— Я передам ваше послание, лорд, — рассеянным тоном ответил Реш.
За дверями внезапно погас свет. Через миг наружу вывалилась Синтара. Кожа ее была цвета алебастра, темные глаза казались чернильными лужицами. Когда Эмрал попыталась поддержать ее, Синтара выбросила руку, лицо стало маской злобы и презрения. — Не касайся меня, гнусная карга! Я выбрала дар! Я выбрала!
Растолкав остальных, она побежала по коридору.
Ведун Реш со стоном оперся спиной о стену, словно слишком много выпивший. Сомкнул глаза и произнес: — Ушла.
Эмрал не потребовала объяснений. Ледяной воздух вытекал в коридор из святилища. Аудиенция окончена, Т'рисс пропала. Остатки ее силы задержались еще на миг, а потом воздух стал казаться почти обжигающе холодным.
Аномандер повернул голову к ведуну. — Изгнана?
Глаза Реша открылись. — Она ничего тебе не дает? Твоя драгоценная новая богиня?
— Могла бы дать, — отвечал Аномандер. — Но я не прошу.
— Не изгнана. Время свернулось в святилище — они могли беседовать целые дни. Нет способа узнать. Она привнесла кровь... я чую — она внесла Витр в палату, лорд. Я не знаю... должно быть, он внутри нее.
Аномандер уже поворачивался к зияющему проему. — Оружие?
— Нет, лорд. Дар.
— Трясы, — приказал Аномандер, — ждите нас здесь. Верховная жрица Эмрал, за мной.
Он вошел в святилище. Эмрал последовала.
Едва захлопнулась дверь, Эмрал заметила какие-то перемены. Мрак остался, но в нем уже не было мрачной тяжести, глазам он показался почти прозрачным. С нарастающим изумлением она поняла, что может видеть помещение.
Перед ними неподвижно сидела на Троне Ночи Мать Тьма, в черных свободных шелках, с черными волосами и черной кожей. Преображение ошеломило Эмрал, мысли разбежались — так пьяница глядит на мир, но не может ничего понять.
Аномандера словно ничто не было способно вывести из себя. Он встал лицом к трону, и дерзость, на которую намекала Т'рисс, стала почти видимой. — Тебе нанесли вред, Мать?
Голос ее был мягким и низким, словно она устала. — Нет.
— Ты прогнала ее?
— Возлюбленная Эмрал, — сказала Мать Тьма, — теперь ты единственная Верховная Жрица. Синтара выбрала, и отныне нам угрожает раскол. В вопросах веры воды разделятся. Это неизбежно.
Однако Аномандера было не сдержать. — Мать, Азатеная воскресила древнего бога...
— Между нами мир. Ты видишь слишком много врагов, Первый Сын. Нам не угрожают извне. Лишь изнутри.
— С этим мы разберемся, — уверил он. — Но мне нужно понять, что случилось тут. Я буду защищать то, во что верю.
— Но есть ли что ценное в твоей вере, Аномандер? Не в том ли весь вопрос?
— Что же сделала Т'рисс? Сама темнота изменилась.
И снова Мать не ответила ему, обратившись к Эмрал. — Сообщи сестрам и братьям, Верховная Жрица. Храм освящен.
"Это был дар Азатенаи? Освящен Витром?" — Мать Тьма, что отвратило от нас Синтару? Вера ее была нерушима...
— Легко разрушима, — возразила Мать Тьма. — Амбиции и тщеславие. Азатеная способна глубоко видеть смертную душу, но ей неведом такт, непонятна ценность сокрытия истины.
— А ее дар? — спросила Эмрал. — Она стала бескровной, белой как кость.
— Отныне она вне моей досягаемости, возлюбленная Эмрал. Всё.
— Но... куда же она пойдет?
— Еще увидим. Я думала... нет, не сейчас. Вы оба стоите в присутствии Ночи. Вас уже не слепит темнота, и все ко мне приходящие обретут такое благо. Уже сейчас, — заметила она, — я вижу, как Ночь сходит на вашу кожу.
Однако Эмрал, поглядев на Аномандера, вздохнула: кожа его стала эбеново-черной, но волосы серебристыми.
Мать Тьма тоже вздохнула. — Ты всегда беспокоил меня, Первенец. Однажды я расскажу тебе о матери.
