Я пыталась вырваться из плена, перестать быть вещью и принадлежностью, — убежала. У меня почти всё получилось! Если бы не моя глупость, если бы не самоуверенность... оставалось только корить себя, ничего иного было не дано. Меня нашли. Он меня нашел. И когда увидела его лицо, склоненное надо мной, так близко... его глаза, потемневшие, казавшиеся почти черными, в них, кажется, горел какой-то огонь, ярость и... неужели? Растерянность и бессилие? Какая-то... беззащитность. Я открыла глаза лишь на мгновение, а потом вновь провалилась в спасительную на тот момент темноту и подумала, что, наверно, мне показалось. Не мог Князь Кэйвано испытывать такие чувства. Это не для него. Чувства — вообще не для него.
А когда я очнулась, он сидел рядом, в кресле напротив кровати. В комнате, не предназначавшейся для прислуги! И, не отрывая немигающего взгляда, смотрел на меня. На лице непроницаемое выражение, глаза странно блестят. Разве такой мог испытывать что-то, хоть отдаленно напоминающее бессилие?
Уже через несколько дней после возвращения в замок, когда я вернулась к своим обязанностям по дому, все посматривали на меня с любопытством, наверное, гадая, когда ко мне придет расплата в лице великого и ужасного Князя. А я помалкивала, не желая уведомлять их, что расплата меня нашла в тот же день, как это сделал и сам Князь. В тот миг, как только я распахнула глаза. И пожалела, что сделала это. Уж лучше бы мне было умереть там, на дороге, от рук тех насильников!..
Или мне всё же повезло, что меня нашел именно он? Ненавистный человек, от которого я убегала. Тот, кто пытался меня уничтожить, и... кто стал моим спасителем.
— Очнулась? — проворил он, хотя могу поклясться, что не видела, как он разлепил сомкнутые губы.
Я попыталась приподняться на кровати, но наткнулась на предостерегающий взгляд, который дерзнула проигнорировать. Поморщилась от боли, но все равно приподнялась на локте. Тело болело нещадно, будто его ножами резали, а потом зашили по кусочкам. Губа распухла, кажется, я даже почувствовала на ней запекшуюся кровь, хорошо хоть глаза не заплыли. Не помню, сильно ли меня били в лицо...
— Больно? — осведомился Князь, продолжая смотреть на меня немигающим взглядом, и не шелохнувшись. Я промолчала, а он со злостью бросил: — А нечего было убегать, тогда не было бы больно!
— Если бы не тот случай, — проговорила я сквозь зубы и через силу хриплым голосом, потому что в горле пересохло, — я бы не убежала!
Штефан промолчал, впившись в меня более пронизывающим взглядом, чем прежний тяжелый взгляд. Несколько мгновений, показавшихся мне вечностью, мы смотрели друг на друга, словно сейчас набросимся на противника с кулаками. Опять война взглядов, переросшая уже в откровенное состязание. Но вот Князь неожиданно для меня поднялся с кресла, медленно подошел к столику и налил в стакан воды. И всё это, не проронив ни слова, с выпрямленной спиной, гордый и непоколебимый. Повернулся ко мне, подошел.
А я следила за ним с изумлением, явно читавшимся на моем бледном лице.
— Пей, — подал он мне стакан, и я поспешила выхватить его из мужских рук. — Не спеши ты так! — крикнул Кэйвано, когда я жадно стала глотать спасительную воду. Я не послушалась, выпила всё до капли. — Еще? — вскинул он брови, а я покачала головой. — Как хочешь, — пожал он плечами.
Отошел, поставил стакан на столик, не поворачивался ко мне с минуту, не меньше, а потом сказал:
— Как ты себя чувствуешь?
— Как та, которую избили, — коротко выдохнула я с недовольством. — Нормально, бывало и хуже.
— Бывало? — резко повернулся он ко мне, глаза его сощурились. — Когда бывало? Кто..?
— Я во Второй параллели уже почти год, — перебила я, — а тут, знаешь ли, всем хочется испробовать раба на прочность, — наверное, не нужно было грубить, но чувство страха, по всей видимости, атрофировалось.
