— Ну, главное, не в поле ночуем, — Маршалл скептически осмотрел выделенное нам место. — Надеюсь, ночью ни какому придурку стрелять не припрёт? Хотелось бы выспаться.
— Ду-ду-ду-ду! — пробасило за насыпью нечто крупнокалиберное. Я не эксперт, но боеприпас, как минимум, 12.7мм, "три линии" такого звука ни за что не дадут.
— Тррр! Тррр! — это уже что-то мелкое, может даже, под пистолетный патрон.
— Через час стрельбище должны закрыть, — оправдывается Антон. — Да и вроде не так уж и громко, ночная дискотека в любом сельском клубе даст сто очков форы.
Будущий тесть ничего не ответил, лишь хмыкнул многозначительно: ну-ну.
Поставили палатки быстро. Современные туристические удобства и приблуды рассчитаны на массового городского пользователя, который молотка в руках не держал, так что справиться с ними может и пятилетний ребёнок, благо, даже инструкции напоминают комиксы: а пять картинок полтора абзаца текста. Даже если читать не умеешь, суть понятна.
Две дуги, крест на крест, поддон, второй слой, от дождя, и чтобы не провисал, не касался первого — хоть и сухой сезон, но река рядом, по утрам возможна роса. Закрепить всё десятком алюминиевых колышков, легко вгоняемых в землю без всяких усилий. Палатки высокие, метр семьдесят, могу стоять, почти не сгибаясь, для Хелен вообще хоромы. В качестве ложа выступает пара туристических ковриков и спальников: один снизу, вторым укрыться. Всех дел едва на четверть часа.
— Жестковато, — не успели мы затащить рюкзаки с личными вещами в "номер", француженка уже пытается устроиться поудобней на импровизированной кровати. Поёрзала, устраиваясь поудобней, и так попробовала лечь, и этак. Вздохнула, вынесла вердикт.. — Чур я сверху сегодня!
Вы бы спорили? Вот и я не стал.
Барбекю.
Мангал и решётку одолжили знакомые Антона, мясо, специи и пиво купили на ярмарке.
Посиделки у костра, разложенного в одной из бочек-мишеней.
Романтику обеспечили звёзды, луна и праздник, долетающий до нас взрывами смеха, песнями бардов и запахами десятка национальных кухонь. Тепло, лампово уютно.
Первым сдался Маршалл.
Затем ушли "подышать свежим воздухом" Антон и Ариэль.
Огонь костра медленно угасал. Пламя желания неспешно разливалось по жилам.
Звёздное небо сменилось потолком палатки, шум ярмарки — нашим тяжёлым дыханием.
Страсть.
Катарсис.
Счастье.
Банда ворвалась в ночь вихрем, ураганом. Казалось, всё пространство вокруг превратилось в сплошное поле боя: взрывы, дрожь земли, рёв моторов, тяжёлый рокот пулемётов, треск очередей, уханье ружей.
— Мамочки! — француженка на миг застывает, и резко вжимается в меня, выбив одним махом весь воздух из лёгких.
Обхватываю девушку руками, перекатываюсь, закрывая спиной от опасности. Прислушиваюсь.
Бой идёт в стороне, мы на отшибе, даже пули над головой не свистят.
— Это далеко, Хелен, всё нормально, — пробую отцепить француженку от себя, подняться.
Через минуту удаётся уговорить более-менее пришедшую в себя девушку расцепить руки и дать мне одеться. Да и самой что-то накинуть не помешает, мало ли, как оно обернётся. Натягивать штаны и ботинки в темноте то ещё занятие, но справляюсь быстро, благо, это не зауженные джинсы и модные кеды, всё функционально и просто до безобразия.
"Калаш" и разгрузка в прихожей, справа, хватаю их, открываю входной клапан, выглядываю, прислушиваюсь.
— Целы? — силуэт Антона в ночной тьме едва различим, но вроде как парень облачился посущественней, чем я: торс обтянут лёгким бронежилетом, голова из-за "OPS-COREа" похожа на шляпку диковинного гриба.
— Да, — уже смелее выбираюсь наружу. Если бы была какая-то опасность, Антон так открыто не стоял бы. — Что происходит?
— Да леший его знает. Похоже, какие-то отморозки решили устроить ночной налёт.
