Сдав измочаленного жеребца на руки конюхам, его сиятельство поднялся по скользким от дождя ступеням крыльца, толкнул дверь и ввалился в переднюю. Текло с него ручьями.
— Гарет! — рявкнул маркиз, взглядом выискивая поблизости кого-нибудь из прислуги, но, как на грех, дом словно вымер. — Гарет, где тебя демоны носят?!
Со стороны кухни послышалось неторопливое шарканье подошв. 'Чтоб ко мне смерть моя так спешила', — в сердцах подумал Астор, расстегивая мундир. Стянул его с плеч, набросил на спинку колченогого кресла у подножия лестницы и принялся за рубаху. Из коридора показался денщик.
— Звали, ваше сиятельст... О!
— Рот закрой, — огрызнулся маркиз, швыряя рубаху себе под ноги, и один за другим сбросил с ног сапоги. — Да не стой истуканом, пока я здесь в ящик не сыграл! Вели Пэт нагреть побольше воды, разведи огонь в прачечной и принеси туда мне сухую одежду. Ну?! Пинка тебе отвесить, чтоб шевелиться начал?!
Гарет, оценив растерзанный вид хозяина, поспешно отступил на исходные. Спустя мгновение из кухни донеслись встревоженные голоса и звон кастрюль. 'Сам печь растоплю, — подумал Астор, стуча зубами. — А если всё-таки обойдется, то подлеца этого завтра же лично выпорю! Не денщик, муха сонная, и пользы ровно столько же' Непослушными пальцами расстегнув ремень и кинув его поверх мундира, его сиятельство взялся за пропитанные грязью штаны — но успел только расстегнуть верхнюю пуговицу, уловив краем глаза какое-то движение на верхней площадке лестницы.
— А вы зачем встали? — подняв голову, нелюбезно поинтересовался он. — Возвращайтесь в постель, хоронить меня пока рано...
Лавиния, кутаясь в большой шерстяной платок, знакомо втянула голову в плечи и молча отступила от перил. Астор поморщился. Крикнул в сторону кухни: 'Гарет, я в прачечной, не явишься через минуту — спать будешь на улице!' и, не глядя на жену, растворился в темном коридоре под лестницей.
Ванных комнат, уже лет пять как прочно обосновавшихся во всех лучших домах столицы и других крупных городов Геона, в поместье Алваро не водилось. И слуги, и сам хозяин по старинке обходились тазами, а если требовалось что-то посущественней, в прачечной на первом этаже имелась внушительная деревянная лохань для стирки белья, в которой при желании могло поместиться до трех человек.
Астор, закрыв глаза и откинувшись затылком на широкий борт лохани, нежился в теплой, ещё пахнущей мыльным корнем воде. Тело уже согрелось, ушел противный озноб, на лавке возле стены хозяина дожидалось чистое белье, а в столовой — горячий обед, но его сиятельство покидать прачечную не спешил. Ему хотелось побыть одному. В тишине и покое, в тепле, ни о чем не думая, никому не отдавая приказов, чтобы не нужно было снова трястись в седле под проливным дождем и мерзнуть на продуваемой всеми ветрами заставе... Остаться бы в этой лохани навечно! Поймав себя на этой мысли, Астор криво улыбнулся и открыл глаза. Застава? Так ведь и дома теперь не лучше. Пустой взгляд маркиза Д'Алваро, устремленный в потолок, отяжелел. Лавиния. И ребенок, которого она носит — его ребенок... Сейчас, спустя долгих два месяца после того дня, когда он узнал, что станет отцом, Астора уже немного отпустило, но смириться со своим поражением он так и не смог. Его планы рухнули в одночасье, а надежда на то, что прежняя жизнь ещё может вернуться, растаяла словно дым. Боги смеялись над ним, снова, и он всё никак не мог понять: за что? Почему именно Лавиния? Не Ирлин, которую он любил и которая любила его, не все, кто был после неё, не Рута на худой конец — почему она?!
Очередная кривая улыбка тронула губы. Он вспомнил то утро, когда вернулся домой от Карлоса — получив известие о болезни супруги и нацепив личину примерного мужа. Доктор приехал раньше него и уже закончил: когда Астор вошел в дом, старик как раз спускался по лестнице ему навстречу, держа в руках свой саквояж. Увидев маркиза, он улыбнулся.
