Комета. Самолётиха

Никаких пошлостей, почти без слов, единичные касания, но сколько же было тогда разлито нежности и доверия между двумя... За весь вечер был только три поцелуя, первый раз руку, когда только подняли первый бокал за столом, второй раз в основание шеи сзади, когда я чуть озябла и меня укутывал пледом и третий раз в машине по пути домой... Но каждый из этих трёх поцелуев наверно стоил нескольких десятков вроде бы страстных засосов, ведь, чтобы выразить смысл каждого из них Толстой наверно бы написал по роману...

Только раз больно кольнуло в сердце, что как раз именно сейчас в Пушкинских дворцах хозяйничают фашисты и потом это потребуется восстанавливать многие и многие годы, как эту беседку почти пятьдесят лет. Мне Сосед показывал фотографии, во что превратили прекрасные дворцы и парки европейские цивилизаторы и даже трудно себе представить, как можно было воссоздать заново всю эту красоту...

Я проснулась наполненная восхитительным настроением этого чудесного вечера и ощущением какого-то новогоднего ожидания, как в детстве накануне праздника. И что с того, что я просто пришла в штаб и отсидела полное дежурство в эфире, а ничего не произошло? Такие ощущения-предвестники — это мимолётные улыбки Госпожи-Удачи и к ним нужно относиться очень уважительно и бережно! И ни в коем случае не позволять себе хамские закидоны вроде той Пушкинской старухи у разбитого корыта. Впрочем, мне всегда казалось, что Пушкин просто пожалел психику читателей, на самом деле рассерженная волшебница скорее всего распылила старую дуру на атомы, вполне возможно, что с частью окружающего ландшафта. Я бы на месте рыбки так и сделала, благодарность — благодарностью, но борзеть то не стоит... Вот поэтому я ни на секунду не позволила себе даже толики недовольства, что ещё ничего не случилось, значит ещё не время, а у меня просто очень чуткий нос, или какой орган за предчувствия в организме отвечает?...

А сейчас после смены я пойду — высплюсь, и всё у меня и моих близких будет прекрасно!... Я уже почти ощущала щекой нежное касание шуршащего волшебства пуховой подушки, но словно чёртик из табакерки выскочил откуда-то до противного бодрый и энергичный Митрич...

Ага! Поспала... Я уже не первый день знакома с нашим старшиной, и что значит эта глубокомысленная таинственная ехидина на его лице могу не знать в подробностях, но то что в ней ни секунды спокойного отдыха для меня лично в ближайшее время, можете даже не сомневаться...

— Товарищ младший лейтенант! — Ну, что я говорила...

— Митрич! У тебя хватит бесстыдства усталую девушку после ночной смены в радиоцентре задерживать на пути к той, которую я сейчас люблю, о которой я мечтаю, которая одна меня в состоянии понять, и принять любую и всегда?... — Не ожидавший такого пассажа Митрич даже смутился...

— Э-э-э... Ты про сестру, что ли?

— Я про кровать! Старшина!

— А-а!... Это ерунда! Дождётся! И вообще, сон нам обещан только после Победы! — Митрич быстро оседлал ситуацию.

— И что тебе нужно от несчастнейшей девушки разведотдела Ленфронта, которую не любят, обижают и не понимают её тонкую возвышенную нежную натуру?

— Это кто тебя тут обижать посмел?

— Митрич! Это поэтическая гипербола! Так чего случилось?

— Да, ну, тебя! А на вид умная девка, иногда...

— Мне уже обижаться начинать?

— Нет, потерпи чуток, в машину погрузимся и там можешь часа два обижаться...

— У тебя совесть есть?

— Да, Бог с тобой! Откуда совесть у старшины? Хватит болтать! Нам ещё на аэродром заехать нужно...

— А на аэродром то зачем? И у меня ещё Верочка не разбужена и не обихожена...

— С Верочкой всё уже решено, её хозяйки обещали разбудить и обиходить, я с утра уже заехал и поговорил. Ну, чего стоим?

— Злыдни вы все! Вот уйду от вас на флот, там кораблики такие железные и адмиральский час есть...

Митрич уже откантовал меня во двор к обшарпанному и видавшему в своей жизни не один тяжёлый день бортовому автобатовскому ЗИСу, где почти галантно открыл передо мной пассажирскую дверь, а сам полез в кузов успев гаркнуть на шофёра, который резвым кречетом сиганул за руль...

Первые пару часов я честно продрыхла пристроившись в углу кабины, пока не начались настоящие ухабы, на которых спать стало уже невозможно, а пришлось уцепиться за дверцу и какую-то ручку под лобовым стеклом, чтобы не летать по тесной кабине. Со злорадством подумала, что старшине в кузове сейчас ещё веселее.

