Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Ну-ну. — С сомнением проговорил Владимир. Спохватившись, он спросил: — К тебе Алина подходила?
— Да. — Сказал я осторожно.
— Просила за Наталью? — спросил он и я, поглядев на спускающуюся со стола подругу, кивнул. — А ты поговорил?
Я пригляделся к его неотрывно следящим за мной глазам на изуродованном безбровом лице и ответил:
— Да, поговорил.
— И чего он? Артем, не тяни кота за хвост. Почему приходится каждое слово вытягивать?
Я поднялся, постоял, поглядывая на поправляющую длинную юбку Наталью, и вдруг разозлился.
— Хотя бы, потому что в мои планы не входило отчитываться перед тобой.
— Ну, прости, прости. — Поспешил сказать Владимир. — Просто, так хотелось Алинке приятное сделать.
Покачав головой, я сказал честно:
— Не получится. Он не подпишет пропуск.
Владимир провел рукой по шрамам на щеке, которые по его признанию у него всегда чесались, словно продолжался заживляющий процесс. Наталья только криво усмехнулась и сказала:
— А чего еще можно было от этой твари ждать. Как потрахаться это он завсегда прибегал к ней. А как она маленькую просьбу... так нет. Ну, и путь подавится.
Я с любопытством посмотрел на Наталью и спросил:
— А чего она не осталась с ним?
— С кем? С вертухаем? С рабовладельцем? Ты плохо Алинку знаешь. Она бы и не спала с ним, если бы он полгода, как привязанный не ходил за ней. Пожалела дурачка. Думала лучше дать и пусть отвалит, чем терпеть все его сопли. А он возьми да и влюбись. Ну, кто бы мог подумать. — Наталья притворно сплюнула на пол.
Мне вдруг стало так противно от ее слов. Да и сама Наталья... и Алина эта. И даже ранее не замечаемое особо мной уродство Владимира, вдруг стало настолько ярким. Настолько пронзительным. И с этими людьми так дружит моя Настя? Или она так же считает как они? Может ей тоже противно быть со мной? Я помнил ее слова о Павле, ее бывшем друге: "Он хороший был. Он ведь воевал. Не просто охранник...". Базара нет. Я не воевал. Я обычный майор, получивший звезды по должности и вне временных рамок. Я обычный вертухай, рабовладелец, и соплежуй по мнению этих сильных красавиц... Но только одна мысль билась в моей груди словно кто-то пытался пробить из нее себе дорогу наружу. Что ж вы суки, такие гордые, не отказывались от подарков таких чмырей как мы...
Позор. Именно позором называется то чувство которое я испытал там. Мне было до слез обидно, что они так думают о нас. И в тоже время я понимал, что ведь частично они правы. Только разве кому-то что-то скажет слово "частично".
Я выбрался из лагеря, не обращая внимания на приветственные жесты знакомых из заключенных и бойцов глядящих. Я на негнущихся ногах дошел до своего дома и замер у крыльца. Дома Настя. Она редко говорит, что любит меня. Только, когда я уже чуть ли не прямо спрошу ее, как она ко мне относится. Что кроется за этим? Отсутствие чувств, или простое нежелание заезживать это слово?
Я стоял перед крыльцом, и не было у меня сил войти в дом. Я повернулся и направился к тихо спящей, как мне казалось, рядом с еще пышными кустами, машине. Сел за руль. С силой захлопнул за собой дверцу даже не подумав, что из дома этот звук было прекрасно слышно. Заводя машину, я увидел, как по дороге от лагеря к нашему дому ковыляет, да еще и торопится, Владимир. Я тронулся с места, когда он поднял руку, пытаясь показать мне, чтобы я его подождал. Да имел я их всех ввиду. Как они к нам, так и я к ним.
