Двадцать отражений лжи

Мы уже забрались довольно высоко, когда он приостановился и вынул из-за пазухи пакет с инструментами. Меньше чем через полминуты одна из пластин обшивки уже лежала на полу, открывая электронную начинку стены. Я не вдавалась в детали манипуляций Неро с электроникой, предпочитая терпеливо ждать их результата.

Результатом было видимо то, на всем этаже ушли в спящий режим датчики движения на камерах наблюдения.

Прислушавшись и не обнаружив реакции охраны, он прошел еще с полдесятка шагов вперед и отжал очередной люк в под самым потолком. Бросив: "Подожди пока", он ухватился за край люка, подтянулся и исчез внутри. Я слышала его шаги где-то слева и сверху — и тревогу пока никто не поднял.

Через несколько минут он вернулся и протянул руки:

— Залезай.

Я подпрыгнула и без труда пролезла на животе в широкое, но низкое отверстие, на поверку оказавшимся частью стены в кабинете Командора. Нижним краем оно касалось пола, и, приподнявшись, я обнаружила, что находился лаз под декоративным столиком.

— Можешь приступать, я постою на стреме, — бросил Неро, внимательно осматривая камеры слежения.

С замками проблем не возникло — нужный сейф помнил меня, чуть ли не сам открываясь навстречу. Кончиками пальцев, затянутых в перчатки, я перебрала тусклые уголки считывателей, и, найдя наконец нужный, выдернула его из стопки. Торопливо проверила, перелистывая список файлов. Все, все здесь...

Аккуратно заперев за собой все двери, я снова нырнула под столик, спрыгнув из люка вниз. Следом мягко и бесшумно приземлился Неро. Он задвинул крышку люка обратно и запустил руки в электронные недра стены, возвращая камеры в исходное состояние.

Даже не верится, что все оказалось так легко... Я еще раз включила считыватель, уже медленнее просматривая его содержимое. Компромат на себя саму — удалить сразу, а во всем остальном может и найтись что-нибудь интересное... Ого, да здесь и бывших Командоров личные дела...

Я не удержалась и открыла пару самых любопытных файлов. Взгляд зацепился за мелькнувшую голографию — сначала скользнул мимо, потом вернулся, сосредоточился и застыл.

С голографии на меня смотрело лицо мужчины, с тихой руганью разыскивающего выпавшие из кармана винты в пяти метрах от меня.

Мы действительно были знакомы — и очень давно. Он действительно знал "Полюс" лучше, чем кто-либо еще, поскольку сам проектировал его.

Нердайн Филирно. Мужчина, который давно умер.

Филин.

Отражение двадцатое.

В голове было пусто.

На душе было легко.

Перед взрывом время замирает, от тишины закладывает уши.

Темные квадраты складываются в стены, низкий потолок плывет перед глазами. Все тот же коридор в толще стен, все то же. Даже снятая со стены пластина так и осталась лежать на полу.

Мир ничуть не изменился за эти несколько секунд.

Его шагов не слышно. Как всегда. И чужое "Что случилось?..." возникло из пустоты.

— Ничего не случилось.

Мой голос спокоен и тих.

Он слишком поздно заметил резко взлетевший в воздух пластиковый прямоугольник, и не успел заслонить лицо руками. Кажется, это уже традиция...

Рассеченная острым углом щека начала сочиться кровью. Филин рассеяно смахнул ее рукавом и наклонился за старым считывателем, быстро пробегая текст глазами. Поднял глаза, скользнув взглядом по моим рукам, наливающимся лазурным светом.

— И что теперь? Убьешь?...

Звук пощечины всплеском разнесся по коридору. И еще. И еще... Если бы не пустота, пожирающая душу, я бы боялась. Он мог ответить — может, даже убить. В конце концов, предела его настоящей силы я не знаю...

От пощечин покалывало пальцы. И не понять, кому больнее...

— Ты задолжал мне. Ответы.

— Хочешь знать, почему я жив?... — медленно произнес он. — Об этом я говорил.

— Я хочу знать, почему ты ждал столько лет.

