Я - хищная. Ваниль и карамель

— Она жива. — Эльвира подошла осторожно, словно боялась напугать. — Дышит, но...

— Никаких 'но'! — оборвала я. — Ты ее вылечишь. Вылечишь ведь, Эля?

Покачала головой. И глаза опустила, словно стыдилась, что не может противостоять магии свихнувшегося жреца.

Она не может, но Эрик-то сильнее!

Из-за плеча Даши виден кусок улицы. Темное небо, гладкие бока колонн, подпирающих спину круши. Аккуратно подстриженный кустарник. Эрик, вернее, спина его, и руки, расставленные в сторону. А чуть поодаль, в невидимых путах — Крег.

Казалось, эта игра может продолжаться вечно.

Но Эрик отступает. Руки медленно опускаются, и он шагает за незримую черту защиты. А тело охотника, распятого в воздухе, с глухим звуком приземляется на брусчатку.

Ослаб. Русые волосы сбились и торчат клочьями. Только глаза, когда он отводит их от неба, горят фанатичным огнем. И губы кривит едкая усмешка.

А смотрит Крег уже не на Эрика, устало опустившего плечи. На меня. От взгляда этого амулет жжется сильнее, и я невольно поднимаю руку к груди.

— Ты сама придешь, — плюется охотник словами и встает. — Я умею ждать. — Пауза после этих слов звенит неестественной тишиной. — Убивать я умею еще лучше.

Он развернулся и пошел прочь, к распахнутым настежь воротам. Походка его была легка, и, несмотря на изорванную и грязную одежду, выглядел он сильным. В отличие от Эрика, который, прислонившись к мраморной глади колоны, тяжело и часто дышал.

— Эрик...

Я осторожно подняла руку, коснулась его плеча. Обернулся, и меня обдало безумием, остатки которого клочьями кружили в воздухе. Суженные почти в точку зрачки, побелевшие, сжатые в тонкую линию губы. Карамельный ореол вокруг, который понадежнее всякой защиты.

— В дом! — почти прорычал он, и в низком, гортанном голосе я уловила угрозу.

Я выдержала взгляд. Расправила спину и выдохнула:

— Ире помоги.

Диван неисправимо испачкался кровью. Кровь засохла на щеке Иры, бледной и впалой. Ира дышала. Грудь вздымалась едва заметно и редко, но, если прислушаться, под ребрами аритмично стучало сердце. Я ловила каждый звук и молила богов, в которых до того дня не верила, чтобы она выжила.

Эрик сидел рядом и держал ее за руку. Хмурился. Молчал. И каждая секунда натягивала струну напряжения в гостиной еще больше. А потом он поднял голову и нашел в собравшейся в гостиной толпе Роберта.

— Нож, — велел коротко и перевел взгляд на Влада: — Если ты не против.

Влад ответил не сразу, и время между вопросом и ответом показалось мне вечностью. Затем он кивнул и отошел в сторону, будто не желал принимать в этом никакого участия. Подошел к Даше, которая все еще стояла у порога и вглядывалась в холодную, опасную темноту улицы.

— Есть шанс, что она не выживет, — сказал мне Эрик. Спокойный, привычный мне Эрик, отличающийся от того, на улице. Предплечье мое сжал, подбадривая. — Фокусы Первозданного я не в силах предугадать.

— Просто... помоги.

Блестящее острие ножа, кровь — теперь уже на ладонях, она смешивается и стекает на пол, но Эрика, кажется, это не волнует. Ему самому интересно, сможет ли он противостоять магии Крега. Кену Первозданного. Азарт на лице, тягостное ожидание, надежда. И облегчение, когда Ира шумно вдыхает и сжимает его руку. Второй судорожно хватается за спинку дивана.

А мне хочется плакать — то ли от страха, то ли от облегчения, то ли от отчаяния, потому что...

— Он убьет вас всех, — срывается с губ. И вспоминаются последние слова Крега. Убивать я умею еще лучше. — Каждого, кто будет защищать меня тут. Что мы делаем? Я... тут... Нельзя. Я должна уйти, иначе все умрут!

