— Не будет никакого врага, — сказал он твердо и объяснил: — Потому что дракона не станет. Развоплощу я тебя.
Не до конца еще веря, что Урман решился на крайность, я поинтересовался:
— А Силы хватит?
— Хватит, — заверил он без тени сомнения. — Приберег для такого случая.
Сказал и без промедленья начал колдовать. Произнеся на неведомом мне языке то, что я услышал как "Юденс айзсист зелтс", он ловко перекинул трость из левой руки в правую и сделал такое движение освободившейся ладонью, будто хотел обрызгать пол водой. В тот же миг воздух в комнате колыхнулся, по нему пробежала стеклянная рябь, и на меня неспешно, но с неотвратимостью прущего под наклоном многотонного асфальтового катка пошла, перекатываясь из Запредельного в Пределы, Волна Кроеберга. Сознаться честно, не ожидал я от випа такой прыти, и будь между нами дистанция вполовину меньше этих семи шагов, Волна, охватившая фронтом все пространство залы, обязательно бы перемолола меня в кровавый фарш. Никаких сомнений — перемолола бы. А Дикий Урман потом бы собрал аккуратно в небольшой мусорный пакет все то, что от меня осталось, и не без удовольствия скормил какому-нибудь Вепрю Оттуда. Ну, или иному потустороннему чудищу, гораздому переводить содержимое Пределов в бессодержательный компост Запредельного.
Однако ничего такого не случилось. Воткнув руку в карман, я успел разрядить кастет Адлера и, скинув в спешно сочиненное заклинание рифмы "час прилива", "справедливо", "торопливо", соорудил брекватер, такой же невидимый и столь же явный, как и та магическая волна, которой предстояло ему противостоять. Вышел брекватер не слишком мощным (для более мощного и Силы требуется гораздо больше), но Волну, тем не менее, сдержал и даже отбросил. И пока Урман ее обессиленную, но по-прежнему представляющую серьезную опасность (теперь уже для него) гасил, я сам перешел в нападение. Выхватил кольт и, целясь врагу в голову, разрядил всю обойму. Когда нажал на спусковой крючок в последний раз, только тогда в оглушенном выстрелами моем мозгу всплыло запоздало: елки-палки, что ж я делаю, он же нужен мне живым, в смысле — невредимым. Но уже секундой позже подумалось: но ведь и я себе нужен невредимым, в смысле — живым. И, пожалуй, я себе нужен гораздо больше, чем он мне.
К моему счастью или к несчастью (в тот заполошный миг я так и не смог определиться), Урман не оплошал, сумел среагировать и, продолжая усмирять Волну, умудрился соорудить еще и Расстрельную Стену. Были бы мои пули простыми железками, ткнулись бы они об эту невидимую глазу профана защиту, да и осыпались бы на пол. Но в свое время каждую из них я заговорил персонально до умопомрачения, потому они Стены не устрашились и стали вгрызаться в нее с настырностью шахтерских буров. Двух-трех секунд хватило шахидкам, чтобы прорваться. Другое дело, что силу они убойную потеряли, да и скорость их угасла настолько, что к тому моменту уже справившийся с предыдущей угрозой Урман отмахнулся от них как от стайки назойливых, но по-зимнему заторможенных мух.
Я между тем тоже не сидел без дела, отпустив на волю инстинкт самосохранения, полез за второй обоймой. Но — вот дела! — к своему большому удивлению в кармашке кобуры ее не нашел.
А дальше случилось несколько мгновений передышки.
— Есть еще чем удивить? — глядя на мое растерянное лицо, спросил запыхавшийся Урман.
— Беспримерным мужеством перед лицом неминуемой смерти, — ответил я. И с силой кинул в него ставший бесполезным пистолет.
Не меняя позы, Урман едва заметно повел рукой, кольт метнулся в сторону, описал дугу и, словно бумеранг, полетел назад. Как я не пытался увернуться, а свое получил. Удар в грудину был настолько сильным, что меня отшвырнуло к стене, туда, где стоял массивного вида комод. Мало того, что я пребольно ударился спиной при падении на пол, так об этот самый комод еще и затылком стукнулся, отчего на какое-то время потерял сознание.
