Еще один шанс. Часть 3

Народ выходил, выползал, вылезал из вросших в морозную землю изб. Недоуменно оглядывался. Крестился. Разгибался. Выпрямлял сутулые спины. И словно зачарованный волшебной дудочкой Нильса шел за санями в сторону дома, где жила семья Никиты Голого локтя.

Музыкант всё усложнял и усложнял мелодию. Его пальцы с непостижимой быстротой скользили то вверх, то вниз, аккорды смешались в один буйный поток звуков. Казалось зажмурь глаза, и покажется, что играет не один человек а несколько.

(Примечание автора. Неофициально: Гармонь, и другие музыкальные инструменты включены в программу обучения учащихся школы Таганово с 1684 года по решению преподавателя школы Голубевой Т.С. Официально: Гармонь — язычковый клавишно-пневматический музыкальный инструмент. Состоит из правого и левого полукорпуса, на каждом из них находится клавиатура с кнопками или клавишами. Впервые на Руси появился в деревне Таганово в конце семнадцатого века и сразу же стал всенародно любимым музыкальным инструментом.)

— Господи, сподоби, своей милостью рабов грешных! — люди стали задавать вопросы, когда собрались возле избы старателя. — А, что случилось? Куда все идут? Что сотряслось?

— Ой, худо! Горюшко — горькое! Горе? — недоуменно звучало с одной стороны толпы. Говорили слабым, упавшим голосом, примиряясь с неизбежностью выпавшего несчастья на простых, никем не защищённых сельчан.

— Наш кормилец, Иван Лукич проиграл семью Никиты в карты.

— Как же он теперяча? Что будет с женушкой, с малыми детками? Помрут ведь убогие, кушать то нечего! Зима лютая на дворе!

— Радость. Радость! Радость? — ответом шло с другого конца.

— Барин из Таганово Голому локтю за заслуги небольшой домик с амбаром да банькой подарил. Вот и радуются крещеные — новоселье.

— Слышали, тагановский помещик Локтю, сдуру, ради прихоти, здоровенную домину подарил и несколько лошадей! — народная молва тут же, на ходу увеличивала награду.

— Вот тебе и крест святой и пречистая богородица! Тьфу... — всё больше разрасталась барская благодарность к бывшему односельчанину. — Представляешь, купчине Воронцову вожжа в одно место попала...

— Бросил все дела, специально приехал из Москвы, выиграл в карты его самого и всю семью у нашего кормильца! А затем отстроил, этому босяку, здоровенные хоромы, подарил табун редких лошадушек, да есчо понагнал цельный табор голосистых красных девок, с песнями, собирать его в путь — дорожку! Вот, где справедливость на белом свете? Почему одним всё — другим ничего?

Возле небольшой избушки Голого локтя стояли двое саней. Кони, били копытами землю, фыркали и гремели бубенцами, украшенные разноцветными лентами, вьющимися на легком ветру. Сбруя лошадей пылала жаром начищенных медных блях и подвесок.

— Православные, — громко произнес Никита, завершив погрузку своего большого семейства в наряженные яркими лентами сани (Вместе с отощавшей от голода кошкой и коробочкой для домового).

— Приглашаю всех в Таганово! Ко мне, на новоселье! Прошу, люди добрые, на пир честной! Не откажите, будьте гостями...

И люди замерли, и, казалось, даже дыхания людей не было слышно.

— Да, ещё несколько сундуков злата-серебра отсыпал... — продолжалось увеличение чудачеств странного помещика после паузы. — А иначе откель у Никитки такие деньжища? От пуза напоить да накормить два села?

Тройки весело понесли в сторону Таганово. Вышли на хорошую накатанную дорогу. Кони игриво закусили удила, развели головы в разные стороны. Стали задорно перебирать длинными ногами увеличивая скорость. Снежная пыль поземкой завертела из под полозьев. Зазвенели колокольчики и погремушки. Весело заиграла гармошка, раскатисто зазвучала задорная песня... (https://my.mail.ru/mail/sergei-2759/video/8244/8252.html?related_deep=1 )

Ой, полным, полна, коробушка,

Есть и ситцы, и парча.