Тишина. Десятки взглядов, как софиты. Лара бледная, и Роб обнимает ее за плечи. В руках у защитницы — злосчастный амулет. Эля, прижавшая руки к груди. Тома — воинственная и раскрасневшаяся, и кудряшки смешно торчат. Она каждое утро укладывает их специальными средствами, но дольше, чем до обеда укладка не держится. Волосы у воительницы такие же непокорные, как и она сама.

Алиса — и та здесь. Я и думать про нее забыла, отвлеклась на Крега и Иру. Ревность, жгучая и горькая, теперь показалась мне глупостью.

Эрик наблюдал за мной, прищурившись, и молчал. Не поверил? Списал на шок? И я сама уже пожалела, что сказала это. Вырвалось. Но слово, как говорится, не воробей.

— Куда уйти? Ты же скади! — Роберт отпустил Лару и шагнул ко мне. — Часть семьи.

Верно, скади. Но также и сольвейг. Одиночка. Рано я забыла об этом...

Ира застонала, Эля всплеснула руками и убежала на кухню готовить кароэ. Гостиная ожила, словно и не было тех слов, которые всех напугали. Диван обступили. Смотрели все — кто с интересом, кто с сочувствием, шептались, интересовались самочувствием. Ира отвечала вяло, и я слышала нотки вины в ее голосе.

Не рассмотрела. Поверила. И поплатилась. Только вот разве ее это вина? Разве виноват человек в том, что нуждается в понимании? У Иры нет семьи — старую война забрала, а новая ее не приняла. И она бы жила с этим, смирилась бы, если бы он — человек, за которым она в эту семью пришла — был рядом.

Женщина на многое готова ради мужчины. Даже врать, прикрываясь связью с другим. А на слабостях проще всего играть.

Ира не любила казаться слабой. Вечно прямая, как струна, и подбородок задран, в глазах огонь, особенно когда видит несправедливость. И непоколебимые принципы ее меня всегда восхищали. А теперь вот вина в голосе и... За что?

Влад даже не подошел к ней. Так и стоял у двери, отвернувшись, и о чем-то молчал с Дашей. Они всегда понимали друг друга без слов.

Я тряхнула головой и решительно шагнула в толпу.

— Идем, — протянула Ире руку. Кровь запеклась на виске, там, где совсем недавно была рана, остался лишь едва заметный шрам. У Эрика получилось. Она жива, а это главное. — Я тебе комнату покажу. У нас переночуешь.

Это Эрик разрешения у Влада спрашивал, а я не стану. Не унижу подругу.

Она, казалось, была благодарна. В глаза только смотреть боялась, опиралась на руку молча, и мы медленно преодолевали ступени. Под гнетом любопытных взглядов, от которых мне хотелось ее спрятать.

Эрик возмущаться станет — уверена, что станет, Ира ему никогда не нравилась. И он ей. Плевать. Это и мой дом тоже! Семья.

— Прости, — сказала она уже в гостевой спальне, когда я меняла постельное белье. — Прости, что я...

Голос сорвался, а в глазах мелькнули слезы. Держится. Все еще держится, хотя и на грани истерики. Руку порезанную прижимает к свитеру, пачкая его кровью. Красное на красном.

— За что? — спросила я серьезно и усадила ее на кровать. — Ложись, тебе отдыхать надо.

— Если бы не я, он бы не стал за тобой охотиться.

— Если бы не ты, он бы нашел другой способ, — возразила я. — Такие, как Крег, не отступают.

— Я ошиблась...

— Все ошибаются.

— Он теперь ненавидеть меня будет... — Она всхлипнула совсем по-детски. — Влад.

Я вздохнула и присела рядом. Обняла ее за плечи — иногда нам просто необходимо, чтобы нас обнимали. И жалели, даже самых сильных духом. Так действительно легче.

Я убрала у нее со лба слипшиеся от крови волосы.

— Ну и дурак!