— А ты?...

— Я ничего сделать не могла!

— Ты все могла. Только не хотела по-настоящему.

— Тогда ты бы гнил на дне Бездны! Это единственное, чего я хотела по-настоящему! — я сорвалась на крик. — Ах, прости, ты же оттуда и выполз, эйра!

Пустота души сочилась глухим рыком, жидким огнем вспыхивала в глазах.

В мозгу что-то щелкнуло, порвались последние цепи, когда-то связавшие мою силу. Силу, от которой начинали истекать слезами каменные корабли, корежился грубый, мертво-неподатливый металл, а живые клетки делали все, что я хотела. Тело вспыхнуло ледяным лазурным пламенем, укутываясь потоками чистой рах — энергии звездного ветра.

Я не делала ничего. Просто шла вперед — но Филин отступал. Всего несколько шагов, но это моя победа. Острый коготок, укутанный ярким сиянием, уперся в грудь остановившегося мужчины. Уперся — и толкнул. Несильно, только чтобы заставить сделать еще один шаг. И еще. И еще...

— Ты же у нас такой всесильный — почти бог для этого отсталого, примитивного мира "дикарей с копьями". Так скажи же мне, Филин, почему ты решил посчитаться за свое "убийство" только сейчас? Конечно, обидно, когда предают — и бьют в незащищенную спину... Ведь правда? Помнится, ты большой специалист по предательству... — по моим губам скользнула улыбка. От этой улыбки застывал колкими льдинками воздух и становились непроницаемыми его глаза. — Как же так вышло, что месть запоздала на столько лет? Когда и виновники-то давно лежат в могилах, пусть и от старости. Кому и за что вы собирались мстить, Командор? За свое поруганное самолюбие?

— Я играл по общим правилам — и проиграл только по своей вине. За это не мстят, — он качнул головой. Не отступал, потому что некуда отступать — спина упирается в стену.

— Так что же вдруг произошло? — саркастический тон, злая насмешка, злорадство... Декоративные ширмы, закрывающие звенящую пустоту и легкость безразличия. Перед противником сохраняй лицо, держи улыбку небрежности на губах и презрение во взгляде. Во что бы то ни стало.

— Он перестал быть тем, что я создавал.

Молчание.

— Ты понимаешь?

Молчание.

— Он убивает.

Молчание...

— Он убивал всегда.

— Четыреста лет назад он остановил Распад и собрал Империю по кускам. Сейчас это — фитиль, который уже тлеет. И когда грянет взрыв, мало в этом мире не покажется никому.

— Тебе-то что до этого "дикого мира"...

— Это не касается никого, — Филин смотрел на меня в упор, и из холодных синих глаз в Мир заглядывала Бездна. И ее бесконечная пустота... — Даже тебя.

— Даже?... — у меня вырывался смешок. — Неужели ты считаешь меня глупой — настолько? Великие Создатели, да на что ты вообще надеялся, когда пытался перетащить меня на свою сторону? Я ведь узнала бы. Рано или поздно.

Филин поменялся в лице, и я, кажется, впервые увидела на нем растерянность. Вот мы наконец и добрались до главного, счистив нужную лишь для отвода глаз шелуху.

Молчание. Вязкое и очень понимающее.

Я удивлена? Нет. На чем еще может играть эмпат, как не на эмоциях?...

— Нет. Нет. Нет... — твердил он как заведенный. — Ты не понимаешь...

— Я все понимаю.

На амулетах, оплетающих мою шею, танцевали змеи, сотканные из лжи. Это так легко понять... Я завела руку назад и одним движением сорвала переплетение тонких цепочек и ремешков, швыряя всю связку ему под ноги.

А ненужные колебания, как глупые надежды, для тех, кто не знает, что предательство и обман этот эйра возвел в ранг тактического хода.

— Я надеялся... — его взгляд, странный, остановившийся, устремлен под ноги, на россыпь кругляшей. — Зря ты с ними так. Они действительно защищали... И не давали мне никаких преимуществ.

