Дейтрос-1. Не бойся, девочка!

Мама дочистила картошку, стала резать её в кастрюлю с закипевшей водой.

— Вот, доченька, — сказала она с неожиданным упрёком, — а ты ведь у меня симпатичная! Если бы ты слушалась меня и хотя бы одевалась прилично...

— Мам, у нас в основном в форме ходят. На танцы у меня платье есть хорошее, ты же и прислала.

— Ты не умеешь себя вести. Не умеешь кокетничать. Ты вечно как бука. Посмотри на себя — у тебя даже выражение лица напряжённое. Конечно, кто же тебя полюбит...

— Да, — грустно согласилась Ивик, — меня любить не за что.

— Вот не надо так говорить! Сама же себе это и внушаешь! Ты внушила себе какую-то чушь, как будто ты некрасивая! Да эта Диссе в двадцать раз хуже тебя!

— Мам, ну что ты в самом деле... мне семнадцать лет! Неужели я обязательно должна быть уже замужем?

И Диссе очень красивая, мысленно добавила Ивик. Это надо же так не любить Диссе! До такой степени, чтобы отрицать очевидное.

А ещё у Диссе всё сложилось в жизни лучше не надо — она станет учёным-историком, преподавателем столичной академии. И замуж она вышла удачно. Ивик до этой минуты ни о чём таком не задумывалась, но если принять мамину точку зрения — факт, всё так и есть.

Фраза про семнадцать лет вроде подействовала, мама замолчала. Конечно, мало кто выскакивает замуж в таком возрасте! Восемнадцать — ещё куда ни шло. Из всех её ровесниц замужем только Дана и Диссе — так Диссе привыкла быть во всём первой, а у Даны исключительный случай, школьная любовь.

Да, но по сути мама права. Ранние браки редкость — но у всех уже в профшколе возникают романы, все гуляют с мальчиками, влюбляются, целуются... И только у Ивик — ни малейшего опыта. Никто никогда не обращал на неё внимания. И на танцы она, если совсем уж честно, не ходит — там её не приглашает никто, была охота у стенки стоять. Пока ещё можно отговариваться молодостью. А пройдёт два, три года...

И парни-то ведь все отличные в шехе. И неженатые есть — например, Айнор, Тайро. Только с Ивик они разговаривают вежливо-отстранённо... Ивик ощутила, как горечь подкатывает к нёбу. Ну что у неё за судьба такая несчастная?

Мара тоже была ещё не замужем и даже не обручена. Хотя и встречалась с одним. Но там у неё всё было пока неясно.

Ивик дождалась её с работы — Мара выпорхнула из ворот марсена, и они пошли вдоль сетчатого забора. За забором на площадках копошились малыши до трёх лет, за ними бегали озабоченные воспитательницы.

— Ты похорошела, — заметила Ивик. Мара повзрослела до неузнаваемости, нескладная подростковая фигурка стала изящной и тонкой. Волосы мелированы светлыми прядками. Модный плащ лимонного цвета, стильная сумочка.

— Скажешь тоже, — Мара тряхнула головой. — Давай рассказывай, как ты там.

— Да как я. Ничего. У нас там север, сугробы по пояс, мороз знаешь какой? Из дома выходишь — сразу лицо обжигает.

Они шли и болтали ни о чём. Перескакивали с одного на другое. Вспоминали тоорсен. Мара всё знала — про учителей, про одногруппников. Хета Альва всё ещё начальница. В прошлом году отмечали юбилей её работы в школе, Мара тоже ходила, носила цветы. У одногруппников всё благополучно, кроме Хайта — парень был альпинистом и разбился в позапрошлом году, но об этом Ивик уже знала. Знала и про Тена — тот получил назначение на побережье Серебряного океана. А вот про Шагина не знала, а Шагин, оказывается, в Лоре, работает в новом центре военной электроники. Ещё растолстел, рассказывала Мара. Похож на кота, довольный такой.

Ивик с грустью подумала, что очень уж всех раскидало. Сколько ребят из её тоорсенской группы осталось в Шим-Варте? Десять-двенадцать, не больше. Но что поделаешь, везде нужны люди. И на крайнем севере, и на Серебряном океане. Теперь её дом там.