Он пытливо смотрел на меня, испепеляя взглядом. Но молчал. Поза небрежная, но это лишь видимость. Я знала, я научилась распознавать эту показную небрежность. На самом деле, он готов к прыжку, как тигр. А, если задуматься, он и есть тигр. Самый настоящий хищник. И не раз, и не два уже это доказывал. Тиран!
Я продолжала смотреть на него, тоже молчала, зная, что еще успею поплатиться за всё сполна, а Штефан тем временем подошел к кровати. Нас разделяло теперь меньше полуметра. И эта близость пугала!
— Тебя вымыли и переодели, — коротко бросил Князь, склонив голову набок, словно рассматривая меня. А когда мои глаза недобро блеснули, добавил: — Это сделал не я, — язвительно усмехнулся. — У меня еще будет время рассмотреть твои... прелести.
Я бы задохнулась от гнева и негодования, этот человек легко выводил меня из себя, но он не позволил, в один миг оказавшись около кровати и нависнув надо мной каменной глыбой. И молчал. Я смотрела на него.
— Ты ведь понимаешь, — прошипел Кэйвано, склоняясь надо мной всё ниже, — что не можешь уйти от меня безнаказанной, — пронизывающие холодные глаза нашли мой взгляд. — Понимаешь?
Я не хотела с ним разговаривать. У меня не было на это ни сил, ни желания. Я опять промолчала. Чем, по всей видимости, задела его гордость, потому что Штефан вдруг схватил меня за плечи, причиняя боль, и приподнял на кровати.
— Молчишь? — выдавил он из себя. — Думаешь, что молчание спасет тебя? — горячий взгляд остановился на моих губах. Я почти явственно ощущала их жар. — Тебя ничего не спасет от меня, — отрезал Кэйвано, накидываясь на меня с поцелуем. Жестким, яростным поцелуем, скорее похожим на клеймо, на печать, на владение. Отстранился он так же быстро, как и поцеловал меня. Бросил быстрый взгляд на плечи, зажатые в тисках его ладоней, поднял взгляд на мое лицо. — Больно?
Я кивнула, заворожено глядя на него и поджимая губы. В который раз он уже поинтересовался, больно ли мне? Это он так со всеми рабынями... мается? У него что, дел больше нет, кроме как...
— Что они сделали с тобой? — глаза его потемнели, сощурившись. — Они тебя... трогали? Что они сделали?
— Ничего, — выдавила я, глядя ему в лицо немигающим взглядом. Странно, почему я его не боюсь? Совсем не боюсь! Даже его мести, которая, я знала, еще меня настигнет. Почему?!
— Я еще раз тебя спрашиваю, Кара, — сильнее сжал мои плечи Штефан, — что они сделали?
— А тебе какая разница? — с вызовом вздернула я подбородок. — Это имеет какое-то...
— Ты моя! — рыкнул он, придавливая меня своим телом к постели. — Моя, ясно? И никто, кроме меня, не имеет права тебя трогать!
Я внимательно смотрела на него, не отводя взгляда. Глаза какие-то бешеные, сужены, губы поджаты. Буря всколыхнулась во мне, огненная, неконтролируемая, опасная стихия. Глаза потемнели.
— Тогда иди и прирежь их, если найдешь! — заявила я ему в лицо. — Потому что они больше, чем просто трогали меня!
— Кара! — угрожающе прошипел Штефан, продолжая прижимать меня к постели, а я поддавалась ему, не в силах противостоять. — Что они сделали? — по словам проговорил он. — Конкретно!
— А по моему внешнему виду, разве не понятно? — зашипела ему в ответ я. — Изнасиловать пытались!
— Только пытались? — продолжил допрос Князь. Чем взбесил меня еще больше.
Какая ему разница?! Подумаешь, надругался кто-то над его рабыней! Так это тут, наверное, на каждом шагу происходит! Чего он бесится?!
— Только пытались? — повторил он гневно, продолжая причинять мне боль своим захватом.
— Да, да! — закричала я, приподнявшись и невольно оказавшись в нескольких сантиметрах от его лица. — Да! — повторила я уже тише, глуше, ощутив, что гнев сменяется отчаянным дыханием и сердцебиением. Что за черт?.. — Да, они только пытались, — сказала я совсем тихо и сглотнула.
Продолжая смотреть в его глаза, заметила, что они расширились, стали светлее, обдавая меня теперь вместо северного холода жаром тропиков. Дрожь прошла вдоль позвоночника, а руки вспотели. Что за?..
