Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Шарапов и другие поморы оглянулись в ту сторону, куда указывал боярин.
— Да ведь это прожора, ребята! Вот бы словить! Сходи, Клим Прокопыч, к кормщику, проси, чтоб дозволил, -раздался чей-то молодой голос.
Старый Клим не куда не пошел, объяснив это просто: — Не согласиться кормщик судно останавливать, или ход сбавлять, а на таком ходу никакой рыбалки не будет. А так. Эх я бы эту черненькую приласкал.
-Да как ты её бы выловил? — спросил скорее от скуки, чем из любопытства Батов.
-Эх боярин. Да просто. Достал бы из трюма бочонок, продырявил бы его в нескольких местах, и привязал к нему с одной стороны толстую веревку саженей в пятьдесят, а с другой тяжелое грузило. Наполнил бы бочонок ворванью и кусками протухшего нерпичьего жира.
'Видимо поморы знают, пахучий жир-самое лакомое блюдо для акулы.' -подумал Владимир.
А опытный кормщик продолжал: — Остановился бы, если глубина позволить, то и якорь бы сбросил. Имеется у нас на судне длинная железная цепь, я видел. Вот к ней и прикрепил бы на конце заостренный крюк. Вот он посмотри боярин.
С этими словами Клим протянул Владимиру крючок для акулы, поданный ему кем-то из его артели. Акулий крючок был похож на согнутую булавку, если только представить себе булавку, из толстого, отличного железа, длиной этак сантиметров шестьдесят или чуток по более. Осмотрев крючок, морпех вернул его старому рыбаку, а тот не глядя передал его себе за спину. И начал повествовать далее: — К свободному концу цепи привяжу крепкую смоленую веревку, намотанную на деревянную вьюшку. На крючок насажу приманку — пудовый кусок мяса, лучше всего тоже нерпичьего. Но можно и рыбу большую. Привяжу и выброшу за борт бочонок. Из бочонка, расплывутся по воде, потянутся струи жира, у нас его лайва называют. Лайва потекла, теперь прожора к нам враз пожалует. Потом налажу удилище. Какую-нибудь крепкую жердь возьму. Тонкий конец жерди выдвину наружу, а комель крепко на крепко привяжу к бортовому брусу. Потом брошу крючок с наживой в море и, изрядно потравив веревку, накину петлю на конец жерди, где и закрепляю надежно. Вот боярин тебя и снасть.
-А зачем эта рыбина Вам нужна? Кушать? — задал следующий вопрос Батов.
— Да господь с тобой боярин, что ты говоришь. Да рази её эту образину и людоедку можно употреблять в пищу. Что мы самоеды какие дикие, чтобы все что ни попади есть. Нет. Из печени вытапливаем воюксу, жир это. Да еще кожу берем. Очень уж она хороша для чистки чего-либо, шершавая, крепкая. По дереву проведешь, как железным скребком, все очищает. Вот и все что с рыбины берем. Остальное опять в море выбрасываем.
-Клим, а как называется акула то?
-Так и называется боярин — прожора, морская прожора.
'Я хоть и не большой знаток морской фауны, но по моему это обыкновенная полярная акула, а не какой не морской прожора. Видимо аборигены так её называют.' — думал капитан, вернувшись к прерванному занятию, бездумному разглядыванию морской глади, мелькавшей под бортом. Вдруг Владимир насторожился. Опять недалеко от рейдера промелькнуло что-то белое. Вот совсем близко от борта, сразу в нескольких местах, в воде появились чьи-то уродливые, горбатые тела. Странных изжелта-белых существ с каждой минутой становилось все больше. Он не выдержал и окликнул стоявшего неподалеку Шарапова:
-Клим, а Клим, глянь-ка, опять зверье разгулялось, да сколь их!
Тот неторопливо обернувшись и прикрыв глаза ладонью, посмотрел на море.
-Белухи это. Чует ветер зверье. Целым юровом выплыли. Множеством своим воду сушат. — и продолжил,— Богатое наше море, сколь в нем рыбы да животины всякой плавает.
Неприятно и резко хрюкая, точно свиньи, звери вспенивали море. То ныряя, то неуклюже всплывая на поверхность подышать воздухом, они выплескивали небольшие фонтанчики из маленького отверстия на шее. Некоторые держали во рту только что пойманную, еще трепетавшую рыбешку. Стали различаться идущие бок о бок с массивными телами белух, небольшие ярко-синие зверьки. Это были детеныши-сосунки длиною около полутора метров. В стаде были заметны и серые, голубые белушата.
-Белуха, она с годами светлеет. Белым зверь только на четвертый год делается, — пояснял Клим Батову. -А родятся синие, ровно крашеные, сосунки-то.
Но вот над стадом появилась чайка, потом другая, третья. Надоедливо горланя, они сотнями закружились над морем.
-Теперь смотри, боярин, потеха будет: ограбят чайки зверя. Чисто морские тати. -заметил Клим.
Как бы в подтверждение его слов, одна из птиц распласталась и стала спускаться к воде, зорко следя за белухой. Мгновение — и чайка, тяжело махая крыльями, летела с рыбой в клюве, отнятой у нерасторопного зверя.
Команда с интересом наблюдали эти сцены, отпускали веселые шутки и смеялись каждому ловкому маневру птиц. Вскоре пути рейдера и стада белух разошлись и только некоторые из команды продолжали провожать глазами удалявшихся китов. Скоро только чайки, кружившиеся в небе, указывали их путь.
Клипер под всеми парусами 2.