— Детишки как? — поинтересовалась она. — Не достают?

— Да ничего детишки, — сказала Мара, — своих вот уже хочется!

Ивик тут же вспомнила, что это давняя и главная мечта Мары. Поскорее выйти замуж и родить детишек, таких же славных и сладких, как те, за которыми она приглядывает в марсене. Мара с упоением планировала — у неё будет шестеро. Три девочки и три мальчика. Или как Бог даст. Она уже и имена придумала. И даже начала вязать на всех свитерки, но опомнилась и подарила готовые малышам в марсене.

— Но знаешь, до того вещички хорошенькие, я взяла журнал "Вязание", а там модельки — с узорчиками, с фестонами, такая прелесть...

Ивик улыбалась. Слушать Мару было приятно. Живут же люди. Может, и мне так надо? Конечно, я гэйна. Но тоже так хочется выйти замуж... и детей... и я бы тоже им вязала.

Спасибо хоть Мара ещё не замужем и не собирается завтра, мрачно думала Ивик на обратном пути. И поймала себя на том, что готовится оправдываться перед мамой.

Глупость какая... Она же взрослая. Всё же теперь иначе. Она никому не обязана отчётом.

Ивик замедлила шаг. Домой идти не хотелось. Она вдохнула холодный воздух, посмотрела вверх. Какие здесь яркие, крупные звёзды! В Маире они крохотные и колючие. И там гораздо холоднее. Может быть, поэтому и в доме уютнее? Ивик представила комнату в тренте. Хетта шьёт или рисует. Эсси выкладывает очередную мозаику из цветных стёклышек — художница, профессиональный рост. Арика наигрывает на клори или растянулась на койке с книжкой. И четвёртая койка — её собственная, можно валяться поверх пушистого покрывала, и торшер роняет уютный свет на страницы. А можно сесть за стол и набросать следующую главу. Полный простор для любых занятий. И так свободно, легко. Ивик вдруг кольнула тоска.

Странно, а так тянуло домой, так хотелось увидеть маму, всех родных...

Дома оказался мамин брат, дядя Велл.

— Привет! — Ивик радостно обняла дядю, чмокнула его в холодную сухую щёку. Дядя Велл был намного старше мамы, но на пенсию ещё не ушёл, работал на машиностроительном заводе технологом.

— Садись, поешь, — сказала ей мама и продолжила, обращаясь к дяде: — Ивик умничка. Вот некоторые как уехали от родителей, так и всё... будто нас нет. Будто не мы растили. Никакой благодарности.

— Да, дети нынче такие, — прогудел дядя Велл. Ивик сжалась, хотя её, казалось бы, и похвалили. Она знала, что речь идёт об Ане.

Сама Ивик была почти незнакома с родной старшей сестрой. В детстве общались, конечно. А теперь... в родительский дом Ана никогда не приезжала. И писать ей вроде бы не о чем.

— Выкинула нас, как собак, из своего сердца, — с обидой продолжала мать. Ивик без аппетита принялась ковырять вилкой картошку.

— Ну а ты, Ивик, как? — спросил дядя. — Воюешь?

— Да, помаленьку.

— Звание-то какое у тебя?

— Гэйна, — сказала Ивик чуть холоднее.

— То есть никакого? Что-то недалеко ты пошла.

— Но я же только начала служить.

— Кому и в квенсене звание дают, — заметил дядя. — А ещё ты вроде пишешь — тебя печатают?

— Нет, — совсем сухо ответила Ивик.

— Ну тогда это несерьёзно, — заявил дядя и с раздражением отодвинул стакан. — Тэм, я не хочу пить.

— Нет, ты выпей, выпей, это же вкусный компот, я сама варила! — настаивала мама.

— Это, Ивик, графоманство одно, лучше бы ты чем-нибудь серьёзным занялась.

— Не всем же быть великими писателями, — буркнула Ивик. Отодвинула пустую тарелку, сказала "спасибо" и ушла в спальню. Села, уткнувшись лбом в холодное дерево платяного шкафа. Чувствуя себя глубоко несчастной.

"Что ты обижаешься? — услышала она мамин голос. — Ведь мы же твои родные! Только мы скажем тебе правду, другие не скажут!"

