Только мы

Затем молча еще раз поклонился и поспешил уйти, четко понимая, что смертным сейчас здесь не место. Двенадцать Повелителей переглянулись, чувствуя, что сейчас что-то произойдет. Джек как-то странно улыбнулся, глядя на них, и отошел в сторону. Резкий порыв ветра принес неизвестно откуда взявшийся туман, а когда он рассеялся, вокруг плато высилось двенадцать каменных резных столбов гигантского дольмена. Посреди него стоял менгир, на котором восседал в позе лотоса высохший, как скелет, человек с лицом неопределенного возраста и черными бездонными провалами вместо глаз. Двенадцать не знали, что за тысячи лет ни один из живших на острове людей не видел этого дольмена, да и не мог видеть — это не для людей. Это для тех, кто сумел шагнуть за пределы человеческого и понять больше.

— Вы пришли, — рухнули тяжелые слова на языке, который на Земле не слышали уже много тысячелетий. — Что ж, значит так тому и быть. Вы знаете, что делать. Пора.

Назгул подошел к Баффе и обнял его, прощаясь — он четко осознал, что больше не увидит старого друга, по крайней мере, здесь. ТАМ — возможно. Но кто знает, что будет ТАМ? Он шел от одного к другому, обнимал каждого и желал постичь невозможное. В глазах всех стояли слезы — они понимали, что, быть может, прощаются навсегда. Они окончательно оставляли позади все человеческое, они становились чем-то таким, что не могли объяснить словами, мгновенно постигнув путь в бесконечность.

В последний раз посмотрев в глаза друг другу, все двенадцать совершенно одинаково улыбнулись — и если бы кто-нибудь со стороны увидел их улыбки, то от ужаса сошел бы с ума. В этих улыбках было нечто запредельное, нечто зовущее к безумию и заставляющее взлететь, хочешь ты того или нет. Каждый отошел к одному из двенадцати столбов дольмена и прислонился к нему. Напротив Назгула стоял Белое Перо. Напротив Баффы — Лазарь. Напротив Шломо — Рикардо. Напротив Рагнара — Сабуро. Напротив Красного Орка — Томас. Напротив Фатиха — Рейли. Джек остался возле менгира.

Двенадцать открывающих путь вытянули руки в стороны и всей душой устремились в небо. Из этих рук вырвались разноцветные лучи света, сомкнувшись в двенадцатиугольник. Его грани заиграли цветами, а затем вдруг стали прозрачно-белыми, ни в одном человеческом языке не было описания такого цвета. Как только это свершилось, Джек легко ступил вперед, протягивая отшельнику руки ладонями вниз. В то же мгновение от каждого из двенадцати протянулись к мальчику разных цветов лучи. Последний ключ сформировался.

Отшельник грустно улыбнулся и протянул навстречу свои руки, но ладонями вверх. Их руки сомкнулись. Незаметно ни для кого дрогнул мир. Свершилось! Последний замок был открыт. Последняя печать пала.

Приближающиеся к острову баллистические ракеты внезапно неподвижно зависли в воздухе, а затем оказались далеко за орбитой Плутона, где тут же взорвались. Ощутив это, двенадцать перешедших грань в последний раз посмотрели друг на друга, а затем сделали шаг вперед и навсегда ушли из мира, лишенного надежды. Последним растворился в воздухе отшельник, оставив в дольмене Джека с сияющими, как маленькие звездочки, глазами. У него осталось здесь еще одно неоконченное дело.

Да что нам цепи да орлы,

И злой оскал седой скалы, -

Не время думать о возмездии за грех.

Нам только главное — успеть

Зажечь в сердцах горячий Свет

И, уходя, в глаза друг другу посмотреть.

Мартиэль

На сей раз, после срыва последней печати, внешне почти ничего не изменилось, по крайней мере, ни один обычный человек ничего не почувствовал, кроме на мгновение возникшей безнадежности. Но это быстро прошло, и люди постарались, не думая о всякой ерунде, заняться своими "важными" делами.

Вот только все дети мира, от восьми до пятнадцати лет, вдруг на мгновение запнулись, а затем раскрыли пронзительно ясные, чистые глаза и окинули окружающий мир недоуменным взглядом, словно спрашивая себя, а что они тут забыли. Многие тут же покинули Землю, поскольку с родителями им говорить было не о чем. Другие — наоборот, любили родителей, хоть те и ничего не понимали, поэтому попытались хоть что-то объяснить несчастным слепым и глухим людям. Правда, удалось это очень немногим — взрослые никогда не воспринимали детей всерьез. Но те, кто смог, точнее, чьи родители были и сами на грани понимания, забрали их с собой.

Мир изменился навсегда, но мало кто это заметил, а кто заметил — не пожелал даже задуматься, ведь те, кто был на это способен, уже ушли. Но еще не все — где-то роющийся в помойке бомж вдруг вставал, распахивал ставшие нечеловеческими глаза и делал шаг вперед, уходя туда, где ждали небо, солнце и ветер. В неком суде то же самое вдруг одновременно сделали подсудимый и судья. Еще где-то в аудитории престижного университета ушли профессор и четыре студента, оставив остальных в полной растерянности.

По всему миру самые разные люди исчезали в никуда, порой настолько разные, что оставалось только удивляться — учителя, целители, плотники, члены молодежных банд, полицейские, военные, инженеры, дворники и многие другие. Причем никто из людей не смог бы понять по каким критериям происходит этот страшный отбор. Оставались те, кто считал этот кошмарный мир и его не менее кошмарные законы единственно верными. Что ж, это был их собственный выбор.

...Ирвин намечал ближайшие действия и насмешливо ухмылялся — совсем скоро "Норт Энтерпрайз" упадет ему в руки, как спелое яблоко. Осталось сделать совсем немного, и успех придет сам собой, при этом следы будут вести не к нему, а к старому конкуренту. Пусть отбрехивается потом. Позже можно будет и с ним окончательно разобраться.

— Папа! — заставил миллиардера поднять голову звонкий голос сына.

— Я занят, Ричард! — с досадой отозвался он.

Но все же поднял голову и замер. Сын смотрел на него пронзительно ясными глазами, в которых ясно читалось осуждение. О Боже, Ричард стал одним из этих мутантов?!! Его единственный наследник, на воспитание которого тратились немеряные средства?!

— Я ухожу, папа... — Голос мальчика был печальным. — Подумай, что ты творишь?.. Ты же лишаешь весь наш мир и себя будущего...

— Я работаю на это будущее! — возмутился Ирвин. — На твое будущее! Если у меня все получится, то ты войдешь в десятку самых влиятельных людей мира! Пусть не я, но ты войдешь точно!

— А ты подумал, нужно ли это мне? — еще более грустно посмотрел на него Ричард. — Пойми, ты же фактически мертв... Зачем тебе все эти деньги? Что они тебе дают? Ты топтал других, не замечая, как умирает твоя душа...

— Ой, оставь эти выдумки попам! — взорвался возмущенный миллиардер.

— Жаль, но ты ничего не понял... — вздохнул мальчик. — Ты сейчас окончательно лишил себя будущего. Прощай!

Он сделал шаг вперед и бесследно исчез. Ошарашенный Ирвин подхватился на ноги, обежал весь дом, отчаянно зовя сына, но никого не дозвался.

Генерал растерянно смотрел на сына, на его нечеловечески ясные глаза, и ничего не понимал. Да, он не раз задумывался о том, о чем говорил ему сейчас тот, но ведь жизнь есть жизнь! Она диктует свои правила, которым приходится подчиняться, если ты хочешь хоть немного преуспеть.

— А зачем преуспевать, отец? — Глаза Коли смотрели на отца с тоской. — Всему есть цена. Не слишком ли она высока?

— Не знаю, сын... — помотал головой генерал. — Но пойми, я старался ради мамы и тебя! Я хотел, чтобы вы ни в чем не нуждались!

— Это не главное, — возразил мальчишка. — Главное — иное! Главное — стремиться к доброму миру! Ты видишь такой мир здесь? Я — нет!

— А как же Россия, сынок?.. — обреченно спросил генерал. — Как же родина?..

— У России был шанс что-то изменить. Вспомни, в тридцатые и сороковые годы прошлого века русские люди были совсем иными, они верили, они отдавали себя, чтобы другим было лучше! А что дальше? Все продали и предали. Посмотри вокруг — люди за малейшую выгоду готовы глотки друг другу рвать. Ты считаешь, что так и должно быть?..

— Нет... — опустил голову генерал. — Но так сложилось! От нас ничего не зависело! Пришлось приспосабливаться.

— Ой ли?.. — недоверчиво прищурился Коля. — Нет, от каждого зависело кем стать и каким быть! Но вы предпочли не служить родине, а заботиться о себе! И не понимали, что постепенно лишаете себя надежды. Вы могли сделать мир лучше! Вы не захотели. Или просто испугались. Так теперь принимайте последствия вашего выбора! У тебя еще осталась честь, поэтому я говорю с тобой, а не молча ухожу. Ты еще не понял, что произошло? Божий Суд! Тот самый, последний! Понимаешь?! Он вас приговорил!

— К чему?.. — помертвел генерал, почему-то поверив словам сына.

— К тому, что страшнее огненного шторма. — Коля смотрел на него с болью. — К пустоте, к лишению надежды. Вас никто не станет убивать, вы доживете свою жизнь спокойно, но вам некому будет передать свои "ценности". Представляешь, каково это — жить, зная, что жил бесполезно?

Он выпрямился, утер слезы и шагнул в стену со словами:

— Прощай, отец! Надеюсь, ты когда-нибудь поймешь. Тогда мы еще встретимся...

— Коля?!! — с воплем подхватился на ноги генерал, но квартира была пуста. Взрослый, много испытавший человек скорчился на диване и неумело заплакал, вытирая горькие слезы потерявшего все сильного мужчины.

В мире воцарилась паника — все дети, от восьми до пятнадцати, исчезли. Кое-кто поговорил с родителями, но те ничего не поняли, точнее, не захотели понимать. Они в панике звонили в полицию, бессмысленно метались всюду, но детей не было. Полиция, заваленная заявлениями об пропаже без вести, вскоре перестала на них реагировать, поскольку полицейских прежде всего интересовали собственные дети, которые тоже куда-то подевались.

Халед озверел от звонков своих истинных хозяев, пребывающих в панике и глухой ярости. Координатор настолько устал, что ему все уже было безразлично. Понимание того, что он проиграл, проиграл окончательно и бесповоротно, постепенно нарастало. Пропавшие ядерные ракеты окончательно убедили его, что противопоставить этим двенадцати просто нечего. А теперь еще и бесследно исчезли почти все дети мира, включая детей самых богатых и влиятельных людей. Пропали даже дети хозяев, у кого они были.

Почему-то Халеду казалось, что все кончено. Он всеми силами отгонял от себя это ощущение, но оно упорно возвращалось, не давая покоя. Причем, кончено не для него лично, а для всего их мирового порядка, который с таким трудом выстроили.

И впервые в жизни координатор помолился Богу, но Бог его не услышал. А затем раздался телефонный звонок, и безличный, равнодушный голос какого-то секретаря сообщил, что его ждут по известному адресу с отчетом. Этот адрес Халед прекрасно знал — там обычно собирались истинные хозяева мира.

Всадник Возмездия, Кара Всевышнего,

Меч Справедливости вспорет восход.

Нет побежденного, нет победившего

В мире, чье сердце навеки замрет.

Мартиэль

Негромкий голос координатора, подробно докладывающего о своих действиях по предотвращению угрозы, отнюдь не успокаивал собравшихся. Они тихо переговаривались, бросая на не оправдавшего доверия Халеда такие взгляды, от которых он сжимал кулаки от возмущения. Да как же так?! Они что, не видят, что он сделал все возможное и невозможное?! Это не его вина!

— Чем вы можете оправдать то, что ваши действия ни разу не привели к успеху? — Змеиный голос Ирвина Хотинга, потерявшего сына, отнюдь не был дружелюбным.

— Мы столкнулись с чем-то выходящим за пределы человеческих возможностей, — холодно ответил координатор. — Уничтожение шестого флота говорит само за себя. Я уже не говорю об исчезновении запущенных ядерных ракет.

— Если бы вы уничтожили Солнцеффа сразу после встречи, то всего этого не произошло бы. — Хриплый голос полного человека в нарочито скромном на вид костюме заставил Халеда вздрогнуть. Этот человек контролировал около тридцати процентов всех мировых денежных потоков, и спорить с ним не решался никто.

— Тогда мы не знали, с чем столкнулись... — выдохнул он.

— Почему не знали? Вы настолько некомпетентны?

— А как можно было знать заранее, что мы столкнемся с чем-то потусторонним?! — взъярился Халед, ступив вперед. — Конечно, вы можете обвинить меня во всех смертных грехах и ликвидировать, но это уже ничего не изменит! И не думайте, что кто-то другой смог бы сделать больше!

Этими словами координатор сжег за собой все мосты, понимая, что обречен. Но его просто заело, надоело тянуться перед этими холеными рожами, которые сами ни на что не способны. Ничтожества! А еще владеют миром!

В этот момент в небольшом конференц-зале, защищенном всеми доступными средствами, что-то изменилось. Прямо перед столом, за которым сидели люди, считающие, что от них зависят судьбы мира, возник из воздуха худой мальчишка лет четырнадцати, в котором Халед с немым изумлением узнал Джека Полански, которого Солнцев с неизвестным индейцем вытащили с секретной исследовательской базы, попутно уничтожив там все живое.

— Не нервничайте, господа, — заговорил мальчишка. — Я не причиню вам зла. Но не пытайтесь что-либо сделать со мной, в вашем мире нет оружия, способного мне повредить. Я пришел, чтобы сообщить вам кое-что, больше мне от вас ничего не нужно.

Несмотря на его слова, какой-то телохранитель открыл огонь, однако пули бессильно падали у ног ясноглазого.

— Может, хватит? — устало спросил он. — Поверьте, вы действительно не силах ничего сделать со мной. Просто выслушайте меня, и я уйду.

— Стивен! — бросил продолжающему стрелять телохранителю хриплый. — Пошел вон! Мы слушаем вас, уважаемый. Вашими возможностями мы впечатлены.

— Чтобы сразу успокоить вас, сообщу, что после открытия седьмого замка, двенадцать Повелителей ушли из этого мира, так что вам не стоит их опасаться. Они свою задачу выполнили. Об их дальнейшей судьбе вам знать не нужно.

Последние слова Джека звучали презрительно, присутствующие после них переглянулись, сделав какие-то свои выводы. Однако было видно, что они поняли — перед ними сила, с которой стоит считаться. Особенно если вспомнить, что произошло с шестым флотом.

— Так сообщите нам то, что, по вашему мнению, нам нужно знать. — Голос хриплого звучал язвительно. — Для начала скажите, кто вы такой. И чего хотите.

— Все, что мы хотели, мы уже получили, — безразлично ответил мальчик. — От вас нам ничего не нужно, вы и так почти погубили наш мир. А кто я? Один из тех, кто смог остановить огненный шторм. Его больше можете не опасаться, отпущенный вам срок вы доживете.

— А дальше? — подался вперед Ирвин.

— Никакого дальше у вас не будет, — холодно сообщил Джек. — Вы привели мир на край пропасти и думали, что за это не придется платить? Зря. Вы же сами всегда утверждали, что все имеет свою цену. Так?