— Молчать! — гаркнул Олег, вскакивая на ноги. Его стул с грохотом отлетел назад. Смитсон подавился фразой и замолк, с ненавистью уставившись на Олега. Олег ответил ему немигающим взглядом исподлобья, и министр отвел глаза. — Вот так-то лучше. Что за манера перебивать посреди фразы?
Он поднял стул, поставил его к покрытому парчой столу и сел.
— Как я начал говорить, мы имеем постоянное снижение выхода мяса на три-пять процентов в год. Семипроцентный рост два года назад обусловлен исключительно тем, что ради выполнения планов по мясу пошла под нож едва ли не четверть всего молочного скота в госхозах. С соответствующими последствиями для производства молочной продукции, которые мы до сих пор расхлебываем! Иначе чем вопиющей некомпетентностью подобные действия я назвать не могу. Или вы в качестве оправдания хотите привести мне аналогичную тенденцию с сокращением поголовья в Сахаре? Ну что же, попробуйте, только для начала приготовьтесь объяснить, почему средняя удойность нашей коровы — три-четыре литра в сутки — находится на уровне тамошней хорошей козы, а наши коровы-рекордсменки, дающие по две с половиной тонны молока в год, там даже на середнячков не тянут?
Он фыркнул.
— С выходом продукции растениеводства ситуация также обстоит далеко не лучшим образом. Урожаи пшеницы колеблются в районе тринадцати центнеров с гектара, в то время как в Сахаре аналогичный показатель составляет сорок пять-пятьдесят центнеров! Вы, Иван Васильевич, можете дать хоть какое-то внятное объяснение этому факту?
Смитсон побагровел еще сильнее. Казалось, что его сейчас хватит удар.
— У нас зона рискованного земледелия! — прохрипел он. — А ихним фермерам государство такие дотации дает...
— Ах, зона рискованного земледелия? — зло ухмыльнулся Олег. — Ах, дотации? А тот факт, что на нашей территории расположена половина мировых черноземов, вам ни о чем не говорит? Почему они могут снимать полста центнеров чуть ли не с песка и суглинков, а мы с черноземов в рекордных случаях максимум двадцать собираем? Дотации? Я вас должен огорчить, Иван Васильевич, дотации их фермерам предоставляют не для повышения выхода продукции, а ровно наоборот — для понижения! Иначе они в погоне за прибылью произведут столько жратвы, что просто обрушат рынок. Большой кризис их многому научил, в отличие от нас. Или вы хотите сказать, что если нашим СТП давать больше дотации, они станут больше производить? Бред сивой кобылы. Сколько туда денег ни вбухивай, производство продуктов не увеличивается, только у чиновников да председателей новые дома как грибы растут. Хорошие дома, кирпичные, с водопроводом и даже сортирами в доме.
— Все равно мы не в той климатической...
— Не в той? — Олег понизил голос почти до зловещего шипения. — Ах, не в той? Скажите мне, пожалуйста, Иван Васильевич, почему же "не в той" климатической зоне девяносто процентов картофеля, производимого у нас в стране, производится в частных хозяйствах? Девяносто, б...дь, процентов! Государство вбухивает огромные деньги в сельское хозяйство, надрывает пупок, стараясь обеспечить его техникой, строит огромные фабрики по производству удобрений, и все равно нархозник с лопатой, после рабочего дня в СТП копающийся на своих десяти огородных сотках, наплевав на всяческие климатические зоны, выращивает картошки в десять раз больше! Это вы как-то можете объяснить, а, Иван Васильевич?
Министр сельскотоварного производства только хватал ртом воздух. Прочие присутствующие украдкой бросали на него сочувствующие взгляды, но вмешаться не осмеливались.