Да, сказали, называется, правду — она ничего не достигла, у неё нет звания, её не печатают, никто не интересуется её мирами, кроме хета Бена и ещё пары человек. Её запихали в тьмутаракань, потому что она далеко не лучшая в выпуске. Наконец, она безнадёжная старая дева и останется такой вовеки.

Может, и жить-то не стоит... Ведь это никак не изменить. Нельзя же сказать, что она не старалась. И хоть убейся, не может она лучше!

Вот-вот, со злостью подумала она, жить не стоит. Самый простой выход — сдохнуть, доршам столько счастья привалит...

Ивик проснулась оттого, что луч солнца скользнул по закрытым векам. А в Маире гораздо позже светает. Перед Рождеством там почти круглые сутки стояла тьма — место для посёлка выбрали близко к зоне полярной ночи. А здесь уже яркий свет. Солнечные зайчики метались по комнате. Ивик улыбнулась, наблюдая за их игрой.

На что она вчера обиделась-то? А, дядя Велл... Так он просто старый и несёт всякую чушь. Ивик встала, сбросила ночнушку, натянула рубашку и форменные штаны. Мама, конечно, приготовила ей платье, ещё целый ворох разной одежды, но отчего-то захотелось надеть военное.

В дверь постучали. Ивик крикнула, чтобы входили, быстро убрала постель. Ричи ворвался в комнату. Ах да, сегодня суббота, он дома на выходных.

— Привет!

— Здоро?во! — обрадовалась Ивик. — Как жизнь?

— Да ничего... Ивик, а можно я шлинг подержу?

— Можно, почему нет?

Она подала брату шлинг. Тот повертел рукоятку так и сяк.

— А как...

— Вот так, — засмеялась Ивик. Поворотом ручки выпустила огненные петли, точно захватив плечи мальчишки. Снова убрала.

— А-а... а как облачное тело извлекают?

— Здесь — никак, это только в Медиане.

— Ивик... а это... давай в Медиану сходим?

— Я думаю, нам втык будет тогда большой от мамы. Лучше уж не надо.

Ричи расстроенно потупился.

— И один ты не ходи туда, — добавила она, — это правда опасно. Понимаешь?

— А меня в квенсен не возьмут, — печально констатировал Ричи. Ивик пожала плечами:

— А ты хочешь? Можешь в гэйн-вэлар пойти, туда по желанию. Лётчиком или танкистом — хочешь?

— Не-е, это не то совсем. Гэйном — это в Медиане!

Ивик смотрела на брата. Вот тоже дурацкая идея у людей. Будто гэйны какие-то особенные. И будто в Медиане воевать — одно удовольствие. В гэйн-вэлар он не хочет, и правильно — там грязь, кровь, пот, железо... А у нас, можно подумать, нет.

— Вообще-то удовольствия в этом мало, — вслух сказала она. Дверь внезапно открылась.

— Ивик! Доброе утро, ты уже встала? — при виде шлинга в руках у Ричи мама нахмурилась: — Да-да, ты ещё ребёнку в руки дай боевое оружие!

— Мам, это шлинг. Он не стреляет. Он не опасный.

— Ивик, мне надо с тобой поговорить, — металлическим голосом произнесла мама и вышла. Ивик обречённо двинулась за ней, по пути конфисковав у Ричи шлинг. В кухне мама повернулась и зашипела, глядя на Ивик злыми глазами:

— Ты зачем отнимаешь у меня сына?

— Чего? — оторопела Ивик.

— Мало того, что тебя забрали, ты хочешь, чтобы и он воевал?

— Да не хочу я... мам, ты что? Мальчишки все оружием интересуются . И девочки тоже многие... что тут такого? Я ему наоборот сказала, что гэйном быть — ничего хорошего!

Кажется, маму удалось убедить. Она поставила перед Ивик тарелку с оладьями. Ивик принялась есть, с тоской думая: вот, хотела взять на себя домашнюю работу... всё умею теперь, могла бы помочь. Так предвкушала... но маме это вовсе не нужно. Мама хочет чувствовать себя незаменимой, это понятно... ну пусть.