— Мне она не интересна, — заявил Аномандер. — Любовь не выживает в отсутствие воспоминаний, а о той женщине мы не помним ничего.
— И в тебе нет интереса?
Вопрос заставил его вздрогнуть. Но он не ответил.
Эмрал хотелось заплакать, но глаза оставались сухими, словно засыпанными песком. Она с трудом заставила себя не делать шага назад, чтобы оставить их наедине, для горького разговора. Нет, она не сбежит подобно Синтаре. Тщеславие ей не свойственно, а вот амбиции... другое дело, хотя пути их, возможно, слишком запутаны.
Мать Тьма смотрит на нее, заметила жрица. Смотрит и молчит.
Аномандер, наконец, подал голос: — Мать, будешь говорить с трясами?
— Не сейчас. Но предупреждаю тебя, сын: не мешай собираться верующим. Отрицатели никогда не лишались веры — они лишь отрицают веру в меня. И пусть. Я не стану заставлять. Трясы будут настаивать на независимости в государственных вопросах.
— Так назови своего врага! — Крик Аномандера обежал палату, в нем слышались отчаяние и гнев.
— У меня их нет, — ответила она спокойно. — Аномандер. Выиграй для меня мир, вот о чем я прошу.
Он разочарованно прошипел: — Я воин и знаю лишь кровь, Мать. Я не могу выиграть, если должен разрушать.
— Тогда ради всего святого, Первенец, не выхватывай меч.
— Какую угрозу может нести Синтара? — спросил он требовательно. — Какой раскол способна она породить? Ее войско слабо — жрицы и полудюжина шпионов среди слуг. Трясам она не нужна...
— Она несет отныне дар, и он будет привлекать приверженцев.
— Тогда позволь арестовать ее со всей кликой, бросить в камеру.
— Дар не скуешь цепями, Первенец. Вижу, вы оба не можете понять — но раскол необходим. Надо нанести рану, чтобы потом исцелить.
— А Драконус?
Услышав вопрос Аномандера, мать застыла, а воздух в святилище затрещал от холода. — Оставь меня, Первый Сын.
— Без него, — настаивал Аномандер, — поставленная мне задача непосильна.
— Иди.
Путь перед ним поистине непосилен. Эмрал видела мрачный отсвет понимания в темных глазах. Он вихрем развернулся и вышагал из палаты.
Голова Эмрал кружилась. Воздух обжигал горло и легкие.
Мать Тьма заговорила: — Возлюбленная Эмрал... Однажды я задала Кедаспеле вопрос. Прочитала по глазам, что вопрос ему давно знаком, что он разрывает ему душу. И все же он не сумел дать ответ.
— Мать Тьма, что это за вопрос?
— Такой задают художнику, создателю портретов, чей талант не в руках, а в глазах. Я спросила: как можно нарисовать любовь?
Он знал вопрос. Он задавал его себе.
Но не находил ответа. Понимаешь, — продолжала Мать, — когда видишь в темноте, ничто не скрыто.
Если бы она сейчас зарыдала, слезы застыли бы на щеках, оставляя рубцы ожогов. Чтобы все видели.
— Ничто, — добавила затем Мать Тьма, — кроме самой темноты.
Полупьяный Хунн Раал уставился на ввалившуюся в комнату белокожую женщину. Он видел войну страха и ярости в ее глазах, но сильней напугала его алебастровая бледность лица. Даже Сильхас Руин не наделен такой чистотой.
Он с трудом заговорил: — Ве... Верховная жрица, что с вами? Вы зачарованы... что за новый вид магии открыла Мать Тьма?
— Я изгнана, дурак! Отлучена от Ночи! Это не ее дело — Азатеная сказала, что может видеть мою душу. Сказала ужасные... — Синтара отвернулась, он заметил, что она трепещет. — Она коснулась меня. Был свет. Ослепляющий свет.
Он заставил себя встать со стула. Комната чуть накренилась... он встал прямее. Глубоко вздохнул, укрепляя дух, и шагнул ближе. — Верховная жрица, я скажу, что вижу, когда ныне взираю на вас...
— Не надо.
— Я зрю женщину перерожденную. Синтара, среди всех женщин вы одна не принадлежите темноте.
Она посмотрела на него. — Свет во мне. Я чувствую его!