— Так что, господин Смитсон, я не просто отклоняю ваш запрос о списании долгов. У государства нет денег на покупку собственных куриц по цене, в полтора раза более высокой, чем себестоимость куриц из Фурака после доставки их в центральную полосу Ростании. В государстве, если вы случайно не заметили, продовольственный кризис, и дело доходит уже до самых натуральных голодных бунтов. В нынешней ситуации мы не можем себе позволить швыряться деньгами направо и налево. Я не просто не позволю списать долги, я вынужден еще и отказать в повышении дотаций на десять процентов, о чем вы запрашивали на прошлой неделе.
— В таком случае, господин Народный Председатель, я вынужден снять с себя всякую ответственность... — Смитсон начал медленно подниматься из-за стола, оттягивая узел галстука.
— А, вы хотите подать в отставку? — притворно-огорченным голосом перебил его Олег. — Ай-яй-яй, какое огорчение. Ну что же, Иван Васильевич, мы все здесь взрослые люди. Поскольку у меня нет и мысли о том, что вы просто пытаетесь давить на меня с помощью блефа, я с огромным сожалением должен проинформировать вас, что отставка принята. Нам будет очень сильно вас не хватать, господин Смитсон. Хотя указ я подпишу в течение ближайших двадцати минут, ваше прошение я ожидаю не ранее, чем через час. Даже, возможно, не позже конца рабочего дня.
Смитсон замер, словно пораженный ударом грома. Краска быстро сползла с его лица, и он мраморно-бледной статуей выпрямился над своим стулом.
— Вы... не... имеете... права... — с трудом вытолкнул он из себя.
— Что? — с удивлением поднял бровь Олег. — Не имею права принимать ваше прошение об отставке? Простите, Иван Васильевич, мне казалось, что речь не столько о праве, сколько о печальной обязанности. Кстати, вместе с вашим прошением я ожидаю предложения по кандидатурам на ваше место. Господа! — он тоже поднялся на ноги, окинув ироничным взглядом окаменевших вдоль длинного стола заседаний министров и предкомитетов Кабинета. — На сей грустной ноте позвольте завершить сегодняшнее чрезвычайное заседание. Господин Ведерников! Напоминаю, что не позднее завтрашнего утра ожидаю окончательный проект введения полного хозрасчета на предприятиях первой очереди. Равно как и сам список предприятий. До свидания, господа!
Он кивнул и, подхватив свою папку, стремительным шагом вышел через "председательскую" дверь зала, с удовлетворением расслышав нарастающий за спиной ропот. Павел, все время скромно просидевший на гостевом стуле у стены, неслышной тенью выскользнул за ним. В небольшой комнате с письменным столом и парой диванов Народный Председатель остановился и резко выдохнул, стараясь унять колотящееся сердце. Бегемот рухнул на диван и негромко, чтобы не услышали в зале, заржал. Охранники у дверей с удивлением взглянули на него.
— Ну ты и зверь! — сквозь смех проговорил он. — Как ты его, а! "То есть вы хотите подать в отставку"? Ох, не могу!
— Тебе хорошо гоготать, — буркнул Олег. — А у меня до сих пор сердце в пятках. Сам не знаю, как решился, колебался до последнего момента. Где указ?
Бирон легко вскочил на ноги и сунул Олег под нос раскрытую папку красной кожи с золотым тиснением "Документы".
— На, подписывай. Да что ты на весу, вон же стол! Слушай, а зачем ты у него список кандидатов попросил?
— Чтобы точно знать, кого назначать не надо, — Олег еще раз пробежал указ глазами и быстро подмахнул его. — Где твой список?
— Там же, под указом. На всякий случай на тех троих, что вверху, я еще и краткие справки приложил, но ты их уже читал.
— Еще раз прочитаю, хуже не станет, — Олег кивнул. — Спасибо. Ладно, я к себе. Будь другом, проконтролируй, что ребята Китайца ведут Смитсона. Домашний арест домашним арестом, но мало ли что ему в голову взбредет напоследок. Кстати... — Он заколебался. Какая-то струна внутри натянулась до предела и задрожала, распространяя вибрацию по всему телу. — По Оксане Шарлот материал есть?