— Доброе утро, ваше сиятельство! — проговорил он. — Вижу, вам уже сообщили?..
Астор кивнул. И довольно натурально изобразив волнение, спросил:
— Что с ней? Что-то серьезное? Мне толком ничего не сказали.
Врач всё с той же добродушной улыбкой покачал головой.
— Не беспокойтесь, ваше сиятельство! Можете мне поверить, госпожа маркиза в полном порядке и совершенно здорова. Всего лишь обычный обморок, с женщинами в её положении такое случается... Примите мои поздравления, ваше сиятельство!
— С чем? — севшим голосом переспросил маркиз Д'Алваро. Врач весело рассмеялся, очевидно, сочтя это шуткой, и Астор почувствовал, как земля уходит у него из под ног. 'В её положении...' В положении?
— Но это невозможно! — забывшись, вскричал он, однако доктор понял его замешательство по-своему. Переложив саквояж в левую руку, правой он ободряюще коснулся локтя застывшего соляным столбом маркиза:
— Полноте, ваше сиятельство. Вы слишком рано записали себя в старики — а ведь вам, должно быть, всего лишь слегка за сорок? Для мужчины это не возраст. А ваша супруга цветущая молодая женщина, и я уверен, что в будущем она подарит вам ещё не одного наследника... Так что поздравляю, ваше сиятельство, и не смею задерживать — госпожа маркиза уже пришла в себя и вам, конечно же, не терпится поскорее её увидеть.
Астор заторможенно кивнул. Как прощался с доктором и провожал его до крыльца, он не запомнил. И к жене, конечно, не пошел — побоялся, что сорвется и наломает дров. В таком состоянии ему не то что глядеть на Лавинию — даже думать о ней было опасно... Кое-как придя в себя, маркиз Д'Алваро принял единственно верное решение — поскорее убраться из дома, поэтому вскочил на коня, которого ещё не успели расседлать, и уехал на заставу.
Увы, новости, подобные той, что принесло его сиятельству это несчастное утро, расходились по графству быстрее лесного пожара: на заставе все всё уже знали. Астор, из последних сил держа себя в руках, выслушал очередные поздравления и велел выкатить из погреба бочку вина — а дождавшись, когда все, кроме дозорных, хорошенько уберутся и забудут о нем, ушел в стойло к Неро. Пить было нельзя, пусть и очень хотелось. Напиться вдрызг, до беспамятства, только бы хоть на минуту забыть о том, что он оставил дома... Он сидел на земляном полу, привалившись спиной к шершавому боку дракона, вдыхая запах мускуса и сена, и задавался одним и тем же вопросом: как? Это бред, это невозможно, врач просто ошибся!.. Не верить человеку, который знал свое дело от сих до сих и лечил всю округу уже без малого полвека, Астор не мог, а верить — не хотел. Потому что это был конец. Если дочь эль Виатора и вправду беременна, избавиться от неё уже не выйдет. И значит, всю жизнь придется терпеть её присутствие в своем доме, видеть, слышать её каждый день... И ладно бы только ее! Но ребенок! Как такое могло случиться, как у неё вообще получилось забеременеть? Ведь он не может иметь детей! Он, в конце концов, не прикасался к ней целых два месяца! И вообще никогда не бы не прикоснулся, если бы знал, чем это закончится!..
Или дело не в нем? Ну не бывает же так — столько лет ничего, и тут на тебе, на пятом десятке этакая 'радость'! Может, он, Астор, вовсе и не отец тому ребенку? Подумав об этом, маркиз покачал головой: кто бы на южной границе осмелился наставить ему рога? Д'Алваро, случалось, убивали за меньшее... Да и Лавиния не из тех женщин, ради которых рискуют жизнью. К тому же, она из дома-то почти не выходит, а там кроме Гарета (ну это уже полная чушь!) да него самого мужчин просто нет. И если это нежеланное дитя — его собственное, ему некуда теперь деваться. А если в результате родится мальчик... Астора прошиб холодный пот. Наследник, будущий глава рода Алваро, в котором течет проклятая кровь эль Виаторов? 'Боги, за что вы так наказываете меня? Чем я это всё заслужил?'