Вечерело. Пользуясь посвежевшим ветром, поставили все паруса и рейдер по скользил по морским волнам. Покачиваясь, 'Паллада' чертила на вздымавшейся чуть-чуть груди Студеного моря бесконечную нить, тянувшуюся далеко-далеко, куда только хватал глаз. Огненный шар незаходящего солнца медленно клонился к западу. Бесчисленные искорки, вспыхивавшие на морской глади, слепили глаза. А вдали, у самого горизонта, кудрявились белоснежные облачка. Идущий с небольшим креном под полными парусами, легко взбегающий на волну и так же легко соскальзывающий с нее рейдер-клипер представлял прекрасное зрелище для наблюдателя, если бы он находился бы на другом судне. Многие современники клиперов оставили нам восторженные описания того, как блеснет иногда медь обшивки на вышедшей из воды скуле, или как вдруг нос поднимется на волне и на треть длины судна покажется киль. И нельзя было не согласиться с высказыванием:
'Ничего не может быть прекраснее танцующей женщины, скачущего коня и 'чайного клипера', идущего под всеми парусами', смотря на летящий по поверхности моря белый корабль, над которым вьется белоснежное облако парусов.
На вторые сутки, как покинули воды Белого моря и вышли в Студеное море, известное попаданцам как Баренцево море, погода стала портиться, небо затянули свинцовые тучи, ветер стал крепчать, потом разразился дождь. Ближе к полуночи погода стала еще хуже, ветер разогнал такую волну, что команда с трудом удерживала корабль на курсе. Рейдер своим острым носом старался разрезать набегающие на него волны, вода потоками врывалась на верхнюю палубу, разбиваясь о мачты, и двумя потоками неслась дальше по палубе. Окончательно разбившись о ютовые надстройки, фонтаны брызг залетали на квартердек, обдавая находящихся там людей холодным 'душем' из океанской воды. 'Паллада' стряхивала с себя воду и восходила на волну, чтобы через мгновение вновь врезаться в следующую волну и всё повторялось вновь. Так длилось всю ночь, в течении которой рейдер вынуждено шел под обеими двигателями, зарифив паруса и закрепив их и остальной такелаж по штормовому. Ближе к рассвету ветер стал стихать, но волнение на море оставалось ещё приличным. Двигатели остановили и, выставив на бушприте кливер и бом-кливер, благо ветер был, хоть и очень сильный, но попутный, продолжали движение к намеченной цели. На утро следующего дня волнение стихло, но свежий ветерок продолжал дуть в попутном направлении и пользуясь благоприятным случаем, команда снова поставила все паруса. И рейдер-клипер легкий, почти крылатый, идущий при благоприятном ветре под всеми парусами, представляй собой захватывающее зрелище, со стороны казалось, что над поверхностью океана летит белое облако, почему-то спустившееся на воду. Попутный ветер, продержавшийся почти пятеро суток, помноженный на огромную площадь парусов, позволил 'Палладе' держать среднею скорость порядка 15-16 узлов, иногда разгоняясь до 18 узлов. И уже через две недели достигнуть берегов 'Зеленой страны' — покрытой снегами даже в конце лета Гренландии.
При выборе маршрута, был выбран северный вариант пути в Америку, хотя и опасный, не исключалась возможность встречи с айсбергом. Южный был бы предпочтительней и безопасней, без айсбергов, и легче, из-за использования практически на всем пути морских течений, но во-первых был намного длиннее северного, для судна вышедшего из залива Двинская губа, и во-вторых, пришлось бы идти мимо всей Европы, до времени засветив очертания своего корабля, которые для нынешнего времени были достаточно необычны. В результате выбрали северный вариант и проложили курс судна так, что бы имеющиеся в океане течения, максимально помогали движению корабля.
По пути викингов проскочили до Гренландии, пропустив по левому борту берега Исландии с её вулканами, заходить не стали, вдруг под извержение какое попадешь, оно нам надо. Вдоль побережья 'Зеленой страны', побежали по Гренландскому течению, спустились до полуострова Лабрадор, уже материковой Северной Америки, где вошли в одноименное течение. По нему пошли далее на юг, до северного берега будущей Флориды. От Флориды пошли в сторону Кубы, пересекли Гольфстрим и здравствуй почти Карибское море. Обогнули Кубу с севера, пройдя вдоль восточных берегов Багамских островов. Держась подальше от 'Острова Свободы'. Маршрут был выбран опять-таки для большей скрытности, воды вокруг Кубы чаше пересекали различные испанские суда. Хотя в этот сезон найти кого-либо в открытом море было проблематично, сезон ураганов в этой части Нового Света был в самом разгаре. Хотя путешественникам свезло, за эту неделю, что они были в карибских водах, они ни разу не испытали всю мощь разбушевавшейся стихии.
Несколько раз с правого борта, на расстоянии не более полумили пробегали островки, побережье которых, то поражало русских мужиков со Среднерусской возвышенности, буйной тропической растительностью, названные единственным бывавшим в этих водах Сенявиным, мангровыми зарослями. То, намного чаше, манило к себе девственными пляжами из белоснежного песка, со стоящими в отдаление от уреза группами пальм. Ближе к островам подходить не рискнули, хотя и подмывало, подойти, высадится и искупаться в теплой, голубой водичке, повалятся на горячем, белом песочке. Опасения налететь на коралловые рифы, зубцы которых выглядывали из воды на подходе к берегу, на корню пресекали любую попытку лезть ближе к такому заманчивому берегу. Обогнули кубинский мыс Кемадо, держа его в пределах видимости в бинокль. А там 10 сентября 1555 года вышли в Наветренный пролив, в котором так же не было и намека на парус и увидели вдалеке конечную точку этого пути — ТОРТУГУ. Конец второй части.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|