Пролог. Дейтрос.На тверди небесной

Уйти из этого района. Вот что главное. На вокзал — и на любой поезд, чем дальше он идет, тем лучше. Можно и в аэропорт поехать. В любой другой город — Магдебург, Берлин, Париж, Рим, Москву. Собственно, важно только выехать из этой части Германии — и там уже идти в Медиану, не могли ж они забить все вообще. Так, план действий понятен. Плохо вот только то, что голова кружится, подташнивает и все-таки сильно болит рука. Сильно, но не до такой степени, чтобы тратить кеок, да и потом, это лекарство на основе морфия, а только сонливости и вялости мне сейчас и не хватает. То есть как раз хватает — я и так валюсь с ног от усталости. Мне бы какой-нибудь стимулятор пригодился, но в личные аптечки у нас стимуляторы не кладут.

На центральной улице мне снова удалось поймать такси. Надо хоть денег снять, последняя двадцатка в кошельке.

Я села на заднее сиденье, откинув голову и закрыв глаза.

Сон, однако, не шел. Стоило мне чуть-чуть расслабиться, сразу тошнотным комком прорезалась душевная боль.

У меня бывали лучшие друзья, чем Ашен. Так мне казалось раньше. Мы с ней не были так уж близки. Ашен была простовата, что ли. Даже удивительно, как она в гэйны-то попала. Как и я, она была художницей. Пожалуй, более своеобразной — рисовала в одной своей выработанной манере — зверюшек, людей-детей, пухлых и круглых с большими удивленными глазами. В Дейтросе детские книги иллюстрировала. Это был ее собственный мир, розовый, золотой, добрый и мирный. Как она производила орудия убийства — трудно понять. Впрочем, я понимаю. В 12 лет Ашен-девочку направили в квенсен. Она пожала плечами и пошла — не спорить же. Ее собственные желания в Дейтросе никого не интересуют. Но скорее всего, она не была против — такие, как она, убивать тоже могут, если надо защитить своих близких. А Дейтрос всегда надо защищать.

Нет, мы не были близкими подругами. Большого понимания не было. Мне ее мир казался слишком примитивным, ей, наверное, мой — слишком сложным и темным.

Только вот сейчас я понимала, что без Ашен мне дальше жить будет очень тяжело. Невыносимо. Даже непонятно — зачем, собственно. Очередной раз вырвали кусок из жизни, и жизнь разделилась на две части — с Ашен и без нее. И самое невыносимое — думать, что теперь так будет ВСЕГДА.

И едва только перестаешь думать об этом, в голову лезет другое — Инза...

Как все иначе выглядит теперь, после того, как их обоих не стало. Все наши разговоры. Посиделки. Работа. Сейчас мне казалось, что я могла бы предвидеть случившееся. С Инзой всегда было что-то не так. Он был высокомерным. Слишком ценил свой поэтический дар, а наши считал второстепенными. Давал понять, что занимает не то место, которое должен бы. Что работа гэйна, да еще рядового — не для него. Или нет? Или это мне сейчас так кажется? Пожалуй, не кажется. Жесты Инзы, его высказывания, действия... да, это было. Но я видела в нем только хорошее. Шендак, да разве это нормально — искать в своем товарище какую-то червоточину? Я привыкла доверять своим. Для меня любой гэйн — свой. Как мы можем не доверять? Любому, абсолютно любому может быть, завтра придется прикрывать спину. Вытаскивать раненого из-под огня. То, что Инза нас предал, нас обрек на смерть — это ладно, хуже то, что он вот это доверие разрушил. Нельзя жить без любви и веры в своих братьев. Нельзя жить, пытаясь в каждом увидеть семя будущего предательства.

А ведь я по-настоящему впервые сталкиваюсь с предательством.