— А почему отморозки?
— Ты сам подумай, кто в здравом уме полезет на лагерь, в котором тысячи две вооружённых людей? Пусть даже часть из них в дымину пьяны, а ещё треть толком стрелять не умеет. Оставшихся хватит, чтобы сотню налётчиков положить. Так что смысла нападать вот так, в открытую, нет никакого. Все крупные кассы упрятаны поглубже, ближе к центре лагеря, так что если хочешь поднять денег, то надо перестрелять всех присутствующих. Без этого только патроны зря переводить.
Возразить мне было нечего. Действительно, хорошую добычу здесь легко не возьмёшь, а вот затрат и усилий — вагон и маленькая тележка. Стрельба же ради стрельбы... Будь это одиночка или небольшая группа, на одной-двух машинах, я бы ещё понял, мало ли отморозков и идиотов в мире. Но представить себе, чтобы сразу три-четыре дюжины людей решили пострелять в себе подобных, да ещё с неплохим шансом получить обратку, просто так — нет, этого точно не может быть. Идиоты, согласно Дарвину, самовыпиливаются достаточно быстро, чтобы не успеть организоваться в большую банду.
— А где Маршалл?
— Пошёл к машине, заведёт на всякий случай, заодно присмотрит, чтобы с ней ничего не случилось под шумок.
— Алекс,что там? — из палатки выглянула Хелен. В темноте плохо видно, но зрение уже немного адаптировалось, вижу, что девушка успела накинуть только майку. Мою, между прочим, ей по колено, считай, что платье. — Мне страшно.
— Всё нормально, бой от нас далеко. Какие-то идиоты устроили налёт, — приобнимаю подругу за талию. Бедро упирается во что-то твёрдое. — Пистолет?
— Да, — кивает француженка. — Только прошу вас, не ходите туда, пожалуйста.
— Мы и не думали, — хмыкает Антон. — В темноте легко поймать пулю от своих же. Тут безопасней.
Наклоняюсь и целую Хелен в лоб, мол, всё нормально, никуда не идём, я с тобой.
— К вам пара машин, идут по насыпи! — хрипит на разгрузке Антона рация голосом Маршалла.
Блин, я про свою ходиболтайку даже не подумал, надо бы включить. И где-то в одном из кармашков была гарнитура...
Поворачиваюсь и пялюсь в темноту. Ничего... А нет, вроде что-то мелькнуло на фоне звёзд. Или показалось?
— Едва слышу, — Антон стучит по Опс-Кору. По ходу, у него там ещё и активные наушники, заглушают громкие звуки, зато слабые усиливают. И если приближающиеся машины идут тихо и без света, то...
Не знаю, благодарить инстинкты или интуицию, но, пока я размышляю про странное поведение незваных гостей, тело начинает действовать само. Толкаю-швыряю Хелен обратно в палатку, сам падаю вперёд влево, перекатываюсь за бочку с ещё не остывшими углями. Вовремя.
Передний пикап на ходу бьёт по нам ослепительным светом "люстры", превращая ночь в день.
— Та-та-та-та-та! — вслед за светом со стороны машины по нашему лагерю хлещут пулемётные очереди.
Обстрел быстро стихает — турель у нападающих не позволяют вести круговой огонь, сектора и углы очень ограничены. Противник останавливается метрах в тридцати от нас, хлопают двери, слышна возня высаживающегося из "унимога", шедшим вторым, десанта.
Из-под насыпи бьют короткие автоматные очереди, кто-то наверху вскрикивает. Антон минимум достал одного, а может, и больше. Звучат команды на незнакомом языке, чёткие, хлётские. Испанский? Португальский? Какая к лешему разница сейчас! Мозг, ау, ты чем там занят? Спустя пару секунд хлопают взрывы гранат, в ушах звенит. Воздух разрывает грохот стрельбы, пахнет сгоревшим порохом и тротилом.
Сердце бешено стучит по рёбрам, вот-вот выпрыгнет. Мысли мечутся. Что делать? Бежать? Стрелять? А если убьют? А ведь убьют. Я не боец. Я — гражданский. На все сто. Или даже двести. Меня не обучали тактике боя. Меня не готовили к войне или умирать. Это всё — не моё. Компьютеры, сервера, программы — тут я как рыба в воде, чуть ли не бог. Но не ночной бой. Не война. Не нападение или оборона. Говорят, когда-то каждый мужчина на Руси умел защищать свой дом. Быть воином. Защитником. Сейчас не те времена. Вжаться и выживать. Чтобы не заметили. Чтобы не стреляли.