Пожалей, моя зазнобушка,

Молодецкого плеча...

— Что это? Что это? Что это? — было слышно вдоль дороги.

— ГАРМОНЬ! Гар-монь. Гармооо-ньь, — людское эхо гулко разносилось ответом.

Глава 20.

Июнь 1688 года.

Переславль-Залесский. Берег Плещеева озера.

Место постройки потешного флота

молодого царя Петра.

— Ох, боже праведный! Ох, дева пречистая! Ох, пресвятая богородица... — князь, боярин и воевода Борис Михайлович Прозоровский перекрестился. Молча уставился вдаль. На глаза накатилась слеза.

— Вот она и смертушка моя настаёт! Вот и всё, окончена жизнь! Пропал я. Погибла моя буйная головушка. Так подставил меня, так подставил, это ирод ненашенский! И откуда он только взялся, иуда, христопродавец, дьявол во плоти? Всю жизнь мне исковеркал, всю судьбу переломал!

Восходящее солнце золотым пожаром горело издали в верхних окнах монастырского купола. Далеко по округе малиновым звоном разливались голоса новых колоколов Троицкого Горецкого монастыря. Их звуки выматывали душу, оглушали и притупляли чувства. Чуть погодя ударили в большой колокол, потом в перебор, словно на пасху, весело заиграли, зазвонили во все колокола сразу.

— Это по его наводке я подбрасывал царю картинки с кораблями. По его приказу постоянно восторженно сказывал о море, будь оно трижды неладно. Ещё приволок в подарок здоровущий макет пиратского корабля, что более аршина в длину. Разве я мог так думать? Разве я мог так предполагать? Забава, она и есть забава. А когда его величеству благоугодно стало развлечь себя плаванием на небольшом ботике по Яузе реке... Помечтать под плеск небольшой волны о дальних странах, о морских сражениях — взял и напросился вместе с ним. И как будто дьявол вселился в царя! Захотел он иметь свои настоящие корабли, свой флот. А, я ещё сдуру ляпнул... — Конечно батюшка-государь, это же очень здорово иметь свой флот. Да с громкими пушками, удалыми матросами, большими развивающимися флагами... Это же так прекрасно! А иноверцы, подлюки, сучьи дети, воры преподлые, пакостники, все как один, подхватили дурную идею. Похвалили. Поддержали. Подставили!

— Что можно сказать? Молодец, Бориска — сам совет подал царю — сам и исполняй! И как быть?

— Ох-хо-хоо, Господь, отец наш небесный, грозен и справедлив ты в гневе своём, — воевода горестно вдохнул полной грудью. Перекрестился.

Чистый утренний воздух был насыщен запахами сена и цветов. Над едва плещущим озером стоял туман, в тихом, теплом воздухе занимающегося дня зудели комары. Большое розовое солнце не спеша, вразвалочку выползло из-за края земли и лениво поднималось над полями.

— Петр Алексеевич нагнал мужиков, погостил в Переславле всего несколько дней, — тяжелые воспоминания никак не хотели покидать голову Прозоровского.

— А затем ускакал с Меншиковым, Измайловым и Голицыным домой — командовать сухопутными потешными сражениями. А мне теперяча надобно строить флот для царевой морской потехи. А для того ещё верфь корабельную. А там и пристань приличную. И в довесок ко всему ещё и возводить батарею на мысу Гремячем. А ведь я, даже не ведаю, каков он есть этот самый корабль! Я их только на картинках-то и видел. И воды я боюсь, как огня! Мы, не морская держава. Нет у нас корабелов, нет матросов, нет капитанов. Никого нет. И где их брать?

— Ох, пропала моя головушка, — голова боярина гудела от мыслей. Сердце всполошенно билось в грудном капкане, вонзая боль под самую лопатку. — Хоть и дал государь в подмогу, этого немца Карштена Брандта да ещё двоих заморских "мастеров" Класса да Корта. А они после расспросов, похоже, ещё меньше моего знают о кораблях. Или скрытничают аспиды проклятущие, добиваются смертушки моей. У крысёныши ненавистные — муторно с ними!

