Юма увидела, как смягчился взгляд Мами, и в тот же момент поняла, что они вспомнили об одном и том же: о них троих вместе на Земле двадцать лет назад, глаза Мами были полны слез, когда она пыталась уговорить их троих на взаимное соглашение.
— Ты когда-то попросила нас пообещать, что мы никогда не позволим повториться произошедшему с Хомурой — что мы будем присматривать друг за другом и делать все необходимое, чтобы поддержать стабильность друг друга, — сказала Юма. — Полагаю, здесь это применимо. Хотя лично я сомневаюсь, что проблемы с отношениями и романтикой Кёко могут всерьез быть столь опасными, это то, с чем, когда появляется возможность, лучше разобраться.
Мами вздохнула, переводя взгляд с Юмы на третью сидящую за их столом, все это время сохраняющую молчание. ВИ, ИИ-помощница Юмы, молча потягивала эспрессо, не напрягшись от внимания.
— Я это понимаю, — сказала Мами, — и не хочу обидеть, но…
— ВИ здесь, потому что я обещала ей рассказать о своем прошлом, — пояснила Юма. — И потому что сейчас она достаточно взрослая, полагаю, она заслуживает того, чтобы услышать это, как оно есть.
— Она обращается со мной как с ребенком, — пожаловалась ВИ. — Как будто я не была работающим ИИ уже два десятилетия.
Юма увидела, как Мами взглянула на девушку, проглотив очевидное возражение: «Но ты все еще ребенок».
— Я научилась слишком многому и слишком рано, — сказала Юма. — Поверь: не стоит спешить узнавать все, что можно узнать.
ВИ издала недовольный хмык, слишком хорошо знакомый Юме. Наследие ВИ как полноценного ИИ Управления привело к излишней уверенности в собственных знаниях и рассуждениях. В конце концов, что означает совет от старших, когда у тебя есть полный доступ к архивам Управления, вместе с вычислительными мощностями, чтобы при желании можно было в них погрузиться? Когда ты можешь симулировать столкновение двух черных дыр во всех деталях общей теории относительности в качестве части своей обычной фантазии?
Юма закрыла глаза, обдумывая тему. Жалобы ВИ по этому вопросу всегда были полны затаенной подростковой уверенности, что Юма просто не понимает, и в этот раз она и правда не понимала. В конце концов, что Юма могла понимать о бытие ИИ, о потреблении в пищу сырых данных и наличии души, неразрывно сплетенной с избранной функцией? Пусть Юма и сделала значительный вклад в ее личность, ее разум собирался разработчиками ИИ с нуля, чтобы быть разом выдающимся и страстно желающим быть в Управлении Представителем всех волшебниц, и пусть, как и все ИИ, она хорошо это скрывала, была уверенность в том, что ни один человек никогда не сможет и надеяться сравниться.
Даже с наполненной кибернетическими имплантатами головой, что именно знала об этом Юма? Разумы Юмы и ВИ работали бок о бок, мысли одной всегда шептали в глубине другой, их воспоминания часто записывались и считывались в одних и тех же хранилищах, но они никогда не могли по-настоящему понять друг друга кроме как так. Управление этого не позволяло.
Тем не менее, именно Юма принимала решения о человеческой личности ВИ, и Юма по меньшей мере столетиями лучше ВИ знала, что значит быть человеком.
— Во всяком случае, какое отношение к этому имеет твое прошлое? — спросила Мами, и Юма снова открыла глаза. Порой мысли и реакции ее товарищей-людей казались мучительно медленными.
— Есть кое-что, что я никогда никому из вас не говорила, — сказала Юма, — но всегда хотела. Небезопасно было говорить рядом с Кёко. Надеюсь, возможно, после этого, я смогу.
Мами приподняла бровь, но промолчала, когда Юма обеими руками подобрала глотнуть огромную чашку с кофе. Тепло и сливки смягчили ее горло.
Юма с негромким звоном поставила чашку обратно на блюдце и взглянула в небо, мысленно вернувшись к далекому прошлому, к тем немногим воспоминаниям, что она всегда блокировала от просмотра ВИ.
— Это насчет Мики Саяки, — сказала она.
Слишком знаком был звук ломающихся лицевых костей отца.
Звучало немного похоже на звук, который слышишь, когда раскусываешь хрящ, или в тех редких случаях, когда ее мать брала мясницкий нож и рубила кусок говядины для супа. Трах, трах, хрум.
Именно этот звук слышала от самой себя Юма в тех нередких случаях, когда родители сердились на нее.
Или так она себе представляла, лежа на кровати в запертой матерью комнате, сквозь стены прислушиваясь к воплям и ударам, как она знала, указывающим, что злые люди преподавали ее отцу «урок», как они это называли.
Она не понимала, почему ее родители впустили их, или почему мать налила им чаю и хорошо к ним относилась. Они были грубы, швыряли вещи в лицо отца и смеялись над ним. Юма как-то знала, что они в беде.