— А как же! — жизнерадостно откликнулся Бегемот. — У нас все как в аптеке. Лично под контролем держу. Девицу нашли, профиль дорисовывают, но вообще-то ничего нового уже не предвидится. Прислать дело?
С жалобным треньканьем струна лопнула, хлестнув по сердцу. Олег почувствовал, как у него перехватывает дыхание. С трудом справившись с собой, он пробормотал:
— Пришли, если не сложно. Ну ладно, я пошел.
Одну за другой переставляя деревянные ноги, в сопровождении двоих телохранителей он вышел из кабинета в коридор, провожаемый удивленным взглядом Бирона. На языке у того явно танцевали любопытные вопросы, но от разговоров в присутствии охраны он воздержался.
Значит, она существует. Значит, она существует. Значит, она...
Олег с трудом оборвал зациклившуюся, словно белка в колесе, мысль. Значит, она и в самом деле существует. Значит, его ночные сны — вовсе не сны. Значит, вырывающиеся у него словечки — вовсе не порождение поврежденного сознания. Но погоди! Постарайся думать логически. Вдруг есть какое-то разумное объяснение? Например, ты когда-то ее уже видел, но забыл, а теперь перегруженное подсознание выстраивает вокруг ее образа какую-то оболочку... Интересно, что еще сможет придумать психиатр, когда я расскажу о проблеме? Видел ли я Оксану раньше? Нет. Совершенно определенно нет. Девица слишком в моем вкусе, чтобы я мог не обратить на нее внимания. Кроме того, ей двадцать два, она на шестнадцать лет младше меня. Значит, если я ее и встречал, то в последние лет пять, максимум шесть, раньше она выглядела совсем девчонкой и вряд ли привлекла бы меня. Нет, в последние пять лет совершенно определенно она мне на глаза не попадалась.
Погоди! Ты даже не видел ее фотографии. Может, просто случайно совпало, и на фото окажется совсем другая девушка. Мне нужно увидеть ее дело, чем быстрее, тем лучше. Пашка, Пашенька, надеюсь, твои ребята не схалтурили...
"Общий вызов элементов Сферы. Трансляция сырых данных. Частичная расшифровка материала по истории Дискретных. Высокий приоритет. Конец заголовка".
...По здравому размышлению Ройко Джонсон отказался от идеи самостоятельно отправиться к Земле на борту транспорта с "Эдельвейса". Его не устраивало продолжительное безделье в отрыве от лабораторной базы. Кроме того, у него имелась идея, которую он до поры до времени держал в тайне от других. Идея хотя и простенькая, но революционная. Ее суть заключалась в полном отказе от вещественного тела ("куклы" на более позднем жаргоне).
Личность, существующая на твердотельном носителе, оставалась навсегда привязанной к нему. Глюонно-квантовые процессы, лежащие в основе механизма функционирования твердотельного мозга, позволяли переносить личность с одного носителя на другой только с помощью сложного стационарного оборудования. Фундаментальным недостатком такого метода являлась огромная сложность переноса личности на носитель, удаленный на многие световые годы. Проблема усугублялась неустойчивостью субсвязи, не составлявшей проблемы для передачи цифровых данных за счет компенсирующих протоколов, но делавшей практически невозможной передачу человеческих психоматриц. Хотя и избавившийся от хрупкой органической оболочки и победивший смерть от старости, человек все еще оставался пленником пространства. Прикованному к иммобильным базам и медленным звездолетам, ему оставалось лишь жалкое существование в крохотной по космическим меркам области пространства. Существование без малейшей надежды стать по-настоящему свободным. А вековечная мечта человечества, выраженная в сказочной идее о мгновенных субпространственных прыжках, до сих пор оставалась лишь мечтой.
