— Не забудьте и батальон, который наблюдает за порядком в областях между военлагерями и внешними рынками торговцев, — добавила Тешав. — Вместе это более четверти ваших сил, светлорд.
— Приказ остается в силе, Тешав, — сказал он. — Имейте это в виду. Но сначала я хотел бы обсудить с вами гроссбухи. Идите в комнату гроссбухов и ждите меня там.
Она почтительно кивнула.
— Конечно, светлорд.
И она ушла вместе с охраной.
К Далинару подошел Ринарин.
— Она не выглядит довольной, отец.
— Она хочет, чтобы ее муж сражался, — сказал Далинар. — Они все надеются, что я раздобуду еще один Клинок Осколков и отдам его им.
У паршенди были Клинки. Не много, но и один уже показал себя. Трудно объяснить, откуда они их взяли. Далинар сумел добыть один Клинок и Доспехи в первый же год войны и отдал их Элокару, чтобы тот наградил ими воина, принесшего больше всего пользы Алеткару в этой войне.
Далинар повернулся и отправился во дворец. Стражники у двери приветствовали как его, так и Ринарина. Молодой человек глядел вперед, в никуда. Кое-кто считал его бесчувственным, но Далинар знал, что он просто поглощен своими мыслями.
— Я хочу поговорить с тобой, сын, — сказал Далинар. — Об охоте на прошлой неделе.
Ринарин опустил взгляд, от стыда, края рта отодвинулись назад, на лице появилась гримаса. Да, у него есть чувства, но их не часто увидишь.
— Ты понимаешь, что не должен был бросаться в битву? — сурово сказал Далинар. — Скальный демон мог убить тебя.
— А что бы ты сделал, отец, если бы увидел меня в опасности?
— Я не осуждаю твою храбрость; я осуждаю твою глупость. Что, если бы у тебя случился припадок?
— Тогда, возможно, монстр смел бы меня с плато, — горько сказал Ринарин, — и я бы больше не был бесполезным для королевства.
— Никогда не говори такого! Даже в шутку.
— Какие там шутки? Папа, я не обучен военному делу.
— Сражаться — вовсе не единственная стоящая вещь, которую может делать мужчина.
Арденты были твердо убеждены в этом. Да, высшее Призвание человека — присоединиться в послежизни к битве за Залы Спокойствия, но Всемогущий принимает лучших мужчин или женщин независимо от того, что они делали.
Ты делаешь все, что в твоих силах, и выбираешь профессию и атрибут, подражая Всемогущему. Призвание и Слава, так это называется. Ты работаешь изо всех сил и проводишь жизнь, пытаясь жить в соответствии с идеалом. И Всемогущий принимает это — особенно если ты светлоглазый: чем более благородна твоя кровь, тем больше в тебе врожденной Славы.
Призвание Далинара — руководить, вести за собой людей, а его Слава — решимость. Он выбрал их в юности, хотя сейчас видел их совсем по-другому, чем тогда.
— Ты прав, отец, — сказал Ринарин. — Я не первый сын героя, от рождения не получивший таланта воина. Все остальные с этим живут. И я проживу. Скорее всего, стану лорд-мэром маленького города. Если, конечно, не уйду в какой-нибудь девотарий. — Мальчик опять уставился вперед.
Я все еще думаю о нем как о мальчике, подумал Далинар. Хотя ему уже двадцатый год. Шут прав. Я недооцениваю Ринарина. И как бы я отреагировал, если бы мне запретили сражаться? Приказали оставаться с женщинами и купцами?
Как отец, он бывал слишком резок с сыновьями, особенно с Адолином. По правде говоря, в детстве Далинар часто завидовал своему брату — Гавилару. Ринарин, однако, всегда поддерживал Адолина. Он буквально боготворил старшего брата. И оказался достаточно храбр, бросившись в битву, в которой чудовище из ночных кошмаров сокрушило копейщиков и разбросало Носителей Осколков.
Далинар прочистил горло.
— Быть может, ты попробуешь тренироваться с мечом...
— Но моя кровь слаба...