Он кивнул. — А я вижу, как он светит вовне, верховная жрица. Бояться нечего. Истина перед моими глазами.
— Перерожденная, — шепнула она. И тут же сверкнули глаза: — Я требую убежища.
— И вы пришли ко мне. Понимаю, верховная жрица.
— Куда мне еще пойти? Но оставаться здесь нельзя. Мне нужна защита Легиона...
Он выпрямился, промолчав. Нужно было всё обдумать.
— Хунн Раал...
— Момент, прошу вас. Это осложнение...
— Вот кто я? Осложнение? Не похоже на вчерашнюю вашу раболепную позу. Бормотали, что все в порядке...
— Вчера вы были Верховной Жрицей Матери Тьмы, — бросил он. — Но теперь она вами не владеет, Синтара. Я обязан думать о господине и будущем, которое его ожидает. Обязан думать о Легионе.
Она стояла, глядя на него. — Сберегите эту чепуху для легковерных глупцов. Я вижу ваши амбиции, Хунн Раал. Знаю вашу родословную. Вы жаждете вновь ходить по этим залам, заняв подобающее место. Ваш господин — просто средство, не цель.
— Мы не такие подлецы, как вы. Ну, хватит злиться. Дайте время, и я найду путь для всех нас. А пока скажите: отчего вы решили, что вам нужно убежище?
Глаза ее широко распахнулись. — Поглядите на меня! Видите, что она сделала?
— Это сделала Азатеная, не Мать. Вы сбежали из ее покоев — почему?
— Вас там не было, — зашипела она. — Вы не слышали ужасных вещей, которые эта женщина говорила мне!
— Значит, — заключил он, — вы сбежали от позора. Мать Тьма вас не отвергала.
— Но и не защищала! Собственную верховную жрицу!
Он хмыкнул: — Повезло ей, что верховных жриц целых две.
Пощечина заставила его отступить на шаг — не от силы удара, а от потрясения, внезапного отрезвления. Щека горела; он всмотрелся в женщину пред собой и вздохнул. — "Гнев стал могилой красоты". Кто так сказал? Не важно. Это был опасный день — улицы города залило, возвещая прибытие Азатенаи. Мне рассказали, что проход в Палату Ночи засыпан льдом. А теперь вы... что предвещают эти события, верховная жрица?
Однако ее взор скользнул к кувшину на столе. Он подошла туда, налила кубок и выпила тремя быстрыми глотками. — Ты слишком пьян, Хунн Раал, чтобы трахнуть меня?
"Сказала баба, только что меня ударившая". — Скорее всего.
— Мужчины такие жалкие.
— У меня другое на уме.
Наполнив кубок, она встала к нему лицом. — Урусандер меня возьмет?
— В качестве?..
Он ожидал гнева в ответ на необдуманные слова, однако она засмеялась. — Это разрушит твои планы, Хунн Раал? Думаешь, мне не хватает отставных солдат? Они такие тупицы. Не представляешь, как скучно ублажать их желания. Нет, пусть утешается с Матерью Тьмой.
Его кивок был резким. — Один вопрос прояснили. Хорошо.
— Бог шевелится в иле Дорсан Рил, — сказала она, щурясь и следя за его реакций из-за края кубка. — Он был мертв, но более не мертв. Какие древние законы нарушены сегодня?
— Еще один дар женщины-Азатенаи? Давайте начистоту. Это не дары. Затопленный город? Лед в Цитадели? Это тянет на покушение.
Она пожала плечами. — Семантика.
— Едва ли. Вы говорите со старым солдатом, помните? Я могу быть тупым, но солдаты знают, как отвечать на атаку.
— Объявишь войну Азатенаям? — Она пьяно фыркнула. — Даже Урусандер на так глуп. Женщина, к тому же, пропала — словно открыла дверь в воздух и просто шагнула через порог. Проявленная сила заставила Мать Тьму отпрянуть.
— Значит, мы поистине под угрозой.
Верховная жрица пренебрежительно повела рукой и вернулась наполнить кубок. — Тут мы ничего сделать не можем. Теперь отрицатели поползут из лесов, жаждая принести жертвы на берегах реки. Жаждая пройти по берегам.
— А Мать Тьма позволит?