Мы просто разные, — думал я гоня машину по убогой дороге к ГЭС. — Мы не вертухаи и зеки. Наше различие глубже слов. Никаких слов не хватит описать нашу разность. Мы даже не из разного теста. Мы из разных миров. В моем мире есть перспектива тихого спокойного счастья. А мне больше-то ничего и не нужно. А в их этого нет. И не, потому что просто вот нет, а они просто слепцы и не видят, как можно легко обрести покой и мир для себя. Для своих близких. Они буду вечно биться головами о стены, и пытаться их проломить. А мы будем защищать эти стены, потому что любой Порядок лучше разрухи Хаоса. Пусть ублюдский, пусть странный, но хоть какой-то порядок, когда ты знаешь правила игры, а не каждый появившийся с ружьем диктует тебе новые. Все со временем изменится. Любая система стремится к самоорганизации. Любое людское сообщество. Но со временем, а не сразу...
Я начинал злиться. Я помнил вопрос Олега о том, какое право глядящие имеют указывать ему, как и где жить. Я пытался ответить ему. Ему, уже столько времени мертвому. И я не мог. А он насмешливо глядел на меня и все требовал и требовал ответа.
— Ну, давай скажи мне. Кто дал и кому в этом мире право неволить других!? Расскажи мне, а я послушаю и посмеюсь.
Я зло молчал и только крепче сжимал руль, борясь с отвратительной дорогой. Олег посмотрел на меня снисходительно и просто покивал. Он понимал — мне не найти ответа, хотя ответ должен быть. Я знал, что ответ есть. Но все что приходило на ум это глупое право сильного. Неужели только оно? Неужели нет ничего за нами кроме штыков и резонаторов!? Да и о какой силе может идти речь? Вот Олег был сильным! Он шел там, где я остановился и повернул назад. Наташка хоть и сука редкая, но сильный человек. Волевой. Владимир этот вечно дурачком прикидывающийся... Слабый бы не вытянул из той боли, из того отчаянья. Да и жить бы таким уродом не смог. А он живет, радуется и еще за Наташкой ухлестывает. Ржот, как лошадь, на мышей охотится...
А я? А Василий? А Серега? А Руслан? Мы-то что такое? Или все-таки кто? Я трус. Я знаю. И пусть многим кажется, что я умею работать, умею находить приключения. Пусть люди завидуют, когда я в восходящем потоке рвусь к небу... Но я трус. И другого слова нет.
Василий? Но разве не испугался он выпустить Наталью? Сделать последний подарок женщине, которую любит и дать ей попрощаться с ней. А Серега, что чуть не разревелся при моей жене? А Руслан, самый тихий, незаметный и спокойный из нас. Они тоже? Господи, научи, помоги понять! КТО ЖЕ МЫ!?
И тогда пришло откровение. Тот, кто живет над нами, под нами и в нас, смилостивился и показал. От ошеломляющей картины я ударил по тормозам и остановил машину буквально уже в видимости блокпостов перед ГЭС.
Тысячи людей, миллионы, миллиарды тянули к небу руки и вопрошали множеством голосов. Гром этих полустонов полукриков ворвался в мой мозг звуком резонансной бомбы: "дзонг!".
Пока стихал оглушающий колокольный звон резонатора, я услышал, как стонали они от неведомых мне мук разными голосами, разными языками, с разной степенью горечи.
"Дзонг!" снова ударил по разуму наводящий невероятный ужас звук.
И снова мои уши медленно заполнил вой этого невероятного людского моря.
"ДЗОООООННННГ!" — тяжело раскатился звук колокола, а не резонансного заряда. И только после него я увидел среди всего этого людского хаоса почти спокойно стоящие фигуры.
Я не узнавал их лица. Я не понимал выражения их лиц. Но они стояли незыблемо и твердо. Их не могла сдвинуть колышущаяся людская трава. Они словно возвышались над ней. Я стал приглядываться внимательнее к ним. К их позам, к их выражениям лиц. Один за одним они проходили перед моими глазами. В какой-то момент, я с ликованием узрел среди них грозного и хмурого Василия, тяжелым взглядом окидывающего людей, что пытались столкнуть, сдвинуть его со своего места. А вон и Серега что отчаянно трусит, но стоит на месте, твердо упирается ногами и уворачивается от пытающегося по нему влезть человечка, очень похожего на ненавистника больных и юродивых из офицеров следственной комиссии. Сергей тоже насупился от такого хамства и, дернув плечами, скинул с себя человечка. Потом словно специально мне показали Руслана. Он смиренно и терпеливо улыбался и только с усмешкой вскидывал глаза к небу, когда его пытались затолкать, подмять, подломить...
