— По закону, землю продать никто не продаст, только аренда возможна. Особенно здесь в Париже. Поэтому тут необходимо строить наши взаимоотношения на сугубо доверительных началах. — Пытался коротко донести до нас очевидные понятия промышленник. — Естественно все это будет делаться с составлением соответствующих документов, но без регистрации в государственных организациях. То есть вы мне деньги я вам все, что требуется для создания предприятия. Земля — моя собственность, также как и завод на ней, технологический процесс, инженерные кадры, станочный парк, все мое. Согласны? От вас нужны люди и деньги.
То, что рассуждения и правила нашего будущего сотрудничества были недостаточно полными, я это хорошо понимал. Ситроен надеялся все решить самостоятельно, наскоком, как он и привык делать. Наверняка был в курсе, что без дополнительных согласований и проработки соответствующих документов, во всех инстанциях начиная с клерка в министерстве промышленности до премьер-министра, не обойтись. Но не показал нам даже капельки сомнений, для него нет нерешаемых задач, он сможет сделать все необходимое и препоны как бы не ожидаются.
Слышить его заверения в благополучном исходе дела для меня считай большая удача. Настроенный на предстоящие долгие уговоры промышленника по поводу наших намерений я вдвойне был рад встретив такую поддержку с его стороны. Меня обрадовало, что все оказалось проще и особых усилий не потребовалось прилагать. Естественно, устное соглашение еще не говорит об окончательном решении вопроса, но согласие достигнуто, и это главное достижение в наших переговорах. Остановились на том, что пока будем отрабатывать намеченное, а бумаги можно будет составить и подписать по ходу дела.
— Успеется, никуда от канцелярщины не денешься, но нам на сегодня достаточно принятого устного соглашения о намерениях, а все остальное это уже рутина, ее разгребать будем вместе — подвел итог переговоров наш будущий партнер по производству автомобилей. Немного помолчав, добавил:
— Предстоит неоднократно встречаться для решения возникающих вопросов. Это в порядке вещей, но я знаю по себе, времени для ежедневных встреч с целью их решения у нас с вами просто нет. Поэтому предлагаю назначить людей, вполне компетентных и способных управлять нашим, а я уверен, что мы его построим и заставим на себя работать, акционерным предприятием.
Кстати, как я слышал от графа, вы молодой человек способны предвидеть будущее. Так вы и скажите нам, будет у нас такой завод или нет? Сможете что-то сказать по этому поводу?
— Петр Первый, я надеюсь, это имя вам знакомо, так вот он, придя на берег Балтийского моря и увидев пустынное побережье, заявил: "Здесь будет город заложен", не факт, конечно, что именно так и было, верно другое. Русский царь сказал, народ сделал. Вот и у нас сегодня примерно такое же положение назревает. Мы русские долго запрягаем, но быстро ездим.
— Что-то я ничего пока не понял. К чему нам знания о вашем царе, или, о поездках на тройках. Вы проще говорите, чтобы все ясно и понятно было.
— Так я и говорю. Заводу быть и точка. Нам надо это уяснить и к вопросу быть или не быть, не возвращаться. Другое важно. Я предвижу большие трудности в получении разрешения использовать именно русских на нашем будущем автопромышленном гиганте.
— Ну, уж, нет. Как раз этого не стоит опасаться. Во Франции всегда рады дополнительным рукам, лишь бы шло на пользу стране. А вот у вас, я так думаю, как раз, и возникнет сложность. Насколько я знаю, все русские солдаты, воюющие на фронтах, причем не только во Франции, но и на ваших рубежах, настроены против продолжения войны. Вернуться домой живым вот чего они хотят. Полковник, ведь я прав? Прав, прав. Тут не нужны комментарии, вполне естественное желание для каждого человека, попавшего в затруднительное положение. Вот где проблема, она вас должна волновать в первую очередь. Но мне думается, вы знаете, как ее решить, и прежде чем предложить мне компаньонство вы обдумали возможные препятствия, а значит нашли выход.