Как это глупо, говорила себе Ивик, и ты ведь сама виновата. Ты ведёшь себя как обиженный подросток! Надо меньше значения придавать словам... мало ли что тебе наговорили... Это же мои родные люди, других у меня нет. Она через силу подняла голову и улыбнулась маме. Почему в последние дни так тяжело улыбаться? Господи, ведь это её дом, родной дом! В части — все чужие, там ещё и подруг-то близких нет, здесь все свои... но там ей намного легче. А если у неё и не может быть настоящего дома... и не будет никогда?

— Вот ты меня тогда не послушалась, — заговорила мама, — а я ведь тебя предупреждала — ничего хорошего не выйдет!

— Ну да, — не удержалась Ивик, — ты говорила, что меня убьют. А я до сих пор жива почему-то.

— Надолго ли? — с надрывом спросила мама. — А главное — посмотри, во что превратилась твоя жизнь! Ты сидишь в какой-то дыре! На севере! Среди тупых солдафонов, которым ты не нужна — а здесь мы бы нашли тебе интеллигентного жениха. Законопатилась там в общагу и предаёшься мелким радостям графоманства!

Ивик молчала. Тут ведь что ни предложение — то перл. Выучись она на врача, могли бы отправить в такую же дыру. Интеллигентный жених — на что он ей сдался? Если уж выходить, так за гэйна, лучше гэйнов парней не найдёшь. В общежитии живут все, кто уехал по назначению, пока холостые и незамужние. Настолько полная чушь, что даже и возражать не хочется.

— Ты там совсем сгнила! А всё потому, что не не слушала мать — ты же была самостоятельная, такая крутая вся, сама пошла беседовать с начальником, и потом, выпучив глаза, не разбирая дороги, — сразу в квенсен, даже домой не заехала! И я вернулась как оплёванная!

— Ну извини. Но мне нравится быть гэйной, — Ивик отодвинула тарелку.

— Нравится? Тебе это нравится? Не жить как все нормальные люди! — надрыв в мамином голосе набирал силу. — Ты и замуж не выйдешь ни-ког-да! Это я тебе обещаю! Cорокалетняя, никому не нужная — зато будешь ходить в Медиану! И детей у тебя не будет! Все твои подруги от тебя отвернутся!

— Мам, — сказала Ивик, глядя в пространство, — извини, но ты, по-моему, несёшь бред.

Она встала.

— Я? Я бред несу? — мама заплакала. — Это так ты разговариваешь с матерью?! Хамка!

Ивик почувствовала, что ещё секунда — и она заорёт, как бывало в детстве, взорвётся, а мать начнёт хлестать её по щекам и бить чем ни попадя. И потом будет стыдно и мерзко, захочется сдохнуть поскорее. Ивик поспешно выскочила в комнату. Бросилась в следующую, в спальню, и стала быстро набивать свой рюкзак. Бельё в стирке? Бог с ним, обойдёмся. Так, книжку не забыть... Распятие... Тетради.

Допустим, она ведёт себя как обиженный ребёнок. Допустим, она сама во всём виновата. Но она больше не может. Не выдержит. Матерь Божья, а как же в детстве выдерживала? Ведь всё детство так... начинается с "Ивик, доченька", а кончается мордобоем, "скотиной" и "сволочью".

Хорошо ещё, что была школа.

Хорошо, что её взяли в квенсен.

Что ей есть куда возвращаться. Пусть Маир и не рай, пусть это северная дыра, и гэйны все тупые и грубые, но там она — среди равных, такая же, как все, а не объект нравоучений. Там ей никто не наговорит "правды в глаза". А нужна ли такая правда вообще?

Господи, а она-то думала, что самое страшное в её жизни — тот эпизод на втором курсе, и стычки с доршами, и Килн...

— Ивик! — мать, почуяв неладное, вцепилась ей в плечо. — Ивик, ты что? Ты куда?

Она растерянно остановилась.

Стало очень неловко. Ну поругались... ну бывает. Что же, сразу уходить? Мама обидится... такой некрасивый поступок. Ивик с тоской подумала о комнатке, где Хетта уже повесила голубые шторы с оборками, о книжках в тумбочке, о хрустящем морозце. Как хочется туда... До конца отпуска полно времени ещё. Можно было бы валяться с книжками, писать. Кататься на лыжах. Сходить с кем-нибудь из девчонок в кино. А здесь... только молча считать дни до возвращения.