Адреналин вёдрами. Пот ручьями. Сердце в пятках. Сколько один продержится Антон? Как быстро его закидают сверху гранатами или обойдут по гребню и убьют в спину? А потом развернут "люстры" на лагерь, или прочешут с фонарями, свет которых пляшет вокруг. И не укроешься. Не сдашься. ЭТИМ пленники не нужны. Это не война, где можно быть некомботантом. Руки немеют, я словно застыл, замёрз, не в состоянии пошевелить и пальцем.
Плач. Всхлипывания. Послышалось? Кажется, это от палатки. Хелен. Или выверт психики, игры разума? Что-то расслышать в таком грохоте... Чердак поехал от стресса, как пить дать. Но даже если я её не слышу — она точно там. И её — убьют? Меня убьют? Ариэль, Антона, Маршалла? Всех убьют?
И Хелен. Молодую, красивую. Ей бы жить, детей рожать, мир смотреть и восхищать...
Несправедливо.
Меня развели на бабки. Несправедливо.
Били за мнимый долг. Несправедливо.
Пытался сожрать какой-то монстр. Несправедливо.
Напали на улице, чуть рёбра не поломали. Несправедливо.
Отнимают прекрасный вечер, шикарную девушку и мою жизнь. Несправедливо.
Несправедливо. Несправедливо! НЕСПРАВЕДЛИВО!!!
Про одного книжного героя как-то автор написал — с повышенным чувством справедливости. И я его понимаю. Как же это достало, что вокруг столько несправедливого!
Вся накопленная боль, страдания, переживания, страхи — всё это ухнуло в топку разгорающейся ярости, словно бензин в костёр. По жилам промчался огонь, разгоняя кровь и снимая оцепенение. Все чувства обострились до предела, мысли стали ясными, паника отступила.
Команды на незнакомом языке напротив меня. Бой сместился чуть вправо, Антон отступает. Отлично. Меня не видели. Не ждут. Сейчас или никогда.
Рывком занимаю положение для стрельбы с колена: левая нога впереди, упор на правую. Приклад в плечо, предохранитель снят, левая рука ныряет под автомат, на ощупь передёргиваю затвор. Ладонь на цевьё, ярко-красную стрелку АКОГа — на тёмный силуэт прямо на насыпи. Палец давит на спуск. Короткая очередь, сместить прицел вниз-вправо, следующая цель, огонь! Мушку на силуэт, огонь! Следующий! Огонь! Сухой щелчок. Пустой. Перекинуть спарку на полный магазин, передёрнуть затвор — сколько там надо, две секунды, три? К бою готов! Прицел уже смотрит на следующий силуэт, огонь! Падает. В поле зрения больше никого, стреляю по "люстрам". Очередь по одной, затем — по второй. Снова опускается тьма, прорезаемая изредка тонкими лучами обронённых кем-то фонариков.
Но бандиты ещё не закончились, слишком мало тел. Противник был где-то наверху, за машинами, на насыпи, за ней. У него выигрышная позиция, есть где укрыться, есть возможность бросать гранаты, или обойти с фланга, оставаясь незамеченным.
"Сближайся", — словно неоновое табло ночного магазина загорается мысль.
Встаю, иду вперёд, перезаряжаюсь на ходу. Левая рука к разгрузке, ухватить новую спарку, надавить ею на кнопку сброса, короткое движение вперёд, чтобы сбросить пустые магазины, воткнуть в приёмник, подать на себя, до щелчка. Передёрнуть затвор, ладонь на цевьё.
Бью очередью поверх насыпи, второй — припугнуть, не дать подняться, заставить паниковать. Чтобы у них под обстрелом мысли путались, как у меня минуту назад. Чтобы поджилки дрожали. Чтобы...!
Какое-то движение сверху. Даю длинную, на остаток магазина, очередь, продолжая шагать вперёд. Ноги переставляю на двадцать-тридцать сантиметров, не больше. Я помню, что так учил Антон — чтобы не споткнуться, кажется, так? Сухой щелчок, снова пустой. Перекинуть спарку, продолжить огонь на подавление, вот вам, есть желающие высунуться?