Ну да ладно, оставим все разговоры на потом, что-то вы как я погляжу, прорицатель так себе, да и времени сегодня у меня нет. Сами же понимаете. Поэтому давайте закругляться, намечаем дату новой встречи и расстаемся. Надеюсь, что-то уже прояснится к этому времени.
На этой ноте мы и расстались с хозяином. Меня ждала за дверью обеспокоенная Жульен, и когда я стал с ней прощаться, она лишь с грустью в голосе спросила:
— Мне вновь тебя ждать? И как долго?
Я, поцеловал ее руку и прошептал: — Мысленно я всегда с тобой.
Глава 26
В странное все-таки время закинула меня судьба или не судьба.... Карма такая. Не суть важно по чьей воле я оказался в этой грустной и страшной эпохе — начало 20-го века. Главное, моя совершенная убежденность — в ней есть нечто роковое. Неизбежное зло, закономерное и неумолимое, надвигалось на людей, захватывая все новые и новые территории. Оно уже сказалось на характерах и личностях людей, живших в этот период истории. Можно с уверенностью сказать — это эпоха, в которой Мир сошел с ума. Время, когда судьбы людей перемешивались как игральные карты в колоде. И я со своими намерениями способствую наступающему хаосу по мере сил своих, стараясь одних увести от судьбы, других попросту убрать из этого времени, третьих уговариваю не строить радужные планы, или изменить образ жизни и деятельности. Я в отличие от тех, кого пытаюсь направить в путь согласно моим понятиям, что такое хорошо и что такое плохо, могу со спокойной уверенностью сказать: — Я делаю благое дело. Может другой человек, оказавшись в подобной ситуации, поступил бы по-другому, и делал бы все гораздо активней, не обращая внимания на моральные аспекты. Не разводил бы воду сиропом, не распускал бы по поводу прав или не прав сопли. Но.... Я вот такой. И хочу я или не хочу, что-то делать в этом плане, наверняка никого не интересует, а мне лишь остается для собственного успокоения в моей правоте процитировать, кого-нибудь из "великих", живших рядом со мной, но в разных эпохах. Например, Алигьери Данте, у него есть, что взять на вооружение и сделать своим девизом на щите, типа: "Следуй своей дорогой, и пусть люди, говорят что угодно". Примерно такой же девиз был у меня в прежней жизни. Правда, там я выдвигал: "Желающего идти — судьба ведет", но в принципе, почти тоже самое.
Одно обстоятельство, которое особо подчеркивает своей силой эту эпоху можно считать переменчивость судеб. Вот что страшно! Генерал мог стать простым учителем, а учитель убийцей и палачом в расстрельной команде, офицер становится таксистом, матрос дипломатом. Тот, кто был всесильным и богатым превращается в нищего, а тот, кто всю жизнь работал за гроши, получает возможность заиметь силу и власть. И не удивительно, что именно в подобные времена каждый может потерять себя, а потеряв, уже не имеет возможности вернуться в свою колею предначертанной ему судьбой. И таких людей будет очень много в дальнейшей истории России, которую пока знаю я один. Исправить, кардинально изменить ход истории я не смогу, но подправить в состоянии. Чем я и занимаюсь в настоящий момент, находясь в лагере Ля Куртин.
Как я и ожидал, особо тут никого не взволновало мое появление. Таких, слегка повернутых на голову, здесь находилось немало. Контуженных на всю голову, их ничего не волновало, совершенно не заботили происходящие события в мире — овощ натуральный, без каких либо мыслей. Революция, мятеж, или война, для них это отошло на задний план. Людям, потерявшим надежду на счастье в этом мире, приходилось решать: жить инвалидом в нем, или наложить на себя руки и уйти в мир иной. Но одна мечта не покидала и этих ущербных. Желание вернуться на Родину!
Все это мне пришло в голову, стоило лишь увидеть возле одной из казарм, сидящих рядком на скамейке калек. Несколько человек в солдатской форме без руки или ноги, с безучастным взглядом обреченных на неудачу в жизни людей сразу же привлекли мое внимание и навеяли эти мысли. Инвалиды вели неспешный разговор, меня они не видели, так же как не замечали и других пялищихся на их уродства.