— Ну конечно... С тех пор, как подобные тебе купили на красивые слова простодушного ребенка, прошло пять сотен лет — а чуть позже ты сам сделал все, чтобы я никогда не забыла урок. И я его не забуду, — мои глаза стали колючими и злыми. — Это же до какой степени тебя припекло с этим флотом... Заставить силой не получилось — пришлось ловить на другой крючок. Тяжело было, правда? Соперник мешал? Пасквили на него подсовывал... А сам... Ваша сила воли, фарр, потрясает — изобразить страстные чувства к блеклому альбиносу, не раз как следует макнувшего вас носом в грязь... Премия "Алых подмостков" — не меньше.

— Ким, не надо. Пожалуйста... — в его голосе сплелись из ниоткуда призраки боли, которой не существует.

Крылатые змеи взмахнули перьями и начали завораживающий танец иллюзий.

— Вира, Неро, Вира... — эта игра окончена, и, какова бы не была следующая, ни один ход уже не повторить и не вернуть из отбоя. Признай уже это. Признай...

— Да почему ты думаешь, что ничего не может измениться?! — по-вериному зарычал он, ловя мои пальцы. Что же ты делаешь, дурак... сожжешь же руки до кости... — Разве та девочка — по-прежнему ты?! Ведь нет же!... Почему все не может быть настоящим?...

Да признай ты наконец!!...

— Настоящим... — я отвернулась, выскальзывая из чужих рук. — Маленький совет — так, на будущее... Надо было тебе все рассказать самому. Я бы разозлилась, но поверила... Может быть.

Ничего не меняется. И наивная, верящая словам девочка где-то глубоко внутри меня снова плачет от боли.

— Ким... Не уходи... — обреченный, потерянный шепот растворился в тишине.

В иллюзии хочется верить. Хочется — до истекающего слезами и пустотой сердца. Верить в голос, в бледность, видную даже сквозь смуглую кожу, в бескровные губы, шепчущие слова, в которые невозможно было бы не верить, будь они сказаны другим. Во взгляд, которому не нужны были никакие слова. Которого хватило бы любой женщине мира.

Как хочется верить... Но — это всего лишь игра. Лишь воздух, окрашенный мечтами и гибкими ребрами формы. Танец крылатых змей. Иллюзии...

Последний ход. Последний жест, в котором поднялась рука — и оттолкнула мужчину прочь с дороги.

Рука негнущейся плетью упала вниз, хлопнув по боку. Следом упал он. На колени.

— Не уходи...

— Нет.

Иллюзии...Туманные мороки будущего и настоящего, то, чего нет, не было, и никогда не будет. И взгляд, и голос, и руки, лихорадочно сжимающие мои ледяные пальцы — все... иллюзия действия, то, чего не было и нет. Это была достойная попытка. Но...

— Ким... — в голосе слишком много боли, чтобы я могла слушать. А в глазах, что смотрят на меня не отрываясь... — Не оставайся на станции. Механизм уже пришел в движение, и даже я не смогу его остановить. Команда отдана, и оппозиция Центра начнет действовать в ближайшие недели. Ты можешь погибнуть...

Лихорадочный шепот эхом отражается в сознании, не задевая, не влияя на мысли.

Я ухожу. Закрыв глаза, зажав уши, все быстрей и быстрей... Не ухожу — бегу, боясь сломаться.

* * *

За стеной слышны музыка, смех, может, разговоры... Не знаю. Не помню...

Круглые иллюминаторы обзорной галереи выглядят провалами в ночь — черные, слепые колодцы...

Кетта, Избранная, ты начала свою жизнь со смерти, и продолжишь сотнями тысяч смертей. Древние оракулы не врали — с твоим рождением в Мир пришла война. Только принесла ее не ты...

Я вспоминала, сопоставляла, анализировала, понимая, что Корпусу не выиграть войны против своего создателя. У него в запасе не только громада "Ристана" и плотная сеть политических интриг, связавшая по рукам и ногам всю верхушку Империи. Есть еще много всего — или Филин перестал быть самим собой.

Или — перестал?...