Сколько прошло времени, пока я был в отключке, не знаю, но когда пришел в себя, обнаружил, что по-прежнему лежу на полу у комода, а окончательно потерявший вменяемость Урман стоит там, где стоял, с высоко поднятыми руками. Между ладонями его наливался энергетический шар, в серебристом сиянии которого пламя свечей казалось черным, а все остальное — темно-фиолетовым. Ничего хорошего это сияние для меня не предвещало, зато говорило о том, что для расправы со мной вип нашел самый надежный способ из своего магического арсенала. Это был способ, суть которого можно описать простой, но все объясняющей фразой: "Преврати дракона в тень дракона и утопи тень дракона в море теней".
Сообразив по напряженному, но удовлетворенному лицу випа, что преобразование Силы в ту гадкую субстанцию, которая должна будет отправить меня в Запредельное навсегда, подходит к своему завершению, я прибегнул к крайнему — черпнул из Десятинного Котла.
Пусть слова заклинания в силу моего растрепанного состояния сложились и в нестройный ряд, но — ну, ну, да! — Силу притянуть мне все же удалось. Вздрогнули, проснулись и забились в конвульсиях несколько ближайших линий Силы, и каждая из тех, которые находились в активном состоянии, отдала мне столько, сколько смогла. Немного. Но в сумме получилось достаточно.
Ощутив прилив, на миг осветивший содержимое моей черепной коробки перламутровым светом, я невольно вскрикнул от восторга, но удержал себя от дальнейшего ослиного ликования, встал на нетвердые ноги, сосредоточился и всю полученную Силу незамедлительно обратил в Поцелуй Мери Пикфорд. Что, безусловно, было громадной ошибкой.
Мне бы задуматься тогда хотя бы на секунду, мне бы выбрать подходящий боевой прием. Но я не задумался и не выбрал. Ляпнул сходу. Вот и вышла ошибка. Такая ошибка, которая больше, чем преступление.
Чего хотел добиться этим обезоруживающим заклятием, которое лично придумал много лет назад и не раз успешно применял? Понятно, чего. Того, чтобы Урман обмяк, расквасился и вошел в состояние круасана, обмакнутого в кофе, то есть в такое состояние ума и духа, при котором я мог бы вытащить из него любые сведения. Причем, вытащить без тяжких последствий для него и для меня. А что вышло на поверку? А ничего вышло. Поцелуй стек с випа, как вода с гуся, и жизнерадостным, переливающимся всеми цветами спектра ручейком убежал куда-то туда, в полумрак, за пределы освещенного свечами и Силой пространства. А вип всего этого даже не заметил. И не почувствовал ничего.
Поначалу я подумал, что напортачил с заклинанием, что переврал слова или нечетко пропечатал желаемый образ, но потом — твою ж в маю, мою в апреле! — вспомнил запоздало, что на вампиров-то чары Поцелуя не действуют. Не то чтобы слабо, а вообще никак. Кровь-то у них в венах не горячая алая течет. Иная у них там кровь. Серая. Холодная. Гнусная. Кровь, в которую, как утверждала царица Египта Энн Райс Акаша, вошел злобный природный дух Амель. Такую кровь Поцелуем не взбудоражишь. Не размякнет носитель такой крови от Поцелуя. Пусть даже этот Поцелуй и идентичен самому нежному поцелую златокудрой красавицы по имени Мери Пикфорд.
Осознав, какую лажу спорол, я выкрикнул "Банзай!" и тупо кинулся в рукопашную. Терять мне было уже нечего. Все потерял. А так еще была надежда перевести бой из высокого магического плана в низкий физический. Чем черт не шутит. И как говорится — была не была.
