В кабинет с книгами гостья заглянула, протянула уважительно: 'У-у-у...' — и назад. По этой части тоже кое-что было приготовлено; однако книги лучше не дарить, если чувствуешь — не оценят. Зато на складе мануфактуры... Старший приказчик: чистый, ловкий, болтающий немного по-французски — разворачивал кружева, шелка, лионскую парчу — а взор девушки ласкал это великолепие так страстно, что ее фаворит приревновал бы, если б видел. Но цесаревна умела владеть собой, соблюдала приличия и выбрала совсем немного.
Ни слова не было сказано о племяннике, кроме вивата за его здоровье. Я тоже умею блюсти приличия. Членов Императорской Фамилии нельзя подкупать откровенно. Только завуалированно, не спеша. Будут и дальше корабли привозить красивые вещи, а значит, будут еще подобные визиты — и как-нибудь при случае окажется уместно выразить озабоченность судьбами страны и государя.
Поводов для озабоченности имелось в избытке. Пока министры делили власть, а юный император познавал таинства плоти, государство приходило в упадок. Не в смысле благополучия народного: народ был как раз вполне доволен. От неурожаев Бог миловал, подати собирались спустя рукава, гонений на старину или новизну не намечалось. Крестьянство не то чтоб жирок поднакопило — этого не бывает — но хоть ребра наружу перестали торчать. В России мужик отъедается при слабой власти и тощает при сильной. Государевы люди — наоборот. Всякая регулярность в уплате жалованья исчезла. Статские кормились старым обычаем, 'от дел'; военным приходилось труднее. Коллегия изворачивалась, как могла: до трети офицеров гуляли в отпуске без жалованья, некомплект нижних чинов не восполнялся из экономии. Все равно, и оставшимся не хватало. С негласного дозволения начальства, солдаты заводили пашню или нанимались в работы: не только в гарнизонных полках, где сие и раньше считалось в порядке вещей, а в линейных тоже. Дисциплина сильно ухудшилась.
Армейские беды были еще поправимы. При наличии опытных офицеров, старых унтеров и некоторого числа обстрелянных солдат, любой полк можно привести в порядочное состояние за пару месяцев. Вся армия требует больше времени, однако не внушало сомнений быстрое возрождение военной силы в случае запуска на полную мощь податного давильного пресса. Во флоте дела обстояли гораздо хуже. Корабли, спущенные на воду в последнее пятилетие шведской войны, подходили к завершению своего морского поприща, замены же им не обреталось. То же самое на юге: азовские прамы и наспех тимберованные смоллшипы ветшали без надежды на пополнение. Остерман, начинавший карьеру секретарем у адмирала Крюйса, имел некоторое понятие о флотских делах. Он согласился меня выслушать и вполне разделил тревогу за судьбу начинаний первого императора.
— Совершенно согласен с вами, граф Александр Иванович. Лишившись морской силы, империя Российская может утратить значение среди европейских держав, полученное благодаря Петру Великому.
Продолжение сей мысли, таившееся за обманчивым дружелюбием вице-канцлеровых глаз, могло бы звучать так: 'а следом и я, барон Остерман, могу лишиться значения, коего так долго и тщательно добивался'. В той мере, в которой личный интерес вестфальца совпадал с интересом государства, он готов был действовать во благо.
— Не претендую вторгаться в пределы вашей компетенции, уважаемый барон, но позволю себе предположить: Ганноверский союз после смерти главного ганноверца потеряет сплоченность.
— Самопроизвольно — нет. Это потребует весьма изощренной дипломатии.
— Вы ведь уже думали над подобной задачей, не так ли? Уверен, вам удастся разделить державы, сбитые покойным английским королем во враждебную нам алианцию. Я пустился в сии рассуждения исключительно затем, что генералам надо заранее представлять, к чему готовиться.
— И что за баталии вам, Александр Иванович, видятся в грядущем?
— Думаю, при самом мудром и миролюбивом правлении нам все же не миновать двух войн. С турками, потому что свободное мореплавание на юге жизненно важно...