Он просидел в стойле весь день, так и уснул под широким крылом Неро, а на следующее утро, собрав волю в кулак, все-таки вернулся домой. Перед смертью не надышишься, и это все равно пришлось бы сделать — к тому же, где-то в глубине души ещё теплилась надежда, что старый доктор мог совершить ошибку... Но увы. Едва войдя в гостиную супруги и увидев робкую улыбку Лавинии, её сияющие глаза и сложенные на животе руки, Астор понял, что надеяться ему больше не на что.
Вода остыла. Маркиз Д'Алваро нехотя выбрался из лохани, растерся полотенцем и принялся одеваться. Нужно поесть и как следует выспаться — угораздило же Фабио слечь с лихорадкой именно сейчас! Погода дрянь, и навряд ли в ближайшие пару недель что-то изменится в лучшую сторону.
Обедал он в одиночестве: весь февраль его жене нездоровилось, и в последний свой приезд врач рекомендовал ей не покидать постели. Так что и ела Лавиния тоже у себя. Хоть в чем-то повезло, подумал его сиятельство, вспомнив силуэт супруги там, на лестнице. Больше месяца её не видел, и ещё бы столько же — чего ради она вдруг решилась нарушить врачебные предписания? Она же шевельнуться боится лишний раз, только бы не навредить драгоценному чаду!.. Астор поморщился и отодвинул тарелку. Ему здоровье будущего наследника, равно как и он сам, были безразличны, но Лавиния, даже несмотря на плохое самочувствие, вся светилась от счастья. Маркизу это видеть было странно и неприятно, но он старался держать при себе свое мнение. Что толку теперь плеваться? Да и срывать злость на беременной женщине, пусть даже из-за неё вся его жизнь пошла прахом, последнее дело. В конечном итоге, её нынешнее положение — прямой результат его собственных стараний... Чтоб их демоны взяли.
Он вспомнил утреннюю встречу на дороге. Рута, несмотря на посиневшие от холода губы и заострившийся нос, всё так же была хороша. И даже то, что ещё осенью она, оказывается, выскочила замуж — тот второй крестьянин, помоложе, и оказался счастливым супругом — не помешало ей втихую строить господину глазки. Однако маркиз Д'Алваро остался к заигрываниям бывшей любовницы глух и слеп. Женщин он теперь обходил десятой дорогой. Лавиния, конечно, второй раз не забеременеет, а вот кто-нибудь другой... 'Нет уж, благодарю покорно, — мрачно подумал Астор. — Мне для полного счастья только бастарда ещё не хватало!..' Его сиятельство бросил взгляд в окно и поднялся. Давно за полдень, и если он не хочет вновь изваляться в грязи, заснув прямо в седле по пути на заставу, стоит как можно скорее улечься в постель. Камин в спальне, должно быть, уже растопили.
— А если нет, — пробормотал маркиз, покидая столовую, — кое-кого ждет веселая ночь... Возьму паршивца с собой и в караулку даже нос сунуть не дам! Будет снаружи мокнуть.
Он зевнул и, прихрамывая, двинулся вперед по едва освещенному коридору. Спальня его располагалась в самом конце, вплотную примыкая к правому крылу дома, почти дверь в дверь с коротким переходом на половину его жены. Обычно эта, вторая дверь в святая святых была закрыта, но не сегодня. Астор замедлил шаг.
-...не помните, что сказал доктор? — услышал он кудахтанье Пэт. — Отдыхать вам нужно, госпожа, да побольше!
— Но ведь сегодня я хорошо себя чувствую, правда, — голос Лавинии. — А всё лежу да лежу.
— И правильно! И лежите! Ужо набегаетесь ещё, как малыш подрастет — сами жалеть будете, что доктора не слушали, пока возможность была. Пойдемте, я вас в постельку уложу. И булочек заварных принесу с молоком, как вы любите, уж давно доспели, только вас и ждут... Или ягодной пастилы? Али еще чего вкусного, вы только скажите, я ж мигом!
Маркиз Д'Алваро уязвленно крякнул — ему самому к обеду не то что булочек с пастилой, даже ложки меда и той не подали. 'Обоих гнать надо, — подумал он. — Что Гарета, что его благоверную. Или всё же плетей для начала всыпать — вдруг подействует?' Он задумался, положив ладонь на ручку своей двери.