— Она слаба, Хунн Раал — как ты думал, почему она прячется в темноте? Как ты думаешь, зачем она держит рядом троих самых устрашающих воителей среди знати, зачем назвала их своими детьми? И зачем... — она встала к нему лицом, — взяла она в постель лорда Драконуса? Сыновья — это здорово, но мужчина вроде Драконуса — другое дело. Ты ничего не понимаешь, Хунн Раал. Со всеми своими смехотворными планами.
Он увидел вызов в глазах, пусть и блестящих от алкоголя, и что-то зашевелились внутри. "Она похожа на меня. Она такая же, точно такая же". — Вы донесете это до Урусандера, верховная жрица, — сказал он. — Расскажете об угрозе, преставшей перед Куральд Галайном. Объясните нашу слабость, нашу уязвимость. И более того — покажете ему, что нужно делать. Чистота вашей кожи отныне символ, свет внутри вас — сила и власть. И прежде всего, верховная жрица, вы скажете ему вот что: во тьме невежество, а в свете — правосудие. — Он подошел ближе. — Помните эти слова. Вот что вы должны сделать.
Она оперлась на стол, почти сев на него. Ухмылка таились на пухлых губах. — Значит, теперь я маяк? Верховная жрица, но теперь во имя света?
— Он внутри вас.
Женщина отвела взгляд, по-прежнему улыбаясь. — Лиосан. Но кто же наши враги?
— Все, желающие повредить Матери Тьме — мы будем сражаться ради нее, и кто бросит нам вызов?
— А Драконус?
— Он ее лишь использует. Еще один способ навредить. — Хунн склонился и ухватил кувшин с вином. Движение сблизило из лица, почти заставило соприкоснуться. Он отстранился, успев учуять сладкий винный запах губ. — Старая религия — прямая угроза. Отрицатели. Братья и сестры из монастырей.
— Их больше, чем ты воображаешь, Хунн Раал.
— Тем лучше, — сказал он.
— Шекканто и Скеленал могли бы предъявить права на трон.
— Надеюсь, так и сделают. Тогда стороны быстро определятся.
Протянув руку, она погладила его по щеке — там же, куда недавно ударила. — Мы ввергнем Куральд Галайн в гражданскую войну, Хунн Раал. Ты, я, то, что мы делаем.
Однако он покачал головой. — Мы ее предотвратим, верховная жрица. Лучше того: раз и навсегда очистив королевство, мы преподнесем Матери мир и конец конфликтов. С рукой лорда Урусандера. Она поймет, что ей нужен рядом такой мужчина. Сила в ответ на ее слабость, решимость и прямота против женских капризов. Свет и Тьма в равновесии.
— Желаю смерти Эмрал.
— Вам этого не достичь. Она лишь ваше отражение. Несовершенное, верно, и забравшее лучшие черты. Нет, Синтара, вы будете равными, но не будете делить ничего, кроме титулов.
— Тогда я буду называть Урусандера Отец Свет, — сказала Синтара, не отнимая ладони от его щеки. — И мой свет станет ему даром.
— Если вы сумеете передать...
— Сумею, Хунн Раал.
Он еще держал кувшин. — Ну, верховная жрица, будем трахаться или пить?
— Что предпочитаешь?
Опасный вопрос, который он отмел без затей. — Для меня и то, и это хорошо.
К его удивлению, она отступила, и движения вдруг стали уверенными. — Нет времени ни на то, ни на это, — сказала она резко. — Я должна собрать последователей, нам нужно охранение для бегства из города. Лучше без фанфар — я надену плащ и останусь незамеченной. Но возвращение в Харкенас станет триумфом.
— Конечно, — ответил он, опуская кувшин на стол и чувствуя себя дураком, которого слишком легко обыграли. — Похоже, я вас недооценивал, верховная жрица.
— Как и многие, — отвечала она. — А ты... вы должны разослать вести своим подчиненным, туда, где они скрываются. — Видя тревогу на его лице, жрица жестко улыбнулась. — Да, знаю, вы готовы к прыжку. Но нужно ждать — отныне ваш враг не благородные семьи. Не дети Матери Тьмы. Даже не Драконус — пока не он. Что так вас встревожило, капитан?
— Боюсь, уже слишком поздно.
— Так протрезвей скорее, дурак, и позаботься обо всём!