Мало того, что это заставляло и людей, и искинов чувствовать себя безногими калеками, пленниками собственной плоти. Рациональный, лишенный эмоций анализ перспектив показывал и другое. Из-за сложности космических перемещений цивилизация уже однажды оказалась на грани полного исчезновения. Случись Катастрофа на столетие раньше — и только мертвые артефакты в мертвой планетарной системе когда-нибудь рассказали бы разведчикам иных цивилизаций о существовании человека. При условии, конечно, что кто-то когда-то сумел бы ее найти. Высокая концентрация разумных в малом количестве точек пространства делала вероятной повторение Катастрофы. И Ройко после долгих бессонных ночей принял еще одно судьбоносное решение. Твердотельный носитель разума — вовсе не выдающее открытие, не финальная ступень в эволюции человека. Он лишь промежуточная стадия, окончательный отказ от биологической эволюции в пользу эволюции разума. Передышка, позволяющая собраться с силами и наконец-то обрести истинную свободу.
Устойчивые вихревые поля гравитационной и электромагнитной природы умели получать в лабораториях уже за полвека за Катастрофы. Однако они так и остались игрушкой для немногих исследователей, не нашедшей реального применения. Срок стабильности вихревых полей исчислялся в лучшем случае секундами, а энергии на генерацию одного маленького вихря требовалось столько, сколько ее производил за день кавитонный реактор корабельного класса "С". Сразу после открытия явления вихревой стабилизации околосолнечная инфосреда заполнилась восторженными спекуляциями на тему прекрасного будущего, которое оно сулило, принадлежащими перу как журналистов и энтузиастов, так и вполне солидных ученых. Однако поток публикаций в течение нескольких лет плавно сошел на нет. Выявившиеся принципиальные ограничения не позволяли надеяться, что на существующем уровне технологий удастся добиться чего-то существенного. На фундаментальные же исследования требовались такие затраты, на которые не рискнул пойти ни один исследовательский институт. К тому же общество как раз захватила идея звездной экспансии, и строительство гигантских пространственных катапульт обещало потреблять бюджеты любого размера в течение ближайших десятилетий.
Нет, идея не заглохла полностью. Однако тема вихревых полей оказалась отложенной в дальний ящик в ожидании момента, когда до нее дойдут руки. Набор как теоретических сведений, так и экспериментальных данных, хранившихся в памяти компьютеров звездных баз, оказался достаточно мал, что, впрочем, Ройко не огорчало. Он полагал, что проблемы с вихревыми полями вызваны не столько принципиальными ограничениями, сколько порочностью применяемых подходов. А зачем связываться с тем, что изначально ущербно? Не проще ли изобрести все с нуля?
Исследования вихревых полей заняли еще тридцать лет, большую часть которых Ройко ради безопасности провел в исследовательском блоке на дальней периферии системы. Кстати говоря, разумность решения подтвердилась благодаря серии инцидентов с экспериментальными генераторами, из-за возникших сбоев превратившихся в облака разреженной плазмы и испаривших несколько крупных астероидов, внутри которых Ройко их монтировал. Сам Ройко не пострадал — он благоразумно не приближался к местам испытаний ближе, чем на три световые секунды. В результате административная двойка базы едва не запретила ему впустую переводить и без того ограниченные ресурсы "Эдельвейса", но авторитет ведущего исследователя и поддержка многих людей и искинов позволили ему отбиться от нападок.
Не последнюю роль сыграл и тот факт, что Ройко наконец-то доказал гипотезу Пауля-Ридера о возможности генерации гравитационных полей с помощью особым образом модулируемых полей электромагнитных, наконец-то обосновав основные концепции Единой теории поля, предсказанной еще в середине двадцатого столетия. И не только доказал, но и построил действующий прототип установки искусственного тяготения, который в рекордные сроки довели до ума объединенными усилиями всего коллектива. Теперь оказалось возможным отказаться от осевого вращения станций, предназначенного для создания искусственной гравитации за счет центробежных сил и серьезно осложнявшего жизнь как пилотам кораблей, так и астрономам. Новые установки позволяли создать в пределах одной конструкции одновременно комфортные условия нормальной тяжести в жилых зонах и безынерционную невесомость в цехах и лабораториях, удобную для экспериментов и производственных линий. Популярность Ройко тут же взлетела до самых небес, и его исследованиям не препятствовали уже никогда.