— Это не будет иметь значения, если мы наденем на тебя Доспехи и дадим в руку Клинок, — сказал Далинар. — Доспехи сделают сильным любого, а Клинок Осколков не тяжелее перышка.
— Отец, — решительно возразил Ринарин. — Я никогда не буду Носителем Осколков. Ты сам говорил, что Доспехи и Клинки, которые мы добудем на плато, должны достаться самым искусным воинам.
— Никто из кронпринцев не отдает свои трофеи королю, — сказал Далинар. — И кто меня осудит, если я подарю что-нибудь собственному сыну?
Ринарин остановился в коридоре, на его лице отразилось необычное волнение, глаза широко открылись.
— Ты серьезно?
— Даю тебе клятву, сын. Если я добуду еще одни Доспехи и Клинок, они будут твои. — Он улыбнулся. — Откровенно признаться, я с радостью посмотрю на лицо Садеаса, когда ты станешь полным Носителем Осколков. Кроме того, я надеюсь, что, если ты сравняешься силой с остальными, засияет твой врожденный талант.
Ринарин улыбнулся. Доспехи Осколков дадут ему возможность на другую жизнь, хотя, конечно, не решат всех проблем. И Далинар проследит за этим.
Я знаю, что это такое — быть младшим сыном, подумал он, продолжая идти к комнате короля. Всегда находиться в тени старшего брата, которого любишь и которому завидуешь одновременно. Отец Штормов, это же я.
И я такой до сих пор.
* * *
— А, мой дорогой светлорд Адолин, — сказал ардент, идя навстречу с распростертыми объятиями. Кадаш был высоким пожилым человеком с лысой головой и квадратной бородой, символами его Призвания. По темени бежал извилистый шрам, напоминание о том времени, когда он был армейским офицером.
Такие люди — светлоглазые, бывшие воины — не часто встречались в ордене ардентов. На самом деле, каким бы странным это ни казалось, человеку не запрещалось изменить свое Призвание, и Кадаш поднялся высоко в ардентии, несмотря на поздний старт. Далинар говорил, что это свидетельство либо веры, либо настойчивости. Возможно, и того, и другого.
Вначале храм лагеря был обыкновенным большим куполом, сделанным Преобразователями, но Далинар выделил большую сумму, и каменщики переделали его в нечто более приличествующее дому для верующих. На внутренних стенах появились сцены с Герольдами, с подветренной стороны вырезали стеклянные окна, через которые лился солнечный свет. Бриллиантовые сферы свисали с высокого потолка, и еще стояли деревянные кабинки, в которых верующие получали наставления, молились и практиковались в различных искусствах.
Сейчас в храме находилось множество женщин, беседующих с ардентами. И очень мало мужчин. На войне в мужских искусствах практиковались главным образом на плато.
Джанала сложила руки и с явным недовольством оглядела храм.
— Сначала вонючая мастерская шорника, а теперь храм? Я-то думала, что мы пойдем в какое-нибудь романтическое место.
— Религия романтична, — сказал Адолин, почесав голову. — Вечная любовь и все такое, верно?
Она изумленно посмотрела на него.
— Я подожду снаружи. — Она повернулась и пошла к выходу вместе со служанкой. — И пускай кто-нибудь принесет мне проклятый паланкин.
Адолин, нахмурясь, глядел, как она уходит.
— Теперь, чтобы искупить вину, я должен подарить ей что-нибудь достаточно дорогое.
— Я не понимаю, что произошло, — сказал Кадаш. — Религия действительно романтична.
— Вы ардент, — уныло сказал Адолин. — Кроме того, этот шрам делает вас слегка неприглядным для моих девушек. — Он вздохнул. — Не храм заставил ее взорваться, а отсутствие внимания с моей стороны. Сегодня я не слишком хорошая компания.
— Все ваши мысли заняты чем-то другим, верно, светлорд? — спросил Кадаш. — Вы беспокоитесь о своем Призвании? В последнее время вы в нем не продвинулись.