Был еще Дэйм. Но там совсем другое, совсем. У меня даже язык не повернется назвать это так. Я даже слабостью это не назову, какая ж это слабость, ведь он несколько недель под пытками держался. Это из другой совсем области, там не годятся понятия из обычного нашего житейского обихода. Что бы Дэйм ни делал потом, но внутри-то он сохранился. И где-то у него была граница, за которую его все равно так и не заставили перейти. Он знал, что такое добро и зло — знал так же, как и мы. Для него эти понятия означали то же, что и для нас. Он знал, что творит зло. И он знал, что все равно не перейдет определенной грани. Маки делать — пусть так. Может быть даже, он сделал что-то подобное тому, чего требовали от меня — совершил какое-нибудь кощунство над святыней. Но была и для него грань допустимого — и это смерть его товарища, дейтрина, смерть или муки. И когда до этой грани дошло, когда уже мне все это угрожало — Дэйм отдал свою жизнь, чтобы спасти меня.

А здесь — вот так. Вот такое. И не под пытками. А просто так — вот захотел и сдал. Кем бы он ни считал нас — бездарными курицами, глупыми бабами, но ведь мы уже год работаем вместе, мы вместе строили город и воевали, и разное у нас уже бывало... Нет, не могу, не укладывается в голове. Нет понимания. Лучше не думать об этом.

Как там говорила Скарлетт из "Унесенных ветром"? Я подумаю об этом завтра. Я, к сожалению, не Скарлетт, и не умею так хорошо управлять собой. И если душевная боль разрывает сердце, мне очень сложно убедить себя в том, что боли нет.

Я отпустила такси за квартал до вокзала. Огляделась по сторонам — вроде бы, никого. Впереди алела большая буква S, знак моего банка. Неплохо — кредиткой не везде расплатишься, лучше иметь наличные деньги, да и отслеживать могут использование кредитки. Я сунула карточку в прорезь двери. Дождавшись сигнала открытия, толкнула дверь и вошла в холл, где выстроились в ряд сонные банкоматы. Счет пополняли позавчера, отлично. Я сняла максимально допустимую сумму — 500 евро. На счету еще почти три тысячи — жить можно. Выскочила наружу, в ночную прохладу. Сколько там времени? Половина восьмого. А кажется, уже ночь. Но это естественно, осенью так рано темнеет.

Я уже подходила к вокзалу. Здесь народу довольно много, даже в это темное время. Дортмунд — не маленький город. Слева от меня светилась буква М — Макдональдс. Закусочная же у самого входа в вокзал была закрыта, и рядом с закусочной стояло несколько мужчин, видимо, ожидающих кого-то, или ожидающих поезда пассажиров. И чемоданы какие-то свалены. Я подошла, и недоброе предчувствие заставило меня замедлить шаг.

Не зря! В воздухе сверкнула огненная петля шлинга, но я уже неслась прочь, в сторону автобусного вокзала. Они не будут здесь стрелять. Как бы вопреки этой мысли, над ухом что-то свистнуло. Стреляют — только с глушителем. Шендак! Я рванула через улицу, на красный свет, конечно, и улица вся забита — но это мне и на руку. Я петляла меж машинами, те отчаянно тормозили и гудели, я едва уворачивалась из-под колес, вскакивала на капоты и перелетала с одной крыши на другую. Опасная полоса препятствий — но зато теперь я была закрыта от пуль. Вот и другая сторона, две полицейские машины уже поджидают меня — как они невовремя здесь оказались. Вежливый немецкий полицист в зеленой форме уже махал мне рукой. Ага, сейчас... Знакомство с полицией в мои планы все-таки не входит. Я не против — но ведь они не защитят меня от доршей. А вот наручники и вообще любое нарушение свободы передвижения для меня чревато. Я резко вильнула влево, вскарабкалась на крышу микроавтобуса. К сожалению, совершенно гладкую. Распласталась на ней, раскинув руки и ноги — так казалось надежнее, меньше вероятности свалиться.