— Не нужно, Пэт, — ушей маркиза коснулся протяжный вздох. — Ты и так меня совсем закормила. Оставь булочки на ужин. Или... или заверни его сиятельству с собой на заставу, он ведь, наверное, вечером опять туда уедет?..
Последние её слова прозвучали с плохо скрытой надеждой, и Астору тут же расхотелось сладкого.
— Как скажете, госпожа, — разочарованно пробормотала кухарка. — Но если вдруг передумаете, скажите служанке, она принесет... А теперь пойдемте в кроватку, ну право слово! Нельзя вам!
— И ходить нельзя, и сидеть нельзя, — снова вздохнула Лавиния. — И лежать я больше не могу. Ох, скорей бы уже малыш на свет появился!
— Лучше пусть вовремя, — добродушно отозвалась Пэт. — А вы всё же ложитесь, госпожа, к чему по дому-то зазря бродить, здоровье портить? О детской, опять же, пора подумать, работники ведь только слова вашего ждут! И приказчик от Карелла ещё когда новые образцы привез — вот вам и заделье! А я рядом посижу, чтоб веселее было.
— Так ведь рано еще, Пэт. Доктор сказал, в августе только...
— А нынче уже март, госпожа, время пролетит — не заметите! Имя-то выбрали?
— Имя? — Лавиния рассмеялась. — Пэт, боги с тобой, ведь ещё неизвестно, кто родится, девочка или мальчик!
— Известно, неизвестно, а я вам наверное говорю, госпожа, — девочка будет! По всем приметам так оно и выходит... Его сиятельство, уж конечно, о сыне мечтает, чтоб наследник, дело понятное, а вы? Небось, дочку хотите?
Хозяйка ответила не сразу.
— Не знаю. Я как-то не думала об этом, — проговорила она наконец, и в её тихом голосе слышались нотки грусти. — Если родится дочка, конечно, я буду рада. Но все-таки лучше сын. Этот мир принадлежит мужчинам, Пэт, а мы... Мы так...
Она умолкла. А маркиз Д'Алваро с силой надавил на ручку и скрылся в своей спальне, хлопнув дверью.
Лавиния встревоженно обернулась в сторону темного коридорчика, что соединял правое крыло с основным домом. Показалось, или где-то совсем рядом захлопнулась дверь?
— Пэт, ты слышала?..
— Что, госпожа? — кухарка, задергивающая портьеры на окнах, повернула голову. Маркиза неуверенно пожала плечами.
— Наверное, почудилось, — пробормотал она. — Или просто сквозняк... Его сиятельство ещё внизу, в прачечной?
— Это вряд ли. Верно, обедает, а то и давно уже спит — вечером ведь сызнова на заставу, да опять всю ночь на ногах... И уж вы бы лучше тоже ложились, госпожа! Сами ж говорите — сквозняки, да и сырость какая, от каминов никакого толку, а вам беречься надо. Пойдемте, пойдемте, довольно упрямиться!
Лавиния нехотя подчинилась. Снова отправляться в кровать, едва её покинув, маркизе совсем не хотелось, и чувствовала она себя прекрасно, но Пэт разве переспоришь? Да и доктор велел... Только как же тоскливо с утра до вечера в четырех стенах — и даже не сидеть, а лежать, уставясь в потолок! У горничной и кухарки полно своих дел по дому, они не могут быть при ней неотлучно, подруг у Лавинии нет, мама и сестры далеко. И вышивать лежа совсем неудобно, скоро начинает ломить шею, и Пэт отбирает у хозяйки пяльцы. Книг, конечно, внизу, в библиотеке, великое множество, однако все они либо скучны, либо вовсе ей непонятны: исторические монографии, лекарские справочники, труды по военному делу, жизнеописания великих полководцев... У маркиза совсем другие предпочтения, истории о жизни и любви ему неинтересны, и подобных сочинений он в доме не держит, а те несколько книжек, что Лавиния привезла с собой из Мидлхейма, она уже выучила наизусть. 'Скорей бы август, — печально думала несчастная маркиза, безропотно позволив увлечь себя в спальню, раздеть и уложить в постель. — Или хотя бы просто лето, станет тепло, можно будет распахнуть окна... Хоть посмотреть, как другие живут!'