А потом я увидел себя... Смешно улыбаясь я оглядывался назад и что-то кому-то кричал там. Не в небо, как другие. А кому-то за спиной. Словно я тянул кого-то еще. Я даже различил звук своего голоса:
— Крепче. Крепче держись! — и вдруг я засмеялся.
Я глядел на себя смеющегося, и в моей памяти всплыла фраза сто лет назад оброненная доктором. "Значит, что-то у вас неправильно работает. Либо сердце, либо голова". Невольно придя к логичному выводу, что неправильно у меня работает голова, я улыбался себе тому... хохочущему.
Я еще раз оглядел все это море людей и понял, что как бы оно не колыхалось, какие бы водовороты в нем не появлялись, какие бы давки не возникали. Всегда находились цепочки людей, группки людей, одиноко стоящие люди, кто до мига последнего стоял на своем месте. И люди-то эти были разными. Я видел отчаянно трусящих, видел и таких, как Василий, что медвежьим взглядом окидывали наседающих на них. Они не были лучше или хуже куда-то стремящихся, чем-то недовольных, или просто поддающихся общему движению людей. Они просто были такими какие есть. На которых это людское море опиралось. Чтобы не скатится, не повалиться и не сгинуть растоптанными.
Я пришел в себя с чувством обиды и какой-то грустью в груди. Даже больше с тоской у сердца я вышел из машины и закурил. Я знал, что мне надо делать. И я совсем по-другому понял слова Василия: "Все будет так, как должно быть". Выкинув окурок я сел за руль, в три приема развернулся на узкой когда-то асфальтированной дороге и уже, не спеша, и сберегая подвеску, покатил к дому.
Я поднялся по крыльцу и мне навстречу вышли Настя и Владимир, услышавшие звук машины. Она обняла меня, а он, давая мне пройти, так и не разлепил свои уродливые губы. Пройдя на кухню, я сел, тяжело глядя в окно за которым, остывая, снова усыпала моя машина, и закурил.
— Что с тобой? — спросила меня Настя присев на корточки рядом с моими коленями.
Вместо ответа я просто покачал головой. Увиденное мной словно высосало все мои жалкие силы. И как я доехать-то смог. Не понимая мой тяжелый непривычный для нее опустошенный взгляд, Настя кажется, напугалась. Успокаивая, ее я сказал:
— Ничего... просто очень устал. И, кажется, перестал понимать, что и зачем делаю...
Поднимаясь, Настя положила руки мне на голову и, перебирая пальчиками в коротких волосах, совершенно серьезно сказала:
— Это переходный возраст. Когда, кажется, что ты живешь не так, как должен был. Что ты мог лучше... Или что ты живешь не с теми людьми...
С удивлением я повернул голову и посмотрел в ее милое лицо, обрамленное черным каре волос.
— Сейчас главное, не делать ничего поспешно. — И буквально просящим голосом Настя сказала: — Надо очень осторожно принимать резкие решения. А лучше не принимать...
Вскидывая брови, я невольно улыбнулся от ее очень серьезного лица. Потом прокрутил в мозгу ее слова о переходном возрасте и, не сдерживаясь, засмеялся.
— Что я опять не так сказала? — спросила она улыбаясь.
Все больше и больше смеясь, я даже слезы невольно выступившие, стал утирать.
— Ты плачешь. — Сказала она.
— Это от смеха. — Пояснил я.
— А что смешного? — спросила она, обнимая меня за шею и прижимая к своему животику.
Ну, как ей было объяснить, чтобы не обидеть? В мире, где расстреливают не за вину, а по разнарядке. В стране, где по повстанцам ведут огонь резонаторами, даже не пытаясь оставить кого-то в живых. В поселке, где несчастный влюбленный начальник лагеря готов был совершить какую-то глупость. Или не совершить чего-то важного со словами: Все будет так, как будет. В таких условиях разговор про переходный возраст в любом случае вызывает на редкость истерический смех.