Адолин скривился. Его Призванием был поединок. Работая с ардентом, он должен был доказать Всемогущему, что достоин его. Увы, во время войны Кодекс запрещал поединки, ибо на дуэли можно было легкомысленно ранить офицера, который мог понадобиться в сражении.
Но отец Адолина избегал сражений, и чем дальше, тем больше. Какой смысл избегать битвы?
— Святой, — сказал Адолин, — нам надо поговорить там, где нас никто не услышит.
Кадаш поднял бровь и повел Адолина вокруг центрального холма. Все храмы Ворин были круглыми строениями, в центре которых находился покатый холм, иногда достигавший высоты в десять футов. Храм, посвященный Всемогущему, поддерживался Далинаром и ардентами, жившими в его лагере. Конечно, им могли пользоваться все девотарии, но большинство имело свои собственные капитулы в одном из военлагерей.
— Итак, что вы хотите спросить у меня, светлорд? — спросил ардент, когда они оказались в более уединенной части зала. — Кадаш обращался к Адолину очень почтительно, хотя в детстве сам обучал его сражаться.
— Мой отец, он сходит с ума? — спросил Адолин. — Или, как он считает, его видения действительно посланы Всемогущим?
— Достаточно прямой вопрос.
— Вы осведомлены лучше, чем другие, Кадаш, и я не сомневаюсь, что вы верны отцу. Я знаю и то, что вы держите уши открытыми и, я уверен, замечаете и слышите все. — Адолин пожал плечами. — Если и бывают времена, когда надо говорить открыто, то это сейчас.
— Гмм, значит, в слухах есть доля правды.
— Увы. Это происходит во время каждого сверхшторма. Он бредит, его всего трясет, и потом он заявляет, что у него были видения.
— Какого рода?
— В точности не знаю, — скривился Адолин, — но что-то о Сияющих. И... о том, что что-то приближается.
Кадаш встревоженно посмотрел на него.
— Опасная область, светлорд. Вы просите меня нарушить свои клятвы. Я ардент, преданный и благорасположенный к вашему отцу.
— Но, в конце концов, он не ваш настоятель.
— Да. Но Всемогущий поставил его охранять свой народ, он должен наблюдать за мной и быть уверенным, что я не поднимусь над моим положением. — Кадаш поджал губы. — Мы идем по тонкой нити, светлорд. Что вы знаете о Теократии, Войне Потерь?
— Церковь решила захватить власть, — сказал Адолин, пожимая плечами. — Священники попытались завоевать мир — ради его собственного блага, так они утверждали.
— Это только часть того, что тогда происходило, — уточнил Кадаш. — То, о чем говорят чаще всего. Но не это было самое главное. В то время церковь ограничила знание. Людям не разрешали идти своими религиозными путями, священники диктовали, во что верить. И только некоторые члены Церкви имели право знать теологию. Всех принуждали делать только то, что говорят священники. Не Всемогущий, не Герольды. Священники.
Он зашагал вдоль задней стены храма, ведя за собой Адолина. Они прошли мимо статуй Герольдов, пяти мужчин, пяти женщин. Откровенно говоря, Адолин почти ничего не знал о том времени. Он никогда не интересовался историей, если она не была связана напрямую с командованием армиями.
— Мистицизм, вот что победило тогда, — продолжал Кадаш. — Священники утверждали, что простые люди не в состоянии понять религию или Всемогущего. На смену открытости пришли слухи и недомолвки. Священники начали утверждать, что их посещают видения и пророчества, хотя в свое время сами Герольды осудили такую практику. Связывание Пустоты — темное и злое дело, и в ее основе лежит попытка угадать будущее.
Адолин застыл.
— Вы хотите сказать...
— Не забегайте вперед, светлорд, пожалуйста, — сказал Кадаш, поворачиваясь к нему. — Когда Теократию свергли, Солнцетворец заставил расследовать все такие случаи и все, что с ними связано. И было установлено, что не было никаких пророчеств. Никаких мистических обещаний от Всемогущего. Священники сфабриковали все эти "пророчества", и только для того, чтобы умиротворить народ и управлять им.
Адолин нахмурился.