— Надеюсь, вы понимаете, что при нынешнем состоянии финансов мы воевать не можем?
— Не сейчас, Боже упаси. Предполагаю, это станет возможным не раньше, чем государь придет в совершенные лета. Если, к примеру, император явит воинские таланты в столь же юном возрасте, что и Карл Двенадцатый — то через шесть лет. Скорее, позже: еще года два или три понадобится для подготовки.
— Вы уверены, что султан предоставит нам это время? Что еще раз не попытается вернуть Азов и днепровские низовья?
— Всего лишь надеюсь: в Персии он крепко увяз. Но возможно, что турки нас опередят. И уж совершенно определенно польская война произойдет раньше. Король столько не протянет.
— Да, элекция после Августа вызовет споры. Франция непременно встанет за Лещинского. Саксонский наследник пожелает сам утвердиться в Варшаве и заменить электоральное правление династическим. То и другое нас не устраивает — но на сей день трудно назвать кандидата, пригодного во всех отношениях.
— А другой сын короля? Тот молодой человек, что мечтает жениться на цесаревне?
— Мориц, граф Саксонский? Бастарда возвести на трон, отказав законному сыну?! Невозможно!
— Жаль. Из него бы вышел славный король. Так же, как из Елизаветы — королева польская. При всей молодой ветрености, цесаревна серьезно относится к религии и стала бы надежной защитницей православия в Речи Посполитой.
— Именно потому поляки ее и не примут. Потребуют обращения в католицизм. Кстати, довольно странно слышать такие рассуждения от человека, принадлежащего к римской вере.
— Все разумные люди понимают: расколы между христианами порождены не Божьей волей, а честолюбием и корыстью прелатов. Считаться с ними в политике необходимо, но разделять искренне, душою... Думаю, барон, мы совершенно сходимся с вами в этом отношении.
— Вы собирались говорить о флоте, дорогой граф.
— Совершенно верно. Я очень надеюсь, что прошлогодняя ситуация, когда все значительные морские державы, кроме Испании, оказались во вражеском лагере, не повторится. В любом случае, мы не сможем содержать флот, сильно превосходящий датский или шведский. От двадцати до тридцати кораблей линии — наш предел. Принимая во внимание, что суда русской постройки служат не свыше десяти, с тимберовкой — пятнадцати лет, надобно строить по два в год. Столько же — на юге, для поддержания равенства с турками.
— В совокупности сорок или шестьдесят кораблей: это больше, чем у таких богатых государств, как Франция или Испания. Вы принимали во внимание расходы на содержание команд?
— Позвольте, я продолжу. Мне ведомо, что дерево дешевле, нежели живая плоть. О том и речь. Имея морские театры войны разделенными, мы не можем переводить с одного на другой сами суда. Однако людей и корабельную артиллерию — почему бы и нет? Государь Петр Великий в последнем столкновении с турками именно так и поступил. Одновременный конфликт на обоих морях исключает подобные действия, но здесь уж позвольте положиться на ваше искусство, господин вице-канцлер. Пусть будет половинный штат в мирное время — или полный, но на половине кораблей — а в войну укомплектуем действующий флот за счет пассивного. Это единственный способ иметь пристойные морские силы и на севере, и на юге. Строение судов не так уж дорого. Корабль четвертого ранга, без вооружения и такелажа, обходится в пятьдесят тысяч.
— Вооружение стоит примерно столько же. Пушки вы тоже предлагаете возить? Оставляя 'пассивный' флот полностью безоружным?
— Полностью не понадобится. Некоторую часть — возможно. В Адмиралтействе хитрят, когда включают в расходы по снаряжению полный комплект артиллерии. Есть обычай запрашивать вдвое, чтобы получить сколько нужно. Что за беда, если со старых судов, выводимых на слом, оружие перейдет на новые? Какие тут траты? Помимо того, в Азове и Троицкой крепости лежат без дела сотни турецких пушек, поднятых со дна моря под Керчью. Смоленые канаты, сложенные в сухих амбарах, не гниют: посему такелаж тоже не считаем; в расчет надо принимать единственно корпуса с надлежащим рангоутом. Двести тысяч в год нужно для сохранения достаточного корабельного состава на обоих морях. Не столь уж большая сумма.