Однако нанести Урману, как задумал в запале, парочку-другую увесистых плюх, мне не удалось. Сила во всех ее проявлениях проживала в этот день, увы, не на моей улице. Урман уже вошел в такое состояние, что теперь ему достаточно было кинуть один только короткий взгляд, чтобы превратить меня в мыслящую парковую скульптуру "Боксер-разрядник". Достаточно было ему это сделать, и он это сделал. Пригвоздил и приморозил.
Замерев, как по команде "Море волнуется — три", в пяти шагах от лиходея, я, разумеется, с таким положением дел смирился не сразу. Попытался сорваться с места. И еще раз. И еще. И каждый раз тщетно. Попробовал хотя бы ногу одну оторвать. Нет, не вышло. Руку вытянуть. Напрасные старания. Только боль волнами по всему хребту от копчика до шейного отдела и неисполнимое желание чихнуть.
Подергался я так, подергался внутренне, и в конце концов пошел на мужественный поступок — признал очевидное. Что ж, подумал не столько смиренно, сколько философски, видать, пришло и мое время прощаться с Пределами.
Поскольку у випа, в принципе, все уже было на мази и быть-пребывать в Пределах мне оставалось всего несколько секунд, занялся я прощанием ускоренными темпами. Повинился мысленно перед Лерой, передал ментальный привет Ашгарру с Вуангом и зашептал хвалы Великому Неизвестному. В тот момент, когда я уже поблагодарил Его за то, что создал меня крылатым, и начал благодарить за то, что дозволил мне прожить жизнь хоть и негромкую, но не скучную, Урман закончил накопление Силы и, издав душераздирающий вопль, который правильнее, наверное, будет все-таки назвать воем, швырнул в меня смертоносный шар.
Честно говоря, мне захотелось в тот миг закрыть глаза. Не вижу ничего в том стыдного, но по известной причине сделать этого я не мог. Может, поэтому в моем сознании не пронеслась вся моя длинная жизнь, как оно это положено, а вспомнился из нее всего лишь один короткий эпизод. Такой вот. Однажды, когда я был еще ребенком, Наставник выгуливал меня на берегу большой реки и, совмещая приятное с полезным, пытался объяснить взаимосвязь Пределов и Запредельного. Я тупил. Я бестолковился. Я ничего не понимал. И в конце концов устал от умных слов. До слез устал. Услышав мои всхлипы, Наставник пожалел меня, оставил умные слова, ковырнул сандалией прибрежный песок и сказал: "Это Запредельное". Потом взял у меня бронзовый куличик в виде пятиконечной звезды и сказал: "Это Пределы". Набрал в куличик песка, опрокинул себе на ладонь и показал на песчаную звезду: "Это ты". Потом скинул звезду с ладони и, когда она, упав и развалившись от удара, смешалась с остальным песком, произнес: "А это ты в Запредельном". Потом он спросил меня: "Теперь ты понял?" И я сказал, что понял. Я тогда действительно все понял. Хотя, конечно, ничего на самом деле не понял. И всю жизнь не понимал. И даже когда Урман в меня эту свою штуку страшную запустил, меня не озарило. Я просто подумал тогда: интересно, после воплощения и развоплощения возможно перевоплощение? И следом: сейчас узнаю.
Но ничего я не узнал.
Шар, озаряющий зал отвратительно-тревожно пульсирующим светом, прекратил свой завораживающий полет с полуметре от моего лица, замер на мгновение, а потом стремительно рванул в сторону выхода.
— Что за... — выдохнул озадаченный Урман и повернул голову.
А я вдруг почувствовал, что вновь владею собой, и тоже посмотрел в ту сторону. Или сначала посмотрел, а потом почувствовал. Или даже не почувствовал, а понял. Но это все неважно. Важно, что именно я увидел, посмотрев в ту сторону. А увидел я, что в дверях стоит Медяковый Штым, непринужденно, словно воздушный шарик, мнет-сдувает сверкающую сферу и впитывает ее Силу мало-помалу. И когда я это увидел, то подумал: редко выпадает в жизни день, когда удается увидеть все ступени эволюции вурдалаков.