Дело было не столько в том, что дорога просёлочная, сколько в том, что по ней до нас прошёл не один десяток танков, и дорога превратилась в такой восхитительный полигон для убийства рессор, что не описать. К счастью скоро нашлась развилка, на которой мы свернули, и обычный ухабистый просёлок показался почти асфальтовым шоссе. Так как я честно продрыхла всю первую часть пути, даже предположить где мы сейчас находимся, не имела ни малейшего шанса. Судя по времени, мы успели отъехать километров на пятьдесят, может меньше. На деле оказалось, что мы успели проехать Кириши и сейчас в этих лесах должны найти штаб КАКОЙ-ТО бригады, в котором найти КАКОГО-ТО капитана, с которым у Митрича КАКАЯ-ТО договорённость. Такая КАКАЯ-ТО ситуация, мутная и в стиле старшины, если подумать, Митрич — гад молчит и только улыбается загадочно. А мы с Евграфовичем как два заложника или живой балласт для пустой трехтонки. В кузове кроме Митрича и зачем-то автоматчика с ППШ ещё и Панкратов. Митрич хотел и нашего аэроякута Гаврильева прихватить, но удалось остановить этот старшинский порыв, ведь кому-то нужно самолёт Ивана к вылету готовить и выпустить его в полёт. Потом я задрыхла и что дальше происходило не вникала. Но при этом было ясно, что вся эта кампания как-то связана с самолётами, иначе чего бы тащить нас с Панкратовым, только пока ничего авиационного на горизонте не просматривалось, а нервничать и гадать с таким ушлым путаником как Митрич — занятие изначально обречённое на провал.

После долгой езды, которая вытряхнула из нас не только все силы, но как мне кажется даже мысли, мы нашли искомого капитана, по крайней мере общался Митрич с военным при одной шпале в петлицах. Нас пригласили в дом, где напоили вкусным крепким чаем, который после такой дороги был словно эльфийский бальзам и амброзия в одном стакане. О чём там договариваются высокие стороны нас не посвящали, да и не особенно хотелось, тело после тряски просто отдыхало и не только моё, все чуть взопревшие после горячего чая растеклись по лавкам и наслаждались покоем. Это надо быть таким электровеником, как старшина, чтобы носиться и чего-то выяснять, за что мы ему были благодарны, вернее за то, что он это делал сам не привлекая расслабленных нас.

Вскоре пришёл капитан, как оказалось, командир разведроты, который чуть приоткрыл завесу таинственности. Из его туманных объяснений выяснилось, что нам не было особого смысла приезжать с утра. Что сейчас нас могут устроить поспать или иначе отдохнуть, а выдвигаться будем только ближе к ужину. По уже сложившейся традиции меня повели в женское расположение, и я приготовилась опять пересечься со связистками, но не угадала, меня разместили в расположении банно-прачечного отряда, где я с удовольствием доспала своё заслуженное время сна. Вот уж перед кем я не стала бы ни за что выпендриваться как перед связистками. Почему-то незаслуженно совсем забытые и стыдливо замалчиваемые части в составе Красной армии, которые двигались всюду с нашими войсками, и благодаря их непрерывному каторжному труду у нас фактически не было за всю войну потерь от эпидемических заболеваний. После банного дня все солдаты получали форму и бельё без окопных блох и вшей.* И вообще, очень многие "медсестрички", о которых с такой нежностью вспоминали потом многие фронтовики, на самом деле имели должности прачек этих самых отрядов. В любую погоду в самых неприспособленных условиях, без всякой механизации своими опухшими от работы в воде с щёлоком руками эти героические женщины ежедневно стирали и приводили в порядок форму и бельё всей нашей Красной армии. Нет у меня права перед этими труженицами выпендриваться и ещё очень большой вопрос кому из нас проще и легче.

За мной прислали посыльного, и мы поехали дальше по нашим мутным и таинственным делам. Подозреваю, что фамилия неизвестного капитана Сусанин, а отчество Иванович, потому, что если нарисовать на карте кракозябру нашего маршрута, то самый хитрый тактик бы не смог установить цель нашего движения. Хотя в местных болотах и чащобах найти проезд — задача не для слабых духом. Но и это плутание закончилось, как всё в этом мире. Автобатовский шофёр уже даже не матерился, а просто скрипел зубами от бессилья и злости.

Машину бросили в каком-то перелеске, совсем недалеко уже была слышна возникающая изредка вялая перестрелка. И судя по пролетающим иногда поверху с гудением шальным пулям, мы были совсем недалеко от передовой, что словно услышав мои мысли подтвердил капитан, что до наших окопов отсюда всего метров двести, а дальше за нейтралкой уже немцы. Вскоре из кустов появились два местных проводника, которые куда-то повели нас. В одном месте попросили пригнуться и перебежать ложок нагибаясь как можно ниже, место оказалось пристрелянное немцами и просматриваемое с их позиций. Наконец, мы пришли к месту назначения, и нас окликнул спрятанный в кустах часовой.

Чего мы забыли здесь на передовой в полукилометре от фашистов я придумать не могла, ровно до тех пор, пока не начали стягивать маскировку из уже подвявших ветвей. Задвинув хвост в кусты на каких-то непривычно стройных ногах-шасси с каким-то удивлённым выражением на застеклённой мордочке, если можно носовую часть самолёта представить мордочкой, стоял самолётик чуть выше и больше знакомого и привычного У-двасика. Гораздо более высокое шасси, по одному высоко расположенному крылу, вытянутый, какой-то изящный закруглённый нос с округлой дырой под коком винта, словно застывший в восклицании рот и просто огромное остекление просторной даже на вид кабины.