— Двести тысяч... Вы же понимаете, что свободных денег в казне не найти.
— А конфискованные у Меншикова? Неужели все разошлись?
Остерман снисходительно улыбнулся и развел руками: действительно, глупо с моей стороны было надеяться, что Долгоруковы упустят хоть копейку и постесняются вторично украсть наворованное Светлейшим. Инициировать ревизию в Адмиралтействе? Апраксин меня с потрохами съест, даже если зубов у старика не осталось. Кстати, совсем недавно окончилось следствие в Азове: Змаевича приговорили к смертной казни, потом ограничились понижением в чине до вице-адмирала и отправкою в Астрахань. Всего-то за ним нашли присвоение трехсот рублей и тысячи бревен. В Москве и Петербурге пропадает больше стократ, и ничего не сделаешь. Равновесие партий так сложилось, что тронуть 'своего' вора значит распугать сторонников, а 'чужого' — развязать войну против явно превосходящих вражеских сил.
— Если бы изыскать дополнительные доходы... Не размышляли об этом, Александр Иванович?
— Размышляю почти беспрестанно. Остендская компания, перейдя под покровительство нашего императора, могла бы покрыть сии траты: при ежегодной прибыли от полутора до двух миллионов, двести тысяч ее не разорят. Но понимаю, что это будет означать непримиримую враждебность морских держав, против коей наш скромный флот бессилен. Не время пока. Внутренние налоги... Вопрос очень болезненный, хотя при большом старании резервы можно найти.
— Готов внимательно выслушать ваши предположения, господин граф.
— Ничего глубокомысленного, все очевидно. Податная система российская сложилась в годы шведской войны и несет на себе печать экстраординарных временных мер. Более сорока налогов. Обложению подверглись бороды, бани, гробы — что только ни приходило в шаловливые умы государевых прибыльщиков! Часть выдумок отменили в правление императрицы Екатерины, но другие поныне действуют. По многим видам податей расходы на сбор оных соизмеримы с поступлениями в казну. Уж не говорю о поступлениях в карманы сборщиков и бесполезном раздражении, производимом в народе. В то же время капитальные вещи, во многих государствах служащие основою доходов короны, забыты. Имею в виду землю.
— Не уверен, что подобная пропозиция будет благожелательно воспринята. Слишком ново и непривычно для этой страны.
— А когда и где новый налог воспринимали благожелательно? Кстати, не такой уж он новый. При Михаиле Феодоровиче и предшествующих царях было принято обложение крестьян по количеству пашни. В русском народе существует убеждение, что земля государева — точнее, божья да государева, — поэтому передача ренты с нее монарху здесь будет принята с большим пониманием, чем в Европе.
— Не могу, Александр Иванович, с первого взгляда оценить все преимущества и недостатки обложения пахотной земли, но сразу хочу заметить, что оно способно побудить крестьян к уменьшению посевов и, вследствие сего, привести к множеству голодных смертей при первом неурожае. Подобное вас не пугает?
— Никакого уменьшения не будет, если раскладывать подать на всю обладаемую землю, а не только вспаханную. В меньшей пропорции, естественно. Это и учет упростит. За какое количество платит владелец — столько у него и в собственности. Все земельные тяжбы станут решаться очень просто, на основании окладных списков. Ныне приходится слышать о таких безобразиях, когда в малонаселенных провинциях, наподобие Саратовской или Тамбовской, самовольно присваиваются тысячи десятин и лежат впусте. Будет хоть малая плата за каждую — начнут задумываться. На первое время положить оклад равный и необременительный: по копейке, даже по деньге с десятины, — вот вам и флот! Начать с Московской губернии, где земельная теснота уже теперь заметна, постепенно распространить к окраинам, составить геодезические планы, завести кадастр. Последнее сделает уместными дифференции по плодородию. Кстати, сие очень важно: подушная подать-то у нас одинакова для южных губерний, где крестьяне сидят на черноземе, и для тверских или вятских мужиков, ковыряющих тощие суглинки! Ясно, что платежные силы у них не равны. Чтобы взять больше, надо верстать налоги соразмерно достатку.