— Куда вы ведете, Кадаш?
— К правде, так близко, как только осмелюсь, — сказал ардент. — И я не могу быть таким прямым как вы, светлорд.
— То есть вы считаете видения моего отца подделкой.
— Я никогда не обвиню моего кронпринца во лжи, — сказал Кадаш. — И даже в слабости. Но я не могу мириться с мистицизмом или пророчествами, в любой форме. Ибо поступать так — отвергать учение Ворин. Время тех священников давно прошло. Время обмана народа, царство тьмы. Сейчас каждый выбирает свой собственный путь, и арденты помогают им подойти к Всемогущему так близко, как только возможно. Вместо темных пророчеств и власти немногих, у нас есть люди, верующие сознательно и ощущающие свою связь с Богом.
Он подошел ближе и заговорил, очень тихо.
— Над вашим отцом грешно смеяться, его величие невозможно затмить. Если эти видения правда, это между ним и Всемогущим. И вот то, что я могу сказать: я знаю кое-что о том, как себя чувствуешь, когда тебя посещают призраки смерти и войны. В глазах вашего отца я вижу то, что чувствовал когда-то сам, только намного хуже. Лично я считаю, что эти видения — скорее отражения его прошлого, но не какой-то мистический опыт.
— То есть он сходит с ума, — прошептал Адолин.
— Я ничего такого не сказал.
— Однако вы подразумеваете, что, скорее всего, не Всемогущий посылает такие видения.
— Да.
— И эти видения — продукт его собственного ума.
— Вероятно, — сказал ардент, поднимая палец. — Тонкая нить, вы видите. Очень трудно идти по ней, особенно в разговоре с сыном моего кронпринца. — Он порывисто схватил Адолина за руку. — Если кто-то и может помочь ему, то только вы. И нет места ни для кого другого, даже для меня.
Адолин медленно кивнул.
— Спасибо.
— Теперь вам лучше пойти к этой молодой девушке.
— Да, — вздохнул Адолин. — Но, боюсь, несмотря ни на какие подарки, мои ухаживания продлятся недолго. И Ринарин опять будет надо мной издеваться.
Кадаш улыбнулся.
— Не сдавайтесь так легко, светлорд. Сейчас идите. Но обязательно возвращайтесь, и мы поговорим о ваших целях и о вашем Призвании. С момента вашего Возвышения прошло слишком много времени.
Адолин кивнул и поторопился наружу.
* * *
Далинар и Ринарин, проведя несколько часов над гроссбухами вместе с Тешав, отправились к королю. Они молча шли по коридорам, эхо от стука подошв их сапог по мраморному полу отражалось от каменных стен.
За последнее время коридоры королевского дворца стали зримо богаче. Когда-то этот был обычным туннелем, сделанным Преобразователем. Потом во дворце поселился Элокар и приказал его украсить. С подветренной стороны прорезали окна, пол покрыли мрамором. На стенах появились вырезанные изображения, обложенные мозаикой. Далинар и Ринарин прошли мимо группы мастеров по камню, вырезавших сцену с Налан'Элином, поднявшим над головой ярко светящийся меч возмездия.
Вскоре они оказались в прихожей королевских покоев, большой открытой комнате, охраняемой десятью воинами Королевской Гвардии, одетыми в синее и золотое. Каждого из них Далинар знал в лицо — он сам тщательно подбирал их.
Кроме них в прихожей находился кронпринц Рутар, ждущий аудиенции. У него была короткая черная борода, свои мускулистые руки он сложил на груди. Он надел красный шелковый пиджак без пуговиц, очень похожий на традиционный мундир алети. Из-под него виднелась белая рубашка с манжетами; свободные синие штаны с широкими обшлагами.
Рутар заметил Далинара и кивнул ему — минимальный знак уважения — потом повернулся и продолжил прерванный разговор с одним из своих людей. Однако тут же замолчал и раздраженно засопел, увидев, что стражники у двери отошли в сторону, разрешая Далинару войти. Свободный доступ Далинара к королю раздражал остальных кронпринцев.