Значит, они оцепили вокзал. Хватило ума. Единственная возможность выбраться из города — найти машину. Хотя они наверняка охраняют и автобаны. Но посмотрим, найдем какой-нибудь выход. Плохо, конечно, что и полиция меня теперь ловит. Хотя вряд ли до полиции дошло, в чем тут дело. Микроавтобус притормозил на светофоре, и я перепрыгнула на крышу легковушки рядом, с нее — на асфальт. Преследователей вроде не видно, хотя вдали завывают сирены — полиция едет, возможно, за мной. Я метнулась в узкий проход меж домами. Небольшая парковка — отлично. Мой взгляд упал на старенькую "Ауди", по виду ей лет 15, для машины в Германии это преклонный, солидный возраст. Значит, маловероятно, что на ней стоит сигнализация, но с другой стороны все-таки это "Ауди", и мотор должен быть сильный. Я уверенно подошла к машине, вытащила из внутреннего кармана связку отмычек. Отпереть дверцу удалось без труда. Я плюхнулась на сиденье и сразу вставила отмычку в зажигание, не забыв ее активировать. Отмычка — тонкий, по виду металлический прутик, при активации нагревается, плавится и веществом своим заполняет все отверстия замочной скважины или как здесь — зажигания, а потом затвердевает, превращаясь в ключ. Недостаток — этот ключ уже не удалить из замка. Но сейчас мне это неважно. Пока длился процесс — а он требует трех минут — я пригнулась, легла головой на соседнее сиденье. Вот так бы и лежать, и не вставать. Даже мысль такая мелькнула. Ведь по всему видно — меня хотят убить. Убить, а не в плен — так стоит ли бороться до конца? В плен-то я бы не хотела, конечно. Но если смерть — может, и пусть убивают? Я даже сама бы застрелилась — было бы из чего. Даже не потому, что плохо, что Инза, что Ашен — просто устала. Болит все. Не только рука дико болит (а как я вообще машину-то поведу? Это не автоматик ведь). Ребра тоже ноют, хотя переломы вряд ли есть — может быть, пара синяков. Челюсть болит. И пить хочется — сил никаких нет. Кстати, насчет пить... Рюкзак-то все еще на мне, там же была вроде бутылка воды. Я сбросила рюкзачок — такой маленький, что все это время я и не замечала его. Инза тоже не заметил — надо ж, какое упущение, а вдруг бы там оружие лежало. Вода действительно нашлась, я открутила колпачок и выдула сразу всю бутылку. Бросила под правое сиденье. А еще там сверток лежал, все-таки сволочь я, так и не отправила ведь. Опять взяла с собой в надежде, что будет время заехать на почту. Люди ждут. Нош-па, фестал, анальгин... Я взглянула на адрес — город Верль. Кстати, это недалеко отсюда, я знаю, где это. Блестящая идея!

Ключ уже затвердел. Я завела машину левой рукой — все равно можно и не глушить теперь, а рычаг передач удалось перекинуть, упершись предплечьем и навалившись всем телом. Отлично! Так и будем, значит, делать. Я рванула со стоянки — конечно, никакой тут нет сигнализации, охраны... страна непуганых идиотов — это про кого? Нет, конечно, воровать нехорошо, но я машину потом брошу, полиция подберет и вернет владельцу. Прости уж, друг. Я все-таки попытаюсь спастись, хотя уже и не знаю, зачем.

Мне не дадут уйти далеко. Но до Верля я доберусь. Надо постараться. Еще нет и десяти вечера. Немного неудобно вламываться к людям так поздно, тем более, они меня вряд ли и помнят. Хотя почему бы им не помнить — бывшая подруга их сына. И повод есть!

Игорь наверняка в курсе всей этой операции. Но если я доберусь до его родителей... нет, я не собиралась брать их в заложники. У меня другая цель — просто переночевать в безопасном месте. Может, даже попрошу маму Игоря заново перетянуть рану, а то повязка уже промокла. Навру что-нибудь. Дело в том, что Игорь наверняка не заинтересован в том, чтобы раскрываться перед родителями. Для него их дом — надежное убежище. Они ничего не знают. Точно так же, как и мои. Он не захочет, чтобы они знали правду, и тем более — чтобы у них возникли подозрения в том, что Игорь связан, допустим, с криминалом, с мафией. И что еще важнее — этого не захочет начальство Игоря, им удобнее держать этих людей в качестве запасной надежной базы.

Поэтому — пусть это жест отчаяния, пусть это похоже на то, как зайчонок спасается у ног охотника — все же стоит к ним поехать. Может быть, это самое безопасное место для меня сейчас.