— Я невероятно устал. — Признался я. — Да представь... устал... и сознаюсь. Мне надо лечь и немного отдохнуть. Ляжешь со мной?
Покачав головой, она сказала:
— Позже. Там на крыльце Владимир ждет. Ему надо о чем-то со мной поговорить важном. Я быстро и вернусь к тебе. Хорошо?
Я кивнул и, не оборачиваясь, пошел в комнату. Лег на кровать и увидел, что Настя замерла в коридоре и как-то странно смотрит на меня. Молчаливо и грустно. И даже кажется обиженно на меня. Интересно за что? За то, что я раз в тысячу лет признался что устал? Или за то, что у меня просто нет сил на лишние слова?
Но она вдруг улыбнулась и, подняв руку, сделала комичный жест, словно прощалась. Я даже смог махнуть ей в ответ. Настя исчезла из виду, и я услышал, как хлопнула входная дверь.
Я закрыл глаза и вдруг отчетливо ощутил легкую качку. Все мое тело словно было погружено в волны и опускалось-поднималось вместе с ними. Я вспомнил город, порт, Виктора, его кораблик и нашу, какую-то дурашливую и скомканную свадьбу. Вспомнил и обещания, которые давал своей Насте в тот момент. И чего я тогда не потребовал, чтобы у нее не было от меня секретов? А если бы потребовал? Нет, все правильно, все, так как и должно быть. Кто меня знает, что бы я в свой переходный, как его назвала Настя, возраст натворил, узнав, что у нее от меня есть секреты. Улыбаясь, я смаковал слово "переходный". У всей планеты был переходный возраст и ничего, как-то вроде поднималась уже с колен.
Меня разбудил вой сирены над лагерем. Насти в постели не было, и я обеспокоено огляделся. Но и в комнате ее не оказалось. И во всей квартире я был один. Ни Василия, ни Насти не смотря на то, что шел первый час ночи. Я был в форме, как и лег. Немного ополоснув лицо, я натянул кепи на голову и, всунув ноги в ботинки, направился в лагерь. Мимо меня с автоматами наперевес от внешнего арсенала бежали глядящие и даже пытались делать приветственные жесты мне на ходу. Я отвечал им, поднимая руку. Ворота в лагерь были раскрыты настежь. Проход был перегорожен козлами с натянутой на них колючей проволокой и целый взвод автоматчиков расположился около них. Я прошел в лагерь через глядящих и спросил у первого попавшегося мне на пути заключенного:
— Что у нас опять плохого?
— Побег! — коротко ответил он и в досаде ударил себя бедру.
— А зачем столько эмоций? — усмехнулся я.
— Так ведь сколько не было побегов-то. — Ответил мне заключенный и добавил: — А теперь Василий Михайлович точно все льготы отменит.
— Не отменит. — Уверенно сказал я.
— Не отменю. — Сказал Василий услышав наш громкий разговор и выходя из тени, где он стоял с Сергеем. Обращаясь к заключенному, он потребовал: — Идите к старшим пусть соберут и пересчитают народ. Может, кто еще сбежал...
Заключенный убежал выполнять указание. Обращаясь к Сергею, Василий сказал:
— Вводи автоматчиков на территорию и проконтролируй построении и пересчет. Это твоя работа.
Сергей со своей вечной папочкой подошел к воротам и сказал бойцам следовать за ним. Перейдя под фонарь, Василий сказал мне:
— Наташка сбежала. Твоя из лазарета. Решили проверить, не к Алине ли и, правда, по дурости. Но Алины уже и след простыл. Вспомнили, как вился вокруг Натальи Владимир, решили найти его в общаге. Тоже нету. Вот такие пироги... Настюха случаем тоже не убежала?
У меня похолодело внутри. Я недоуменно смотрел на Василия и боялся даже признаться, что Насти дома нет.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |