Наконец на помощь испанцам подоспел Антонио де Торрес с четырьмя кораблями, которые привезли большой запас провизии. На кораблях прибыли также врач и аптекарь, в которых больные колонисты крайне нуждались, а главное — механики, мельники, рыбаки, садовники и землепашцы, без которых невозможно было наладить нормальную жизнь в колонии.
Торрес привез благосклонные письма от короля и королевы, датированные шестнадцатым августа 1494 года, монархи выражали глубочайшее удовлетворение известиями, полученными от Адмирала, и признавали, что его предсказания насчет будущих открытий сбываются. Сюзерены проявляли величайший интерес к тому, что творится в колониях, и желали почаще получать донесения о положении в новых краях; с этой целью они предлагали ежемесячно отправлять из Изабеллы корабль в Испанию. Монархи сообщали Колумбу, что разногласия с Португалией улажены полюбовно, и излагали суть предложений о демаркационной линии, которая разделила бы новые владения обеих стран; правители Испании просили Колумба уважать эти принципы в ходе дальнейших открытий. Поскольку для окончательного подписания договора с Португалией и проведения демаркационной линии требовался опытный советчик, они побуждали Адмирала явиться в Испанию и присутствовать при сей процедуре, а если он не сочтет это возможным, послать своего брата Бартоломео или какого-нибудь другого толкового человека, снабдив его картами, чертежами и расчетами, которые могут пригодиться на переговорах.
Было и еще одно королевское письмо, адресованное всем обитателям колонии и будущим путешественникам; правители Испании велели им безоговорочно повиноваться Колумбу, как если бы он был их королем, и грозили в противном случае высочайшим гневом и штрафом в десять тысяч мараведи за каждый проступок.
Вот какое вполне заслуженное доверие испытывали испанские монархи к Колумбу, однако вскоре он потерял его из-за наветов подлых клеветников. Колумб уже знал о жалобах и искаженном толковании событий в колонии, которые вознамерились представить королевской чете Маргарите и падре Бойль. Он понимал, что его положение в Испании весьма шатко, как обычно бывает с иностранцами, у которых нет в чужой стране ни друзей, ни связей, а их заслуги вызывают только зависть и желание повергнуть выскочку в прах. Хотя именно безобразия, учиненные Маргарите, и буйство остальных испанцев расстроили планы Колумба начать поиски полезных ископаемых на острове и разработку рудников, он понимал, что враги будут сваливать всю вину на него и пытаться опорочить его открытия, ссылаясь на то, что они не принесли желаемой выгоды.
Дабы помешать подобному искажению фактов, Колумб поспешил послать корабли обратно и хотел было отправиться сам — не только для того, чтобы выполнить желание сюзеренов и присутствовать при проведении демаркационной линии, но и для того, чтобы отвести подозрения от себя и от открытий, опороченных врагами. Однако болезнь приковала его к постели и помешала отъезду, а Бартоломео тоже пришлось остаться в колонии, поскольку Адмиралу была необходима помощь практичного, здравомыслящего и решительного брата в наведении порядка на острове. Поэтому в Испанию послали дона Диего Колумба: и во исполнение желаний королевской четы, и для того, чтобы он защищал интересы Адмирала при дворе. В то же время Адмирал приложил все усилия, дабы отправить с кораблями достаточные доказательства важности своих открытий. Он переслал Фердинанду и Изабелле все золото, которое сумел собрать в Новом Свете, образцы других металлов, некоторые плоды и ценные растения, найденные либо на Эспаньоле, либо во время путешествий по островам. Желая извлечь для своих покровителей немедленную выгоду и возместить им убытки, которые понесла королевская казна, Адмирал посадил на корабли пятьсот пленных индейцев и предложил продать их в рабство в Севилье.
Очень больно, что столь прославленный человек, как Колумб, запятнал себя подобной низостью. Впрочем, в его оправдание можно сослаться на обычаи того времени. Навыки работорговли давным-давно приобрели и испанцы, и португальцы в своих африканских владениях, где она составляла один из важнейших источников дохода. И действительно, эта порочная практика была санкционирована самой церковью, и даже наиболее просвещенные богословы объявляли войну всем дикарям и неверным, которые оставались глухи к истинному христианскому учению; тем самым дикарей дозволялось грабить, захватывать в плен и обращать в рабство. Если бы Колумбу вздумалось поинтересоваться, как выглядит эта доктрина на практике, ему достаточно было бы посмотреть на поведение Фердинанда во время недавних войн с маврами Гранады, когда его постоянно окружала толпа духовных наставников, и все, что ни делал Фердинанд, объявлялось деяниями во славу истинной веры. Ведя эту "священную" (как ее окрестили) войну, испанцы имели обыкновение совершать набеги на мавританские территории и уводить не только стада овец и коров, но и людей, причем не вооруженных солдат, а мирных жителей, трудолюбивых крестьян, беззащитных женщин и детей. Их доставляли на рынок в Севилью или в другие большие города и продавали в рабство. Взятие Малаги вошло в историю тем, что в наказание за упорное, отважное сопротивление, которое должно было бы вызвать восхищение, а не жажду мести, одиннадцать тысяч людей обоего пола, разного возраста и звания, среди коих оказалось немало весьма культурных людей, получивших тонкое воспитание, внезапно оторвали от дома, разлучили друг с другом и превратили в рабов, хотя за них уже была уплачена половина выкупа. Мы вспоминаем об этом не для того, чтобы обелить Колумба, а лишь желая частично смягчить его вину. Он действовал в соответствии с законами своего времени, и пример ему подавала королевская чета, которой он служил. Лас Касас, ревностный и пылкий защитник индейцев, пользующийся любой возможностью, чтобы изобличить рабство, весьма снисходительно отзывается об этом поступке Колумба. "Если уж набожные, просвещенные люди, которых монархи выбрали в свои наставники и духовные вожди, — замечает Лас Касас, — не понимали всей несправедливости работорговли, то что говорить о необразованном Адмирале, естественно, не подозревавшем, что такая практика дурна!"
Глава 6
Колумб выступает в поход против индейцев Веги. Сражение
(1494)
Несмотря на поражение, которое нанес индейцам Охеда, они все равно вынашивали враждебные замыслы против испанцев. Мысль о том, что их вождь захвачен в плен и закован в цепи, приводила туземцев Магуаны в неистовство, а всеобщая симпатия, которую испытывали к нему другие племена островитян, доказывает, сколь великое восхищение он у них вызывал. У Каонабо все еще оставались решительные и влиятельные родственники, которые могли попытаться вызволить вождя из плена ила отомстить за него. Один из братьев Каонабо, Маникаотехс, храбрый и воинственный кариб, стал править его вассалами. Любимая жена вождя, Анакаона, столь знаменитая своими прелестями, имела огромное влияние на своего брата Беечио, касика густонаселенной провинции Сарагуа. Они смогли восстановить против испанцев весь остров, а пленение Каонабо укрепило грозный союз касиков, которых вождь тщетно пытался ранее сплотить. Лишь один Гуаканагари, касик провинции Мариен, оставался верен испанцам, он вовремя сообщил им о надвигающейся буре и вызвался сразиться на их стороне как верный союзник европейцев.
Собственная затяжная болезнь, малые военные силы и плачевное состояние здоровья колонистов, серьезно подорванного разными хворями и недоеданием, заставили Колумба пытаться любыми способами умиротворить индейцев и расстроить союз касиков. Наконец он оправился от болезни, его спутники тоже воспряли духом, когда корабли привезли запасы продовольствия. И вот Колумб получил донесение о том, что объединившиеся касики собирают множество войск в Веге, расположенной в двух днях пешего пути от Изабеллы, намереваясь напасть на испанское поселение и разгромить его, так как их силы значительно превосходят силы испанцев. Колумб решил немедленно начать действовать и перенести войну на вражескую территорию, не дожидаясь, пока беда постучит к нему в ворота.
В том шатком состоянии, в котором находилась колония, Колумбу едва удалось набрать двести пеших и двадцать конных воинов. Они были вооружены арбалетами, шпагами, копьями и тяжелыми аркебузами, которые опирали тогда на подставку, а иногда на тележку с колесами. По тем временам это было очень грозное оружие, и горстка европейских воинов, закованных в сталь и прикрывавшихся щитами, могла совладать с несколькими тысячами обнаженных дикарей. Располагали они и резервом другого свойства: двадцатью собаками. Индейцы страшились их не меньше, чем лошадей, а последствия от встречи с этими животными были гораздо более печальными. Испанские собаки отличались бесстрашием и свирепостью, их ничто не могло запугать, а уж если они хватали свою добычу, то никакими силами их нельзя было заставить ее выпустить. Обнаженные индейцы оказывались совсем беззащитными перед этими зверюгами. Собаки бросались на них, валили на землю и разрывали на куски.
Адмирал отправился в поход вместе со своим братом Бартоломео, в чьих советах и помощи он всегда очень нуждался, ибо тот обладал не только огромной физической силой и неукротимой отвагой, но и талантом полководца. Гуаканагари тоже выставил отряд воинов, однако ни он, ни его подданные не были воинственными людьми, так что большой пользы от них ждать не приходилось. Главное преимущество союза с Гуаканагари заключалась в том, что он таким образом шел на полный разрыв с остальными касиками и попадал в зависимость от испанцев. Пока колония находилась в зачаточном состоянии, залогом ее успеха являлись раздоры и разногласия между вождями туземцев.
Двадцать седьмого марта 1494 года Колумб со своей маленькой армией вышел из Изабеллы и отправился на поиски врага, совершая ежедневные переходы в десять лиг. Адмирал опять перешел горный перевал Путь Идальго, откуда впервые взглянул на расстилавшуюся внизу долину Вега. Теперь он созерцал ее, испытывая совсем иные чувства. Низкие страсти белых людей уже превратили этот радостный, прелестный и некогда мирный и гостеприимный край в бушующее море гнева и ненависти. Любой дымок, возносившийся над кронами деревьев и говоривший о близости индейских селений, предвещал скопище разъяренных врагов, а густые, роскошные леса кишели притаившимися в засаде воинами. Воображение Колумба не так давно рисовало ему идиллические картины, в которых он правил этими мирными, безобидными людьми как покровитель и благодетель, но теперь ему приходилось выступать в отвратительной роли завоевателя, конкистадора.
Индейцы узнали от своих лазутчиков о приближении испанцев, но несмотря на уже имевшийся, пусть небольшой, но все-таки опыт войны с белыми людьми, понадеялись на свое численное превосходство, ибо их войско, как уже говорилось, превышало сто тысяч человек. Вероятно, это преувеличение, но поскольку индейцы никогда не сражались на открытой местности и не выходили на поле битвы, построившись в боевом порядке, а прятались за деревьями, трудно определить, сколько их было на самом деле, тем более, что их молниеносные перемещения, привычка выскакивать с одной стороны, прятаться с другой, да еще и издавать дикие крики и вопли, которые слышались отовсюду, могли создать неверное представление о численности туземного войска. Однако оно, очевидно, было большим, поскольку состояло из объединенных отрядов нескольких касиков, правивших этим густонаселенным островом. Возглавлял войско Маникаотекс, брат Каонабо. Индейцы плохо умели считать, их познания не простирались дальше первого десятка, и они выработали простой способ, как установить и описать численность противника: одно зернышко маиса, заменявшего индейцам пшеницу, обозначало одного воина. Так что когда лазутчики, наблюдавшие со скал и из лесных зарослей за продвижением врага, явились всего с пригоршней зерен, символизировавших количество испанских солдат, касики подняли на смех попытку европейцев сразиться столь малым числом с их необъятной армией.
Колумб встретил врага в том месте, где с тех пор стоит город Сантьяго. Индейская армия под предводительством Маникаотекса располагалась на равнине, на которой кое-где виднелись островки рощ, теперь это место называется Матансас (Бойня). Убедившись, сколь велики силы противника, дон Бартоломео посоветовал Адмиралу разделить небольшую армию на несколько отрядов и атаковать индейцев одновременно с разных сторон; Колумб этот план одобрил. Пехота, разбитая на несколько подразделений, внезапно выступила из разных мест под оглушительный грохот барабанов и рев труб, а испанцы, спрятавшиеся за деревьями, обрушили на врагов шквал огня из аркебуз. Ряды туземцев совершенно смешались. Казалось, испанцы нападали отовсюду, а индейцы от грома и молний, доносившихся из леса, падали на землю, как подкошенные. Растерявшиеся туземцы сбились в кучу, и Алонсо де Охеда со всадниками вихрем налетели на основные индейские силы и принялись расчищать себе дорогу копьями и саблями. Лошади сбивали с ног перепуганных индейцев, а всадники разили бедняг копьями. Собаки тоже набросились на обнаженных дикарей, хватали их за горло, опрокидывали на землю и рвали внутренности. Индейцы, не встречавшиеся в своей жизни со столь большими и свирепыми четвероногими, леденели от ужаса, когда на них нападали эти твари. Лошади казались им не менее злыми людоедами. Так что сражение (если это можно назвать сражением) было непродолжительным.
Индейцы с воплями и завыванием разбежались кто куда, некоторые взобрались на скалы и высокие кручи и жалобно молили оттуда о прощении, демонстрируя полную покорность; многих убили, многих забрали в плен, и союз касиков на время распался, прекратив свое существование.
Гуаканагари выполнил обещание и пришел на поле битвы вместе с испанцами, но вел себя как зритель или, скорее, как побежденный. Он и его подданные совсем не обладали воинственностью и в ужасе пятились при виде столь необычного и грозного оружия, пусть даже и в руках своих союзников. Другие касики не простили ему того, что он выступил на стороне противника, и он вернулся домой, осыпаемый проклятиями и ненавидимый всеми островитянами.
Глава 7
Покорение туземцев. Обложение их данью
(1494)
После этой победы Колумб совершил несколько военных походов в разные части острова, усмиряя туземцев. Они несколько раз пытались оказать ему сопротивление, но он легко их одолел. Большую роль в этом сыграли всадники Охеды, они молниеносно перемещались с места на место, кавалеристы и их предводитель проявляли бесстрашие и решительность, да и туземцам лошади внушали непреодолимый ужас. Охеде ни одно задание не казалось слишком трудным или опасным. Если в какой-нибудь глуши возникала опасность, он пробирался сквозь лесные чащи с небольшим отрядом всадников и обрушивался на врага, как ураган, разбивая все его планы и принуждая к безоговорочному подчинению.