Мне удалось даже без особого труда выбраться из города. Я сразу избегала крупных магистралей, двигалась переулками. К сожалению, навигашки не было, зато в бардачке нашлась карта Дортмунда, но по большей части я ехала инстинктивно, ориентируясь кое-где на указатели. Преследователи явно потеряли меня. Хотя раза два чудилось, будто меня пасут. И вот наконец я оказалась на небольшом шоссе, которое, судя по указателям, как раз и вело в Верль. Бензина в баке было немного, я заехала на попавшийся "Шелл" и заправилась под завязку, прихватив еще бутылку воды -пить хотелось страшно, видно от кровопотери.

Бояться, что машина уже в розыске, не стоило — видимо, хозяин поставил ее на ночь и ушел домой. Утром спохватится. Прости, друг, но завтра-послезавтра машина к тебе вернется, не переживай.

Если, конечно, ее не взорвут по дороге. Но будем надеяться на лучшее.

Я вроде бы немного расслабилась. Устала от напряжения — а теперь вокруг никого. Вокруг наконец-то безопасно (или так кажется). И стала я вдруг со страшной силой жалеть себя.

Это у меня бывает. Редко, но случается. Я ехала, и дорога в свете фар расплывалась, будто стекло заливал дождь, а дворники отказали. Я хлюпала носом и ревела. Вот при людях я этого не делаю никогда, по крайней мере, с момента знакомства с Дейтросом. А наедине с собой — чего ж не поплакать...

Тем более, поводов так много. Я несчастный, очень несчастный человек. Таких, как я, на земле немного, и даже в Дейтросе немного. Почему моя жизнь так кошмарна? Зачем мне вообще жить дальше? Правильно мне объясняли в Дарайе — жизнь будет сплошной войной. Люди от 3-4 лет, да что там, от одного года войны так устают, что им всю жизнь потом икается. А у меня вообще просвета не предвидится. И что, так можно сохранить рассудок, остаться нормальным человеком? Конечно, нет, и я давно уже ненормальна — мы все ненормальны, но думаем, что так и надо.

Можно было бы устроить небольшой отдых — родить ребенка. Или нескольких детей. Мне дали бы отпуск — больше года. На беременность и вскармливание. Потом, конечно, ребенка в марсен, а самой — опять на войну. Но все-таки это благодать, целый год пожить в относительной безопасности (в относительной — вспомнить только нашествие гнусков! Ни один дейтрин не живет в безопасности, даже самый мирный).

Но ведь в чем беда — мне и не родить. Не от кого. Потому что я люблю только одного человека, и не смогу обмануть себя и выйти за другого. Меня ведь даже любил один, Шенг, и неплохой парень, и подкатывался уже ко мне — но погиб. И еще один предложение делал, но его перевели в Америку работать, да и не нравился он мне.

Не смогу. Ведь мужа целовать придется. Спать с ним. А как это я буду делать с кем-то другим? Нет. А с Эльгеро этого не будет никогда. Даже и думать нечего. Скорее Луна сойдет с орбиты. Скорее мы найдем пустой мир для Дейтроса. Я для Эльгеро никто. Просто никто. Я не существую. Как я могу мечтать о таком — это все равно, что мечтать выйти замуж за миллионера.

Господи, почему, почему Ты так со мной? Но ладно, это уже привычная боль, обыкновенная. Это уже не воспринимается трагически.

Но вот это все — за что мне? Почему другие живут иначе — да, воюют, да, теряют товарищей иногда, но не так же! Ведь Инза и Ашен были мне самыми близкими. Ведь мы за этот год просто родными стали. И в квенсене таких друзей не было. Там нас было много, и мы не жили в одной квартире — а девчонки из нашей комнаты, все до сих пор, слава Богу, живы.

И вот теперь — Ашен нет... Ну что бы стоило убить меня, а не ее? Ее ждет жених. У нее живы родители, братья-сестры. Ее все любили, она была настоящим солнышком, всех согревала вокруг. А я не нужна никому. Может, отцу нужна, так ведь я его все равно редко вижу. Ашен родила бы пятерых детей. А я — пустышка. Почему, ну почему погибла она, и каким дурацким чудом, и главное — зачем я осталась в живых?