— Хорошо, — сказал он так же тихо, как это сделала я.
Я не успела отстраниться, наши лица стали еще ближе. Смешались два дыхания в одно, глаза жгли огнем, выжигая на мне — это уж точно — огромную метку принадлежности. Ему.
— Они поплатятся за то, что сделали, — клятвенно заверил меня Штефан, касаясь моих губ своими губами. — Клянусь.
— Но они ничего не сделали... — выдохнула я ему в губы, стараясь отстраниться.
Откуда это чувство во мне? Летящее, щемящее... Неужели он... нежен!? Со мной?..
Не ответив, Кэйвано с грозным рыком прижался к моим губам, сминая их своими, проникая языком в рот и утверждая свое право на то, чего негодяи так и не сделали. Он снова меня подавлял. А я поддавалась.
Я попыталась вырваться, бороться. Его поцелуй причинял мне боль вначале, а потом, когда внезапно превратился из страстного в ласкательно-нежный, от новых ощущений, что во мне зародились, попыталась его оттолкнуть от себя. Испугалась. Он так никогда не делал, — в памяти были свежи воспоминания совсем других поцелуев, совсем другого... наказания. Я вновь попробовала вывернуться из его рук, протестующе что-то пробормотала ему в губы, но он лишь сильнее захватил в плен мой рот, раздвигая губы языком.
Он не отпустил меня. Он доказывал свое превосходство и свою власть надо мной тем способом, который считал самым эффективным. Он был почти нежен. Сначала неистов и агрессивен, даже несколько груб, срывая с меня платье, которое принесли мне по его указанию взамен разорванному. Но потом будто что-то вспыхнуло в нем. Его касания изменились, оставаясь решительными, даже где-то отчаянными, властными и покоряющими, они вместе с тем превратились в томительные, сладко болезненные и возбуждающие. Он знал, что делает, этот демон, этот дьявол во плоти.
Боль отступила, или я просто не обращала на нее внимания? Она забылась, растворилась в ощущениях.
Черт возьми, он знал, где и как, в какой момент коснуться, чтобы я вскрикнула или, вцепившись в него, молила не останавливаться. Он всё это знал. То, что он делал, не было похоже на то, что я испытала перед побегом. Словно два разных человека. Две сути одного целого. Две стороны медали темного Князя. Они сочетались в нем наравне друг с другом. Грубость и нежность, власть и покорение, звериный рык и хриплый стон. И я, отдаваясь во власть одного, не могла не признать, что падаю ниц и перед вторым.
— Скажи, что ты принадлежишь мне, — шептал он в мои припухшие от поцелуев губы, не делая заветного движения вперед, не заполняя собою, вынуждая меня приподниматься, желая ощутить его всего. — Скажи, — говорил он, разжигая во мне не просто страсть, но вожделение и распутность. — Скажи!..
Нет, нет, нет! Не могу, не хочу, не буду!.. Нет... Пожалуйста!..
Я предательски застонала, когда он коснулся меня губами. Поцелуй-укус, а потом... влажный язык на моей коже. Дрожь пронзила, казалось, до основания. Дьявол! Он дьявол во плоти!..
— Скажи, Кара, — шептал змей-искуситель. — Ты проиграешь, детка. Всё равно проиграешь...
— Не-е-ет, — простонала я, желая вырваться, но лишь неистовее сжимая Князя в своих объятьях.
Почему он такой? Почему он... нежен? Черт возьми, другого его легче ненавидеть и помнить зло... А сейчас... Почему он другой!?
— Ну, давай, — касаясь разгоряченной кожи, шептал дьявол. — Скажи мне это, и ты получишь... всё. Кара?..
— Я принадлежу тебе, — покорилась я, понимая, что проигрываю. — Принадлежу... ох... тебе!.. — и ощутила, наконец, столь желанную плоть в себе. Ощутила его в себе. И закричала от восторга... и ненависти к тому, что превратилась в распутную девку для утех, как он и говорил.
И, черт побери, это было моим наказанием! Пламенные ответы моего тела, жар дыхания, гортанный стон, вырвавшийся из меня против воли, желание касаться его, быть с ним рядом, кожа к коже. Близко, глубоко, томительно и сладко. И глупо было отрицать, что дело только в теле. Дело было в нем. В дьяволе, который укрощал меня день за днем, упрямо двигаясь к главной своей цели. И в этом было мое наказание. Он почти добился своего. Покорил меня полностью.