— Что же делать теперяча? Что делать? Что? Дело новое, небывалое... А тут ещё сказывают на днях курица петухом кукарекала, верная примета... — к беде.

— Утопиться что ли? — боярин посмотрел на тёмную воду. — Уж лучше так, чем голову снимут или на кол посадят... Кстати, говорят здесь от берега сразу, глубоко.

— Батюшка, кормилиц! — к воеводе подбежал староста из большого села Васильково, вотчины боярина, что находилось в двухстах верстах от Москвы. Он взглянул ему в глаза, уважительно, глубоко поклонился, бухнулся на колени. — Вот ты где! Кое-как тебя нашел.

— Прошка? А ты здесь откудава?

— Так пришел со всеми деревенскими мужиками.

— А они почему, тут? Кто велел?

— Софья Борисовна, дочь ваша. Голубушка, казала, что бяда вяликая! Что, ты, надежа наш в большой опасности. Нехристи собираются напасть на нашу сторонушку. Помочь тебе надо. Крепость на озере построить, да постоять всем миром за землю русскую. Собрала многих, кто топором умеет махать да сюда привела.

— Подожди не тараторь. Так она, что, с вами? Здесь?

— Ну да. Вон, тамача, у леса, командует.

— Как командует?

— Как надобно. Как положено. Как енерал!

— Значит, так! — умело распоряжалась высокая девушка, стоя возле начатой строится пристани... — Первое! Всё, что понастроили эти косорукие горе старатели, поломать. Второе! Ямы, которые они тут понакопали, закопать. Мусор, грязь, опилки, щепки — всё повычистить. Чтоб блестело и зеленело, как будто, нет никаких работ. И главное... Ребятушки, побыстрее, побыстрее всё делаем! А-то мне ваше сонное царство уже опостылело. А если я рассержусь!, будет всем плохо!

— Иванцов!

— Слушаю, Софья Борисовна, — ответил парень, стоявший у неё за спиной.

— Передай радио Климову. Пусть выделит нескольких бойцов и вернет всех строителей, что ушли подрабатывать в село Веськово.

— Будет сделано!

— Далее, Хомутов!

— Слушаю, матушка.

— Где воевода Михайловский? Почему я не вижу его?

— На озеро, с утрица ушёл. Думы думает, важные, в одиночестве. За ним отправили Прохора.

— Хорошо.

— Так, Анисим, теперь с тобой. На следующей неделе прибудет большой обоз с корабелами из Архангельска. Бери своих мужиков, выбери удобную площадку и начинай готовить место под строительство временного поселения. Кстати, как подойдут беглые работники из Веськово, их тоже можешь забрать к себе. И следи за ними. Мне тут лодыри не нужны. А будут возмущаться, отдай их Климову, пусть вместе с его бойцами по полям, без устали, с утра и дочи, бегают. Или нет, подожди, пускай лучше, пока нет кораблей, по деревьям лазают на скорость, к высоте привыкают.

— Дарья?

— Аушки, кормилица!

— Обоз с бабами дошел, всё нормально? Отставших нет?

— Все тутачки. Все добрались, с божьей помощью.

— Полевую кухню развернули?

— Да, матушка. Пищу ребятушкам готовим. Хлебушек замесили. Возницы повели лошадушек скупать на озеро. Все при деле. Все под рукой.

— Замечательно! Иди и найди, этого паразита, который, у них, тут, отвечает за продукты питания. Всё посмотри. Всё проверь. Перепиши. Доложишь к вечеру.

— Ладушки, боярынька наша, всё исполню, как велено.

— О-ля-ля, мадам Софи-я... — к девушке подбежал человек в пышном белокуром парике, волнами ниспадающим на камзол из голубого атласа, украшенный розовыми бантами, в розовых чулках и красных башмачках, в коротких бархатных штанах с лентами. На животе и с боков неизвестного из-под бархатной куртки выбивалось тонкое белье в кружевах.

— Это-о какой-то кошмарь, ужасаль, фантастик моветоон! — иностранец гортанно произнес в нос. — У нас с вами урок через половину час. А ви ещё не готови?