Я же встал как вкопанный. Наблюдал, как вычеркнутые из жизни непредвиденными обстоятельствами люди спокойно ведут беседу, не обращая внимания на любопытных. Было не по себе от этой картины, в голове крутилась и не покидала мысль — каждый из них в душе наверняка борется с желанием уйти из опоганенного мира, покинуть его и забыть, не мешать другим наслаждаться жизнью. Непроизвольно возникло понимание — вот оно, именно то ради чего я сюда и заброшен. Сделать все от меня зависящее, чтобы эти люди вернулись домой, доставить им тем самым последнюю радость. И хотя я знаю, там их не ждет счастливое время, и можно ожидать всего что угодно, тем не менее, чувство уверенности — необходимо отправить на Родину этих обездоленных — завладело моим сознанием. Пусть хоть напоследок в своей никчемной жизни увидят родные места, близких и знакомых людей, смогут покинуть уже не чужой, а свой мир со спокойной душой и пониманием — он ДОМА.
Мне почему-то сразу невольно вспомнились мои современники, не все, а только часть их, для которых главным желанием было одно — УБЕЖАТЬ из России. Подумать только, как поменялись приоритеты за небольшой срок.... Насколько разные по своим желаниям эти вот солдаты и те, кто в будущем потеряют свои берега. Даже наступившие в лучшую сторону перемены в государстве мало, что изменят в умах людей, оболваненных пропагандой все тех же врагов великой России, для тех, у которых главным девизом станет: "Дайте мне все и сразу".
К сожалению, я не испытывал ничего подобного, появившись в лагере. Никакого волнения, как это обычно бывает, когда после долгой разлуки торопишь встречу со своим домом. Не было и нетерпеливого ожидания встречи с однополчанами. Глухо как в танке, я бы так сказал по своим ощущениям. Зато мои товарищи в отличие от меня были в явном восторге от неожиданного появления сослуживца. Правда, как я вскоре понял, из моего отделения, которым "я" когда-то командовал, остались в живых всего два человека. Так вот вышло, я третий из выживших после бойни, произошедшей в результате неудачного Нивельского весеннего наступления объединенных войск на севере Франции. Но я не знал ни тех, кто остался в живых, ни тех, кто погиб, ни тем более новых, недавно переведенных из пехотных рот солдат при вынужденных от множества потерь перемещениях. Разведвзвод, в котором я служил ранее, был полностью доукомплектован до штатного расписания новыми людьми. Видимо военные неудачи на фронте заставили командиров сделать правильные выводы и понять, как важна разведка и добытые ею сведения о противнике в преддверии боев.
Будучи на учебе в Инженерной Академии в своем времени, мне пришлось изучать и это наступление. По имени нового главнокомандующего французской армией генерала Нивелля и названо было сражение. Оно не зря считалось одним из крупнейших в Первой мировой войне. Возможность анализировать ход войсковой операции и делать выводы со стороны прошедших лет, разбирать все недостатки, недочеты и ошибки этой мясорубки нами тогда воспринималась как естественное изучение военной истории Мира. При изучении подобных баталий, в том числе и этой войсковой операции, наши преподаватели на занятиях особое внимание обращали на некомпетентность командования объединенных сил Антанты. Подробно разбирали его неумелое использование технических средств и артиллерии, незнание быстро меняющейся обстановки, плохо проведенной разведки позиций противника. И вот сегодня я вижу наглядно последствия этой непродуманной бездарной битвы.
В числе погибших, а это примерно около трехсот пятидесяти тысяч военнослужащих, были пять тысяч русских солдат и офицеров. Мой двоюродный дед как раз и был среди тех, кто погиб. Только по воле случая в его теле появилось сознание будущего родственника, и оно не оказалось в общей могиле.
