бросив взгляд, на два горящих справа окна и одно темное — прямо по курсу, изрекла я, однако, аплодисментов от нее пока не расслышала. — Тогда — основной номер нашей программы, — и, тряхнув кистями, плавно "пошла на подъем".
Каменные дворцовые стены, конечно, преграда, но вот окна — долечка и я, так же плавно и... а вот горшок с фиалкой... даже не сбрякал. И, отдернув прозрачную завесу, спрыгнула с подоконника уже на мягкий ковер.
За дверью, освещаемой лишь луной комнатки, в просторном кабинете Сивермитиса подходило сейчас к концу традиционное вечернее "мытарство" (так Стахос их называет). С разбором дел текущих, застойных и не в меру бурлящих. И, плюхнувшись на диван, я приготовилась терпеливо ждать его завершения. А заодно и послушать (ну кто ж виноват, что слышно, а совесть по-прежнему не аплодирует?). И первым меня порадовал голос моего любимого, спокойный и уверенный:
— Да кто ж его знает?.. Кир, а ты что думаешь?
— Ну-у, — не так уверенно протянул младший Неос Сивермитис. — С предсказаниями погоды у нас всегда были проблемы. Что же касается других прогнозов, то они стабильны. Без зерна и картошки и в этом году не останемся. Так, Фотис? — ага. Вот чем, значит, заведует этот важный усоносец.
— Так точно — в южной провинции уже собрали хороший урожай. Тоже и по винограду в восточных предгорьях. К коронации Неос Сивермитиса Стахоса обещали подвезти молодое вино.
— Вы меня, конечно, простите, уважаемый Фотис, но, к дню рождения Сивермитиса Зиновия, — прорезалось, хорошо мне знакомое, дребезжание. — да омоются его ноги божественной рекой, тоже везли оттуда молодое вино... пока оно не взорвалось вместе с бочками по дороге. Как бы и на этот раз...
— Так уважаемый Руд! Торопились очень, было дело. Вот на ухабах и забродило. Но, в этот раз...
— Кх-х... Макарий! — ясно представила я Стаха, прячущего улыбку в кулак. — Что можно предпринять?
— Пошлю туда заблаговременно мага. Примем меры по сохранности, — тоже со смешком отозвался коренастый глава госпорядка.
А вот к нему у меня было сложное отношение. И не сказать, чтоб я этого всемогущего аланта, верно служащего Тинарре не одно поколение Сивермитисов, побаивалась. Просто, был один момент... тоже с магическими "мерами", после которого у меня остались смутные волны тревоги. Хотя, заклятие на овладение эллинским языком, которым он меня "благословил", вроде как, простое некуда. И погружения "клиента" в непременный сон не предусматривало. А, впрочем, кто ж меня здесь по таким вопросам, кроме Тишка, просвещать будет?.. Особо желающих нет.
— Ну, это все на сегодня? — с большой надеждой, вопросил через долечку, Стах.
— Неос Сивермитис, раз уж мы подняли вопрос коронации... — да что же это такое?! — У меня просьба к вам.
— Какая, Руд? — снова задвинулся стул.