Перед глазами плотным кружевом сплетались нити чужих планов, и даже сейчас я не могу не поразиться их точности и выверенной красоте. Но кто дал право тебе, эйра, вершить судьбы чужого мира — мира, где подобным тебе почитают за богов?!

Боги! Хищные звери, жаждущие крови, слез и смертей.

Сколько было нас — сломанных кукол, стоящих на службе гордыни и самомнения чужого мира? Менее значимых, менее громких, тех, о которых не вспомнят уже через сотню лет?... Сколько еще папок хранят твои сейфы, Филин?...

Больше сломанных судеб и искалеченных душ не будет. Больше никогда.

Но как же легко повелевать движениями наших слабых сердец... Даже после проигрыша он не сдался. И фарра Игра почти оправдала ва-банк...

Взгляд скользнул по негостеприимно закрытой двери, за которой цветет праздник. Пальцы коснулись переговорника, набирая мне одной известный номер, — и на этот звонок ответят в самой густой толпе.

— Командор?... Я закончила дело. Я знаю, кто стоит за заговорщиками в Совете.

По-настоящему предать может только тот, кого любишь.

По-настоящему предать можно только того, кого любишь...

* * *

— Как ты?

— Все хорошо.

— Ты уверена?

— Все хорошо! — нажим в моем голосе, кажется, способен продавить стальную стену.

— Ты молодец, — Ив обнял меня и целует в макушку. — Такое расследование провести в одиночку!

— Мне просто повезло, — я отвернулась, чтобы не видеть радостно улыбающихся лиц всего блока, собравшегося по такому случаю в штабе. — Мне. Повезло...

— И все равно, почему вы не хотите отметить? — задорный голос Оско прозвучал странным диссонансом. Он чувствует это и начинает тревожно стричь ушами. — Вас же назначают координатором отдела...

— Северной ветви, — ровно закончил Чезе.

— Ну и что? Не такая уж и провинция. Филиалы первого порядка — вполне приличное место, — Оско не сдавался. — К тому же нас отправляют с вами.

— Да уж, потрясающая перспектива, — скучным тоном заметил Пешш, глядя в пространство.

В виски тонкой иглой стучалась боль.

Пусть. Пусть для вас единственной причиной моей боли будет перевод на край галактики. Тем лучше. Легче. Для всех.

Мои ребята. Мой блок. Моя сеть. То, что роднит сильнее крови... В первый раз за два сезона мы снова вместе — действительно все, даже Селен со своей группой здесь.

— Ты хочешь остаться?... — я устало потерла ноющий висок.

— Я?... — Пешш на секунду растерялся.

— Я никого не держу насильно.

Хочу раздать все долги. Мой путь лежит далеко, значительно дальше северных границ... Я купила свою жизнь — в обмен на другую, и Эрро расплатился честно. Через несколько месяцев я погибну — в который уже раз, а где-нибудь на Коррофуне появится биолог со свежеотпечатанной личной картой. Осталось только придумать сценарий и поставить спектакль.

— Вы и правда больны, — фыркнул Пешш.

— Больна? Вы что, уже и это успели обсудить?!

Глаза, глаза, глаза... Двенадцать пар глаз виновато опустились под моим взглядом.

— Вам нужно отдохнуть, — Чезе смотрел на меня с плохо скрытым сочувствием.

— Я не устала!

— Как скажете, фарра... — он покорно пожал плечами, не отводя испытующего взгляда.

— Ким, мне кажется, тебе все же стоит отдохнуть. Ты... — Ив на секунду замолк и мягко закончил: — Выглядишь усталой.

Я невидящими глазами смотрела в пространство. Усталой? Пусть так.

Больно-то как... Не голове. Сердцу.

— Командор уже проставил дату? — тихо спросил Селен, сидящий рядом.

— Да, — так же тихо ответила я.

— И?...

— Улетаем через четыре дня.

— Чем вы провинились, командир? — печальный взгляд и усталое, который день носимое удивление. — Вы заслужили представления к ордену, а ваша награда походит на ссылку.