Военачальница повела соболиной бровью. Прищурила глаза и произнесла по-французски с сильным "рязанским" акцентом... (Примерный перевод автора. Поль, сейчас я сильно занята. У меня нет времени на пустые разговоры. Мне не до занятий с тобой. Иди и займи себя чем-нибудь полезным. Например, найди иностранцев и познакомься с ними. Вечером, всё расскажешь, кто они и чем тут занимаются.)

— Шарман, когда мы прибудем на место, вы обещали познакомить меня с молодым царем, — учитель запротестовал в ответ. — А вместо этого мне приходиться заводить дружбу и следить за всякими старыми голландцами, скукота. Сударыня! Вы наняли меня учить вас французскому языку, политесу, танцам и на досуге рассказывать веселые истории про Высший свет, Короля Солнце и мою милую Францию. Вы говорили, что это путешествие будет ужасно интересным, что...

— Поль де Мюрай дю Реварди! Давай ноги в руки и дуй мелкой рысцой к голландцам. Пожалуйся им на варварскую страну. На свой глюпий, деспотичний ученица. В конце концов, расскажи им про кошмаль, коноваль, и прочее ужасаль... наших дорог, — боярыня произнесла уже по-русски, резко повысив голос. — И не отвлекай меня, пока не позову, ясно?

— Но, София Бори-со-внаа? — он обиженно посмотрел на её красивые, хорошо очерченные губы, небольшой с курносинкой нос и широко разметанные брови, придающие лицу решительное выражение.

— И помни!!! — она вновь перешла на язык Людовика ХIV. — Не будешь меня слушаться, верну туда, откуда забрали... в Бастилию! К крысам, жучкам, паучкам, червичкам и прочим друзьям — обитателям камеры одиночки. Всё, иди.

— Хорошо, мадам... Как вам будет угодно, мадам, — бывший заключенный склонился в реверансе. — О, да! Как вы правы. Эти ужасные, северные дороги! Об этом мне надо обязательно кому-нибудь срочно — срочно рассказать, например моим новым лучшим друзьям из Голландии.

— Иванцов, — "командирша в юбке" вновь обратилась к радисту.

— Слушаю.

— Я, последний раз повторяю вопрос: — Где воевода Михайловский? Почему я до сих пор не вижу его? Почему я должна обо всём всем напоминать? Я что, тут, до второго пришествия, как одинокая сосна на холме, стоять буду? Найдите мне его, быстро!

— Да здесь я, дочка. Здесь, — отец подошел к дочери.

— Здравствуй, тятя! — зубастая мегера вмиг превратилась в ласкового пушного зверька. Шерстка её заиграла, заискрились на солнце. Щеки порозовели. — Что же ты тут натворил? Ну, право слово, как маленький ребенок! Алексей Петрович попросил меня помочь тебе со строительством потешной флотилии.

— Но помни, — её голос вновь приобрел железные нотки. — Обязанности по выбиванию денег и взаимодействие с царём, лежат на тебе!

— Здравствуй, Софюшка! — боярин улыбнулся, тепло посмотрел в её глаза. — И я рад видеть тебя, тоже.

Ветер дул с озера пахучий, смоляной, веселый. Он подергивал рябью сизые воды, шелестел листвой кустарника, на берегу качал стволы тонких березок. Он мило наблюдал, как незатейливо и добродушно разговаривают отец с дочерью после долгой, долгой разлуки.

* * *

Спустя месяц, к вечеру субботы, на стройку пригнали большую партию каторжников. Отощавших, изнеможённых доходяг расковали. Людям раздали пищу. Велели выбрать место и отдыхать. Утром бывшие охранники по привычке пообещали погнать страдальцев на самую тяжелую работу. Андрейка Поклонов не понимал, что происходит, почему сняли кандалы, однако сразу решил бежать. Другой возможности совершить побег у молодого затворника могло не появиться. Он, недолго думая, дождался рассвета, когда все сладко спали, потихоньку поднялся, украдкой оглядел спящий лагерь. Никого из охраны не было видно. Бывший заключенный ехидно ухмыльнулся в бороду, поблагодарил Господа и Богородицу за удачу и юркнул в темноту чащи.