Я видимо выглядел несколько непривычно скованным для солдат подразделения, так неожиданно бурно проявивших свою радость по поводу моего выздоровления. Объятия, похлопывание по плечам, восклицания типа: Ух ты! Надо же! Жив курилка! Так и сыпались в мой адрес. Когда обговаривали с Игнатьевым мое внедрение в коллектив, было немало споров между нами. Игнатьев предлагал доставить меня в лагерь самолично, и, заручившись поддержкой знакомых ему офицеров помочь занять должность командира взвода или на худой конец писаря в штабе полка. Зная, что за отношения в настоящее время существуют между солдатами и офицерами я настаивал на моем самостоятельном появлении.
— Не я первый кто прибывает после излечения в свое подразделение, и чем меньше помпы в моем возвращении будет проявлено, тем вероятней, что никто меня не заподозрит, что я подсадная утка и возможный стукач. Авторитет зарабатывается в солдатском коллективе не должностью типа каптенармуса, а делами, и награды даны мне не за красивые глазки, так что думаю лучше все-таки появиться вначале в своем подразделении, потом уже видно будет как действовать дадьше. Если что то не так пойдет, то придется выкручиваться самому, тем более документов заготовили более чем достаточно, что-то из них и пригодится. Доложиться взводному, а тот уже сам внесет в списки и поставит на довольствие. Другое решение будет не в тему.
Вот и убедился при встрече, я был прав. Чтобы поставить все точки на место поспешил сказать, что после контузии я потерял память, даже не узнаю своих однополчан.
— Я ребята как новорожденный, ничего не знаю, ничего не умею, никого не узнаю, я даже не помню, откуда я родом, и кто моя мать. Вы уж друзья извините меня, я тут ни при чем, сотрясение в результате контузии — сами знаете, вещь серьезная.
Слегка офонаревшие от такого заявления сослуживцы тут же стали возмущаться беспределом творимым, как они считали офицерами, особо при этом выделялся младший унтер-офицер Пичугин:
— Дерьмо поганое, суки рваные, им бы лишь в наличии штык был, а кто с этим штыком в наступление пойдет им без разницы. Гнать надо в шею энтих охфицеров. Инвалидов держат в лагере, не отправляют их домой, вот и тебя Христ, тоже под пули хотят бросить. Ты же, наверное, забыл, как винтовку в руках держать? Да и если честно, когда мы тебя откопали из-под земли, ты был уже как мертвец. Еле-еле дышал, хорошо еще, что наш прапорщик быстро нашел повозку и отправил четверых наших раненых в лазарет, я тебя и отвез. Ты чтож и меня не помнишь? Степан Пичугин я, тоже, как и ты, младший унтер-охфицер, и командую вторым отделением взвода разведки. Кстати, тебя наш взводный уже видел? На чье место тебя сюда прислали? Если ты ни хрена не помнишь, то вообще непонятно чо ты тут забыл.
Деятельная натура моего сослуживца видимо требовала действий:
— Пошли я тебя провожу к нашему сатрапу. Он сейчас и за комвзвода, и за фельдфебеля. Хотя чо это я, звание-то отменили, присвоили ему уже тута подпрапорщика, почти охфицер значитца он сегодня. Старых-то тьма как много погибло. Пополнений нет с России, вот и становятся унтер-охфицеры заместо их, выбывших. Даже звания подпрапорщика получают, немало и таких, кто сегодня через звание скакнули, был прапорщиком, а сегодня уже штабс-капитан. Солдаты страсть как озлоблены на командиров, те агитируют за продолжение войны, а мы домой все хотим, нам смертушка не нужна. Вот и пришлось брать в свои солдатские руки власть в подразделениях. Может, помнишь Мишку Волкова? Он же из нашего отделения, мы то думали только двое нас из тех, кто выжил, из старичков знчитца, а оказывается, ты жив, и нас теперь трое. Не помнишь? Ну да, ну да, чо это я, и так понятно, не помнишь, раз меня не признал. Так вот, он в комитете полковом, председателем, а командует всеми полковыми комитетами Ян Балтайс. Ну, ево ты точно не помнишь. Он из пехоты, но о-о-чень деловитый человек. Балакают, что он из большевиков, но мне кажется, он как наш Мишка, оба они за прекращение войны и за то чтобы нас всех отправили домой. Вот мы с тобой и пойдем к ним.