— Всё это выглядит разумно и очень заманчиво, но возможны неожиданные трудности. Было бы хорошо обсудить ваши соображения с князем Дмитрием Михайловичем и узнать его мысли на сей счет.
Хитрый вестфалец никогда не брал на себя дела, способные вызвать вражду к начинателю оных. Чутье не обмануло его: права благородных были для князя отнюдь не пустым звуком. Идея налога, угрожающего доходам шляхетства, ввергла Голицына во гнев. Хотя у меня хватило ума не настаивать, первая трещина между нами пролегла. Впоследствии, под действием дальнейших причин, она еще расширилась, грозя оставить опрометчивого прожектера в одиночестве, как мальчишку посреди широкой реки на оторвавшейся льдине.
В ПАУТИНЕ ДЕЛ
Нет вернее способа нажить влиятельных врагов, нежели честная защита государственного интереса. Федор Матвеевич Апраксин так и не простил мне трений с астраханскими моряками. Адмирал Питер Сиверс, получивший полную власть над русским флотом еще при жизни одряхлевшего предшественника, был настроен столь же воинственно. Мелочное честолюбие и врожденная скандалиозность характера делали сего флотоводца совсем невыносимым: как только Петр Великий его терпел?! Указ покойного царя, дозволяющий командирование матросов, гардемаринов и морских офицеров на суда нашей с Демидовыми компании, никто не отменял; нужда в содержании на линейных кораблях полных команд миновала со смертью Георга английского и отступлением военной угрозы. И все же он предпочитал морить людей голодом в Кронштадте (как стали называть крепость на острове Котлин), но не давать ни единой души. Вздорность натуры вице-президента Адмиралтейств-коллегии особенно выказалась в отказе от денег. Не лично в карман, разумеется, предложенных, а на достройку большого дока, с условием, чтобы компанейские суда им пользовались на равных правах. Хуже того, он выгнал моих ребятишек из Морской академии: дескать, негоже отрокам подлого звания и будущим торгашам осквернять посконным рылом заведение, предназначенное для благородных.
Парни отправились доучиваться в Лондон; на будущее я задумался об учреждении собственной навигаторской школы. Лучше в Архангельске, где народ с морем сроднился. Только немножко погодя: пусть будущие учителя практического опыта наберутся. Кстати, после афронта от Сиверса явилась мысль, как устроить док любого размера задешево. Не в Петербурге, а неподалеку от Колы: по многим известиям, высота прилива там достигает двух или трех сажен. Как раз осадка крупного корабля. Подшкипер Загуменов и геодезист Хвостов получили приказ отправиться на север: искать место для гавани, вблизи которой имелась бы подходящая бухта. Потом, если понадобится, насыплю плотину, поставлю шлюзовые ворота — и готово дело! Дорогостоящие насосы и отнимающая целые недели процедура откачки воды будут не нужны. Все-таки 'Дышащее море' во многих отношениях удобней Балтийского. Наихудшее свойство последнего — узкий вход, лежащий в чужих владениях. Присвоеннное датчанами право досматривать суда и взимать пошлины есть освященное трехсотлетней давностью беззаконие, которое в настоящее время по европейским конъюнктурам не может быть оспорено. Малейшая наша попытка сплотит врагов и приведет в действие заржавелый механизм Ганноверского союза. Морские державы не препятствуют перевозке русского леса, пеньки и железа, в коих нуждаются — но любая нежелательная для них коммерция может быть в мгновение ока удавлена тугим ошейником Зунда. Размещение постоянной британской эскадры в Гибралтаре чревато аналогичными возможностями относительно итальянских портов. Первый мой ост-индский корабль еще проскочит, потом тайное станет явным, и шансы второго намного ухудшатся. Нужна такая гавань, из которой выйдешь — и сразу растворишься в бескрайних морских просторах.