Именно мать физически, почти насильно, отвела ее в сторону и забросила в комнату, прежде чем она смогла увидеть, что происходит, но она видела достаточно, чтобы знать, что произойдет, видела, как один из мужчин — «Танака-сан» — ударил отца в живот, тогда как другой не дал ему упасть.
Ее родители казались столь беспомощными, столь безнадежными перед лицом всего этого, как если бы у них не было выбора кроме как позволить этому произойти и молиться, чтобы это поскорее закончилось.
Конечно, это чувство было весьма знакомо Юме — просто ее шокировало видеть, как это происходит с ними.
Кто они?
Через мгновение удары и грохот прекратились, и Юма взглянула на стену с выцветшими и потрескавшимися обоями, размышляя о том, закончилось ли все. Ее матрас скрипел и стонал, ослабшие пружины были бесполезны даже при ее малом весе, но тишина длилась.
Наконец, она услышала голоса разговаривающих и постаралась прислушаться к ним, но даже тонкие стены их данти не позволяли ей услышать всех слов.
— Хватит плакать… ребенок, — сказал один из мужчин. — Ты смущаешь… на глазах у жены. Ничто из этого… постоянно, и ты можешь принять это лучше, чем… может. Это… пример того… заплати долги через три дня. Или же… что-то более постоянное с тобой, твоей женой или твоей милой дочуркой. Или, возможно, только психически постоянное.
Юма закрыла обеими руками рот, как раз вовремя остановив испуганный писк. От этих слов ей в спину ударило копье леденящего страха, более страшного, чем она считала возможным.
Затем она услышала голос отца, сдавленный и тихий.
— Что… думать… вы же знаете, я не могу заплатить. Что… ожидает меня… По крайней мере… отработать или вроде того. Я сделаю… вы хотите. Но у меня нет… денег.
— У тебя еще есть… можешь заплатить так.
— Никогда.
Последнее слово оказалось поразительно громким — Юма удивилась, что у ее отца вообще осталось столько силы и неповиновения.
— Посмотрим, не передумаешь ли ты в ближайшее время, — сказал другой мужчина, и Юма даже сквозь стены расслышала его высокомерие. — Ты знаешь… свой выбор. Отдай нам… и заплати… долг. Или хуже.
— Вы… чудовища, — сказал ее отец.
Другой мужчина рассмеялся отвратительным злым смехом.
— И нам это нравится, — сказал он. — Увидимся.
Долгое время спустя Юма услышала, как хлопнула дверь, и расслабилась, пусть и немного. Она почувствовал укол боли и опустила глаза, обнаружив, что от сжатых кулаков из ладоней пошла кровь.
Она не плакала — она не могла плакать. Было не безопасно.
— Богиня, это совсем как те фильмы ужасов о прошлом, — сказала явно шокированная ВИ. — Я всегда полагала, что злодеев преувеличивают. Неужели и правда так было?
Юма сделала все возможное, чтобы научить ВИ, что на свете есть гораздо больше, чем снилось архивам Управления, но она знала, что непросто, купаясь в море, казалось бы, нескончаемых данных, порой вспоминать поглядывать в безграничное небо.
Она увидела, как смотрит на нее ВИ, и поняла, что ВИ услышала ее намеренно просочившуюся мысль.
Юма почувствовала проходящий сквозь разум ВИ ужас, эмоции отразились в эмоциях Юмы, и она снова задумалась, правда ли было мудрым показывать ей ужасы, что шептали в глубинах этого зачастую холодного неба, настолько тщательно закрытого от мира Управления и его алгоритмов.
— Порой было, — помешивая ложечкой чай, сказала Мами. — Жизнь порой могла быть жестока.
— Как говорится, естественные воспоминания ненадежны, особенно по прошествии такого времени, и особенно если они из детства, — сказала Юма. — Высок шанс, что мой мозг предпочел запомнить эмоции, а не детали. Легко представить, как мои воспоминания преувеличивают тех, кого я считала злом.
ВИ вздохнула.
— Я… меня поражает, что люди смогли выбраться из такой грязи, со всем этим ужасом и даже не работающими воспоминаниями.
Мами пренебрежительно фыркнула, поднимая свой чай.
— Уважай своих создателей, ВИ, — сказала она.
День, когда жизнь Юмы изменилась, был ярким и солнечным, весеннее солнце заметно решительно наполняло мир яркой радостью, просто не способной пронзить накрывший ее день мрак.
Прошло два дня после полученного родителями ультиматума о долгах, два дня, во время которых из родителей, казалось, высасывало жизнь. Ей не нужно было объяснять, что это значит, когда родители в первый день часами общались по телефону, названивая одному человеку за другим, только чтобы под конец угрюмого дня мать разрыдалась за столом.
Ее отец переключался между взрывными порывами ярости и явной депрессией, и Юма, знавшая обычный его выход для гнева, почти весь день пряталась в своей комнате, не в силах порадоваться, играя в одиночестве, под давлением заполнившей дом миазмы, но не в состоянии заняться чем-то еще.
Хотя, как ни странно, в тот день с ней ничего не произошло, даже когда ее родители поздно вечером принялись обильно пить — само по себе было аномалией, что ее родители пили вместе, а не по отдельности.