Мы еще некоторое время сидели, обнявшись. Потом Эля принесла кароэ. Ира пила жадно, обеими руками обнимая чашку. Плечи дрожали, и я только теперь заметила, что свитер ее измазался в грязи. Она допила, но еще долго держала чашку, словно боялась выпустить из рук. А когда выпустила, на внешних стенках ее застыла кровавая печать — как память о том, что доверять опасно. Ира молчала, сжимала губы и, как могла, сдерживала рвущиеся на волю слезы. Воительницы не плачут. Разве что в одиночестве.

Она уже почти спала, когда вошел Эрик. Нахмурившись, он присел на край кровати и перевязал ее ладонь. Поздно — кровь уже давно остановилась, но жест этот показался мне невероятно теплым и гостеприимным. Ира наблюдала за ним с опаской и молчала.

Он не злился. Я давно научилась определять, когда Эрик злится, даже если он старается не показывать этого. По сжатым в тонкую линию губам, колючему взгляду, коротким ответам. Сейчас Эрик был теплым. Сочувствующим. И, не отпуская перебинтованную руку Иры, серьезно сказал:

— Ты не виновата.

Она удивленно вскинулась. Всхлипнула еще раз и глаза отвела.

— Осуждаешь?

Он покачал головой.

— Я понимаю, зачем ты это сделала. Глупо, конечно, но мы все иногда совершаем глупости.

— Все они считают, что из-за меня...

— Поверь, обо мне думают многое. И не все мысли о том, как я прекрасен. С этим нужно смириться — каждому мил не будешь. Ты сильная — переживешь. — Он выпустил ее руку и встал. Отвернулся и шагнул к выходу, словно то, что он хотел сказать, сложно было говорить в глаза. — Приятеля твоего я жалеть не стану. Будет возможность убить — убью. Это так, на всякий случай. Чтоб без обид. — И бросил уже у самой двери: — Поправляйся.

Разговор Иры с Эриком принес облегчение, которое тут же сменилось дикой усталостью. Я слонялась по дому, отрешенная и сонная, изредка отвечая на редкие вопросы. Меня избегали. Сторонились, будто чувствовали: со мной рядом бродит беда.

Беда притаилась. Проникла незримым духом в дом, обойдя сильнейшую защиту скади, и поселилась внутри. Клубилась в углах, пугала тенями, и напряжение, исходящее от тех, кто находился в тот вечер у скади, лишь добавляло ей могущества.

Мирослав прибыл почти сразу. И Филипп. Я удивилась, ведь кто мог позвонить ему? И зачем? Он давно уже не друг. Впрочем, не враг тоже, но звать его сейчас, когда скади угрожает опасность — глупость. Филипп Макаров труслив и наверняка предпочел бы отсидеться в сторонке, пока все не закончится.

Но он приехал. Улыбался ободрительно, будто мы близки, а я от растерянности и слова в ответ не сказала. Глупо кивала и мечтала спрятаться подальше, чтобы никто не нашел. Там, где Крег никогда не сможет достать.

Спрятаться было негде. Дом наводнился людьми, они выливалась из комнат, топтали ковры, шумели и мешали сосредоточиться. Люди множились каждый раз, когда открывалась входная дверь. Атли. Альва. Хегни. Я и подумать не могла, что в Липецке столько хищных!

— Зачем они здесь? — рассеянно спросила я Эрика.

Он посмотрел серьезно и ответил:

— Из-за тебя.

Из-за меня. Шутка ли — такая ответственность? И зачем? Ладно, скади — они семья. Влад еще... Глеб. Но остальные?

Глеб был в пути — Влад позвонил, и он сразу выехал, а я отчего-то почувствовала вину перед ним. Глеб терпеть не может сборища. А еще Ника... Только они нашли общий язык, а тут я со своим Крегом!

Охотник, напомнила я себе. Всего лишь...

Щуплый. Жилистый. Взгляд внимательный и теплый. Он всегда интересовался здоровьем Алана, рассказывал забавные истории, делился опытом.