Захожу левее. Одновременно перекидываю спарку, досылаю патрон. Будь у меня "эмка", последнее не отнимало бы драгоценные мгновения, у изделия Стоунера есть затворная задержка, в отличие от "калаша". Раньше думал, что блажь, сейчас понимаю — нет, удобство.
В темпе расстреливаю очередные шестьдесят патронов, бью на любой намёк на движение или какой-то шорох. Так, последняя спарка, надо экономить.
Над кузовом пикапа появляется рука с карабином, из-за машины кричат на незнакомом мне языке. Истерично так, с нотками мольбы. Тут и без перевода ясно, что сдаются. Что ж, в пленных стрелять не будем.
— Встать! Руки в гору! И медленно выходи на свет! — не знаю, как бандит будет последнее выполнять, когда кругом сплошная тьма, ну да ничего, разберёмся. Луна в меру своих скудных сил старается, да и люстра на пикапе не в дрызг разбита, какая-то фара всё ещё горит.
Из-за машины появляется безоружный бандит. За ним второй, третий...
— Алекс? — откуда-то из темноты кричит Антон.
— Что? — я не узнаю свой голос. Словно говорит какой-то старик, так тихо и нечётко он звучит. Откашливаюсь, повторяю уже звонче. — Что?
— Не стреляй, я поднимаюсь наверх.
— Хорошо.
Слышу, как Антон карабкается вверх.
Напряжённо слежу за латиносами.
Рядом что-то неразборчиво говорит Антон.
— Что? — хриплю в ответ, пытаясь сконцентрировать взгляд на лице наёмника. С трудом, но мне это удаётся.
— Рацию, говорю, в следующий раз включи, и гарнитуру не забудь, — Антон всматривается в моё лицо, словно видит первый раз. — Ты в порядке?
— Вроде да, — прислушиваюсь к ощущениям.
Ноет правое колено — задел где-то что-то, даже не заметил сразу. Болит правое плечо, будет синяк, столько отстрелять, да ещё и очередями. Указательный палец левой руки ободран, что-то во время перезарядки задел. Мелочь. А так вроде цел.
— Ну ты и ураган, — Антон хлопает меня по плечу, по прежнему всматриваясь в лицо. — Я уже подумал было, что ты тут из пулемёта строчишь, стреляешь и стреляешь, словно IDDQD включил!
— Бесконечные патроны это IDKFA, — поправляю наёмника, присаживаясь. Голова кружится, начинаю задыхаться. Рука тянется к вороту, но на мне только разгрузка, даже расстегнуть нечего, чтобы облегчить дыхание. — IDDQD даёт неуязвимость.
— Да пофиг! Я, конечно, знаю, что у "калаша" по ТТХ скорострельность шесть сотен в минуту, но никогда не видел, чтобы кто-то реально попробовал её достичь.
— Что, всё так плохо?
— Ну а ты ствол потрогай, потрогай, — следую совету Антона и отдёргиваю руку, едва коснувшись пламегасителя. Жжётся. — Ты сколько отстрелял, шесть полных магазинов, три сотни меньше, чем за две минуты?
— Наверное. Не считал.
— Ты точно наркоты никакой не жахнул? Видал я безбашенных парней, но чтобы так буром переть, как ты... Даже "духи" и "чёрные", обдолбавшись, так в атаку не ходят, если только в кино.
— Я просто устал бояться, — кладу автомат на колени, проверив предварительно, что он на предохранителе.
— Ну-ну, — хмыкает Антон. — Пойду проверю, как там Ариэль и Хелен.
Закрываю глаза. Стихают все звуки вокруг. Отключаюсь от мира. Я сегодня от него устал. Ничего не вижу. Не слышу. Не ощущаю.
Только горячие солёные дорожки по щекам.
Глава 26
Год 27, 1 апреля, воскресенье, день
Алекс Северов
Итоги боя: у нас трое легкораненых, у бандитов — четверо "двухсотых", пятеро "трёхсотых", из которых двое вряд ли долго протянут, и трое обделавшихся испугом. Антон, когда вязал пленникам ремнями руки за спиной, морщил нос — от латиносов ощутимо пованивало.