И за это я ненавидела его еще больше. Но всему в вину ставила не это, а то, что произошло перед моим побегом. А он негодовал по этому поводу. "Но что же ты ожидал, хотела крикнуть ему я. Как ты поступил со мной, что сотворил?!". И главное, — почему, за что? Без объяснения причин! Я, конечно, понимаю, что являюсь здесь рабыней, что со мной дозволяется делать всё, что душе угодно, без зазрения совести и угрозы наказания, но сказать, что именно я сделала не так, как он того желал, можно было! Но Штефан не сделал этого. И на это он тоже имел право. А я не имела права ни на что. И это вновь возвращало меня с небес на грешную землю, на круги своя, — кто есть кто из нас двоих.
Он спрашивал, обижаюсь ли я. Странно, что он вообще затрагивал эту тему. Не всё ли ему равно, что я чувствую? Он сам четко дал понять в наш последний разговор, кто я, и кто он. Переходить грань не стоило. Я и не пыталась. Но он, по всей видимости, считал иначе. Поэтому так поступил со мной? Потому, что решил, будто я пытаюсь... Не могу уловить полет его беспощадных крошащихся на клочки мыслей. Потому что думал, что я пытаюсь перейти грань и стать кем-то большим, чем обычная рабыня?! Какой бред! Князь не должен думать об этом, его не волнуют такие мелочи. Но что творится в его голове... кто знает?
Я медленно сходила с ума. Осознавая, что нужно бежать от этого человека, как можно дальше, боролась с бесконтрольным желанием остаться рядом с ним. Но место рабыни у его ног мгновенно ставило всё на свои места, опуская меня на землю. Ничего иного ожидать от него не приходится. Я всего лишь рабыня. А он — мой господин. И ничего не изменится. И осознание этого факта после эйфории и сладостного экстаза окатило меня ушатом ледяной воды.
У нас с ним не было будущего. У меня с ним не было будущего. Меня вообще не было. А он...
Уже на второй день после возвращения в Багровый мыс я обматерила всё, что находилось вокруг меня. Чертыхалась так, что Штефану пришлось усмирить буйную рабыню путем угроз, иначе я не замолчала бы. Негодование было столь велико, что я едва сдерживалась, чтобы не крушить всё вокруг. Как я могла так низко пасть?! Позволить ему, позволить себе!.. Почти предать саму себя, после того, что он сделал.
Но слово сдержала и не кричала. Оставаясь к нему отстраненной и поминая Князю всё, что он сделал.
Язык так и чесался спросить, как там Анатоль, в порядке ли, ничего ли с ним не сделали, но я боялась, что подведу друга таким образом. А вдруг Кэйвано еще не выведал, кто помог мне бежать? И тогда я сама дам ему наводку на своего сообщника. И если я обошлась (по непонятной причине) лишь выговором, матерными словами в своей адрес, настолько хлесткими, что в груди всё дрожало, а уши краснели, и постоянным тотальным контролем, то я сомневалась, что Анатоль, если его обнаружат, обойдется тем же.
Штефан после первого нашего разговора, закончившегося подчинением меня его воле и телу, спрашивал меня и о тех подонках, которых я встретила на дороге. Отвечать ему не хотелось, хотелось лишь послать этот образец внимательности и заботы далеко и надолго. Почему, ну почему же он обнаружил меня так скоро?! Хотя, если быть честной к самой себе, то можно было и пожать себе руку. Я еще долго продержалась. Более сорока часов. Никто из тех, кто убегал, по словам Лейлы, не выдерживал дольше двадцати четырех часов. Так что я могла собой гордиться. Но отчего-то чувства гордости не распознавала в себе. Наверное, его заглушила мучительная тоска и отвращение. К тому месту, в которое меня вернули. К человеку, который вновь стал мне хозяином. Я избавилась от него, став свободной, лишь на время. Наверное, на большее рассчитывать не приходилось. Штефан Кэйвано не делал подарков. Или делал? Ведь как объяснить его поведение после моего возвращения? Меня должно было ждать жестокое наказание, а он показал себя с иной стороны.