Иллюзия. Маска, которую он носил. Даже Ира — и та была всего лишь маской. Пока нужна была, лелеял, а потом чуть не убил. И убьет, если не найдем способ его остановить. Предупреждение было весьма четким. Не стоит его недооценивать, за это время Крег прекрасно меня изучил. Наблюдал. Слушал. Расспрашивал Иру — ненавязчиво и скорее всего так, что она сама хотела рассказать. Поделиться, ведь с кем ей еще было делиться? Меня рядом не было. Если бы была... Впрочем, прошлого не вернешь.

На чердаке царил полумрак. Влажность и затхлость, а вокруг лампочки, покачивающейся под потолком на толстом, крученном проводе, танцевали пылинки.

Картины укрылись небрежно наброшенной на них простыней и, казалось, спали. Охраняя их сон, старая тумбочка скалилась открытым ящиком, набитым всякой всячиной: палитра с засохшими красками, рваное тряпье, кисти. Они торчали из тумобочной пасти, словно острые клыки.

Стул без одной ножки одиноко притаился в углу. Рядом — коробки со старым хламом и сундук.

Я присела на него на минуточку, отдохнуть. Тут же испачкалась и задела плечом паутину. Пыльно и тихо. Интересно, если я спрячусь в этот сундук, Крег меня найдет?

Жаль, от собственного дара не спрячешься...

Темно. Только свечи мажут тенями по стенам, и огни колышутся от сквозняка. Я не узнаю места, оно представляется смутно, размыто, темнота вползает в голову ядом.

А я только и могу смотреть, как умирает Барт...

Видение было четким, даже слишком. И голова заболела так, что глаза трудно открыть, хорошо, что на чердаке свет неяркий и тихо. Я не сдержалась, и захныкала, пальцы потянулись к вискам. Минут пять понадобилось, чтобы я смогла разлепить веки. В последний раз так больно было, когда я пророчила Эрику.

А когда боль слегка утихла, пришло осознание.

Барт!

Я не единственный сольвейг в мире, а Барт часто появляется у андвари, и если Рик или Лили не знают о Креге — а скорее всего, так и есть — то кто предупредит Барта?

Сила и мудрость — еще не все. Крег хитер, легко втирается в доверие, и может легко переключиться с меня на Барта, ведь зачем тратить много сил и рисковать собой, когда есть гораздо более легкая добыча?

Я понимала одно: если Барт погибнет, я себе никогда не прощу. Нужно предупредить, рассказать о Креге, предотвратить неизбежное.

Мои видения всегда сбываются.

Телефон я нашла в комнате. На тот момент общий ажиотаж поутих, и коридоры пустовали. Я не знала, куда делись гости, меня это мало волновало, впрочем, как и головная боль. Пройдет. Эрик и так слишком выложился сегодня, а голова... В крайнем случае, у меня в загажнике всегда есть таблетки.

Номер Лили я записала еще в свой первый к ним визит. На всякий случай или же из вежливости, припомнить было сложно — дело давнее — но я порадовалась, что не придется будить Иру. Она и так настрадалась, пусть отдохнет.

Длинные гудки, шумный вздох и лаконичное:

— Слушаю.

В голосе целительницы андвари чувствовался холод. Нежелание разговаривать. Будто трубку она взяла из принуждения, а не по собственному желанию. Тревожный звоночек, но я решила идти до конца. Сорвать маски, ведь теперь они точно не нужны.

— Это Полина. Звоню предупредить, что Крег... Крег изменился. Думаю, вам стоит знать.

Молчание и снова дыхание в трубку — громкое, нерешительное. Вроде она хотела что-то сказать, но боялась или оценивала перспективы.

И лишь выдержав паузу, Лили ответила:

— Я знаю, Полина.

— К...как знаешь? — опешила я.

— О Креге мы с Риком в курсе с самого начала.

И что теперь говорить?

Пульс болезненно отдавался в висках, заставляя морщиться. Конечности озябли — от страха, не иначе. От страха и безысходности.