Если бы не украшающие его проклятые кресты и какая-то непонятная растопыренная подобно свастике чёрная зверюга на жёлтом с чёрной каймой щите**, я бы наверно его поцеловала. Первая ассоциация, которую он во мне вызвал, была с молодым голенастым, немного нескладным журавликом. А при взгляде ровно спереди он напомнил взъерошенную, оттопырившую в стороны уши (крылья) недовольную дворнягу. Ещё даже не осознав толком, что мы приехали за ним и это без пяти минут мой новый самолёт, я уже назвала его "Тотошкой"...

*— К слову, у цивилизованных европцев для борьбы с насекомыми была только вонючая не очень эффективная присыпка, а вопросы помывки и санобработки белья и одежды решались на уровне рот и батальонов, и зависели от расторопности ротного и батальонного интенданта. В среднем официальные помывки происходили примерно раз в месяц, остальное было личной инициативой самих солдат, в летнее время для помывок использовались любые удобные водоёмы, солдаты стирали себе сами. К примеру, после сдачи в плен армии Паулюса наша медслужба была вынуждена развернуть несколько инфекционных госпиталей, для лечения немецких и прочих пленных. А что вы хотите, если сам Паулюс гордо носил свою амёбную дизентерию заработанную ещё в первую Мировую до самого Сталинграда. За всю войну в нашей действующей армии не потребовалось разворачивать ни одного инфекционного госпиталя, все вопросы решались с использованием при необходимости инфекционных изоляторов при медсанбатах. И это тоже отражение труда наших банно-прачечных отрядов. Но зато немцы очень гордятся, тем, что в каждой дивизии в составе тыла обязательно был полевой бордель, и каждый арийский солдат получал талончики для его посещения по утверждённому графику. Пусть вшивый, блохастый и скрюченный от поноса, но зато обслуженный настоящей арийской проституткой. Вот это и есть настоящая европическая цивилизованность! Да! И не забывайте восторгаться!

**— Речь про старинный герб Фландрии, по-другому — фламандский лев. Стилизованное изображение чёрного льва (правда в этой растопыренной каракатице увидеть льва наверно смогут только странные люди близкие к геральдике) на жёлтом фоне. Был официальным знаком легиона ваффен-СС "Фландрия" сформированный из добровольцев фламандского происхождения из Бельгии, Нидерландов и Люксембурга. По факту в лучшие свои дни численность легиона не дотягивала даже до полка. Его передавали под командование дивизии танковой "Викинг", 11-й панцергренадёрской дивизии "Нордланд", придавали полку "Норвегия", в общем, весьма запутанный военный путь европских добровольцев. Достоверно известен только финал, когда в 1944 году последние оставшиеся в живых 50 человек были включены в состав дивизии СС "Полицай". Всего легион потерял на нашей земле убитыми более 5000 бельгийцев, и почти 5000 валлонов и фламандцев попали в плен (к слову, цифры и формулировка взяты без изменения. То есть, погибших Бельгия признала, как добровольцев из числа своих граждан, а вот в плену у нас бельгийцев оказывается не имелось, ведь Бельгия с нами не воевала и в состав стран Оси не входила. Как она ещё умудрилась в число стран победительниц не попасть). На северо-западе воевала такая изумительная европическая солянка. Как-то очень часто упоминается, что фланги 6-й армии Паулюса под Сталинградом очень плохо удерживали румынские и итальянские части из-за чего нам и удалось их смять. Но почти никто не вспоминает, что на Центральном участке старательно воевали венгерские, хорватские, французские, чешские, словацкие и сборные балканские части. Про толпы добровольцев из "нейтральной" Швеции в финской армии я уже упоминала в первой книге. Но желающие хапнуть русской земли в Европии ещё не закончились и на северо-запад достались: испанская "Голубая дивизия" — отмороженная на всю голову поначалу опора генерала Франко, от которых он с удовольствием избавился, спихнув их на восточный фронт. Уже упомянутые полк "Норвегия" (дивизии СС "Викинг" и "Нордланд" даже из своего названия заявляют о своей скандинавской основе), легион "Фландрия", бригада "Нидерланды", полк "Данмарк", штурмовая бригада "Лангемарк" — из североевропских добровольцев. Я ещё не вспоминаю про изначально многонациональную дивизию СС "Полицай", способную только измываться над мирными жителями дивизию СС "Галичина" и другие не немецкие формирования. Французы сейчас ОЧЕНЬ громко кричат о том, как славно воевала с Гитлером эскадрилья "Нормандия", но почему-то совсем позабыли и молчат о том, как против СССР воевала целая дивизия СС "Шарлемань", мне почему-то кажется, что дивизия и эскадрилья — это не сопоставимые величины.

Конец третьей книги.