На следующий день родители повели ее гулять, пусть даже морщины вокруг глаз родителей ясно давали понять, что они не слишком много спали, если спали вообще.
Поразившая ее семью немалая трагедия, как бы мало Юма ни понимала, также странным образом установила между родителями мир и единство. Где раньше они ссорились и дрались и срывали свой гнев на Юме, теперь они объединились, по крайней мере, в смирении. Юма наслаждалась этим, даже зная, что это в лучшем случае иллюзия.
Ее родители сказали ей, что у них для нее сюрприз, и в то время как Юма была вполне уверена, что ей нравятся сюрпризы, она чувствовала, что почти наверняка здесь что-то неправильное.
Хотя все эти негативные мысли оказались отброшены, когда автобус, на который они сели, повернул за угол, и Юма подняла глаза, заметив краем глаза что-то большое и значимое.
Она вскочила со своего места, глядя в окно, едва сдерживая визг возбуждения.
— Destiny Land! — вторила она гигантскому красочному знаку, возвышающемуся над входом в парк аттракционов.
Она взглянула на мать.
— Так мы правда?..
Ее мать улыбнулась и кивнула, и на этот раз Юма и правда взвизгнула. Часть ее знала, что ребячеством было настолько возбуждаться, но она вполне могла вспомнить классную экскурсию, которой все в ее классе были так же возбуждены, и она позволила себе присоединиться в этом к ним, отсчитывая дни до поездки, пока родители не сказали ей, что не смогут оплатить сборы за экскурсию, и она не поедет.
Часть ее также знала, что в этом нет смысла. Почему ее родители заплатили за троих в Destiny Land, когда они не заплатили за школьную экскурсию для нее одной? Почему они заплатили, когда они должны были этим пугающим мужчинам?
И почему ее мать выглядела так странно, как будто заставляя себя улыбаться?
Но когда они вышли из автобуса, ее родители держали ее за обе руки, она сумела проигнорировать эти мысли, скрыть их где-то подальше.
Солнце было ярким, цвета парка манили ее, и один благословенный день она чувствовала, что они были нормальной семьей.
Это был один из лучших дней в ее жизни.
Позже тем днем Юма и ее родители снова вышли из парка. Солнце было даже ярче, но весенний ветерок прохладой обдувал лицо, липкое от неаккуратно съедаемого мороженого. В одной руке она продолжала держать рожок с остатками полурастаявшего угощения. Она знала, что стоит побыстрее доесть его, но часть ее хотела просто держать и разглядывать его, как будто она сможет на всю вечность приморозить к месту новизну и радость.
Во время прогулки в нескольких кварталах от врат парка, когда она приподняла полусъеденный рожок мороженого полюбоваться им, она впервые заметила стоящего вдали перед черной машиной мужчину в костюме, небрежно смотрящего в телефон, обрамленного следом от укуса в верхней части рожка.
Юма инстинктивно замедлилась, ей в сердце вполз приступ страха.
«Танака-сан», — подумала она, имя прозвучало в ее голове, и пусть даже они еще были в квартале от него, и черты лица мужчины были неясны, она знала.
Юме пришло в голову, что они давно прошли автобусную остановку, и что вместо прогулки по переполненной главной улице они сейчас были на почти безлюдной укромной дороге.
Через мгновение шаги ее отца тоже замедлились, пока он не остановился полностью на месте.
— Я не могу этого сделать, — взглянул он на мать с появившейся на лице чистой мукой.
— Мы это обсуждали, — тихо сказала мать с непонятными эмоциями на лице.
— Я это знаю, тупица, — сказал отец. — Но я не могу этого сделать.
— Ты знаешь, что у нас нет выбора, — с проявившейся в голосе мукой сказала мать. — Если мы скажем нет, они просто придут забрать что хотят.
— И если попытаемся сбежать, нас застрелят, — пусто сказал отец. — Да, я знаю. Но я все равно не могу этого сделать. Я не могу пойти туда и это сделать.
Страдальческий взгляд украдкой на Юму.
— Тогда что? — прорычала мать, агрессивно наклонившись вперед. — Хочешь, чтобы я отвела ее туда? Или хочешь заставить ее идти одну? Ты такой трус?
— Да, я чертов трус, так же как и ты! — возвысил голос отец. — Не обращай все в то, кто трус, а кто нет. Не будь мы трусами, мы бы этого не делали!
Ее мать втянула воздух, и Юма вдруг поняла, что весь этот гнев матери был порожден отчаянием, а не одним лишь неудовольствием.
— Так для нее все будет спокойнее, — сказала она. — Лучше того, что произойдет, если мы попробуем что-нибудь еще. Ты знаешь о моем прошлом. Она сможет в итоге пройти через это. Не нужно ей видеть, как ее родителей убивают у нее на глазах.
— Это предполагая, что она сама не вернется убить нас, — сказал отец. — Мы чудовища.
— Где была вся эта вина, когда ты напивался и швырял ее по комнате? — теперь с по-настоящему обратившимся в сердитый рык голосом сказала мать. — Думаешь, это хорошо для девочки ее возраста?