Подумал я так неспроста. Медяковый Штым, этот худой, почти костлявый старик, который вечно ходит в старой солдатской шинельке, — один из трех обитающих в Городе личеров. Личеры — высшая (есть еще наивысшая, но это за гранью моего знания) ступень развития вампирской расы. Личеры — это вампиры, которые настолько круты в своем бесстыдстве, что не заморачиваются на вытягивании Силы из человечьей или вампирской крови, а тянут ее напрямую из подопечных випов. Известно, что способ обретения Силы определяет и общественное положение посвященных, поэтому нет ничего удивительного в том, что личеры являются аристократами вампирского мира. Медяковый Штым один из таких вот беспардонных высокоблагородий. Мало того, он еще и самый главный в городе от Братства, на что и указывает вросший в мясо его правого безымянного пальца перстень с огромным агатом.
Ну а дальше было, что было.
В охотку присвоив Силу волшебного шара, наглый личер довольно крякнул, прошел в комнату и уселся в кресло, в котором еще недавно сидел я. Огляделся неспешно и похвалил подопечного випа:
— Подходящая у тебя, Урманчик, шамочная. Ничего не скажешь. В такой выхаживаться — самое оно. Засуху потушил, и тут же на диванчик мягонький. И до утра.
Урман ничего ему не ответил. Он был ошарашен. Никак не ожидал, что поймают его за руку при попытке развоплотить нагона. За подобное самоуправство по головке его вышестоящие вампиры не погладят. К бабке не ходи. Нет, не потому что главари Братства кровных уз питают какие-то нежные чувства к нашему крылатому племени, просто за злодеянием такого толка обычно случается война всех против всех, а в такой войне, как показало многовековая практика, горькие кренделя в первую очередь перепадают вампирам. Оно это верховным упырям надо?
Я понял, что ситуация для Урмана сложилась нехорошая. Аховая для него сложилась ситуация. Однако, какие я с поимею выгоды при таком раскладе, сказать было трудно. То, что фортуна повернулась к Урману задницей, вовсе не означало, что она повернулась передом ко мне. Давно живу на белом свете и уже в курсе, что это перед у фортуны всего один и он постоянно занят, а вот задниц у нее много, хватает на всех.
Поначалу Медяковый Штым виду не подал, что недоволен поведением подшефного випа. Обжившись (если так можно сказать про нежить) в кресле, расстегнул шинельку, под которой не оказалось ничего, кроме не совсем свежей майки, почесал впалую грудь и спросил с тем задором, каким пытают малышей Деды Морозы:
— Ну, Урман, врубаешься, чего это папа вдруг пришкандыбал на огонек?
Говорил он с веселой придурковатостью, а глядел так, что казалось, подсунь гвоздь — взглядом его вобьет Урману между глаз. Однако вип глаз не отвел, выдержал давление и ответил с завидным спокойствием:
— Причина вашего визита, уважаемый личер, мне, признаться, не ведома. Тем не менее, я рад. И весьма.
— Зря, — ухмыльнулся Штым. — Зря, Урманчик, радуешься. На твоем месте, родной мой, не радоваться нужно, а потеть.
— Это отчего же? — почти вызывающе уточнил Урман.
Стало видно, что он страшным усилием воли подавляет непреодолимое желание вцепиться Штыму в горло. Самой лютой ненавистью ненавидел высоко себя ставивший вип старого прощелыгу. И за вид его помойный, и за отношение хамское, и за то, что помешал расправиться по-свойски с драконом. А самое главное — за то, что волею судьбы и решением Братства вынужден ему подчиняться и по первому его требованию Силой питать.
У-у, как у них тут все непросто, подумал я. Чего доброго, сцепятся сейчас. Подумал так и решил: пока суд да дело нужно хоть как-то подготовиться к возможной заварушке. Нашел взглядом кольт, поднял его и, вспомнив, что где-то лежит футляр с тем самым патроном, который купил давеча в кабаке у Адлера, стал шарить по карманам. Как ни крути, а один патрон гораздо лучше, чем ни одного. В сто тысяч миллионов раз лучше.
