Вечерний приём был явно подготовлен на скорую руку. Но Эсса поняла основное: коренное изменение статуса своего и мужа. Теперь он — имперская знаменитость, рыцарь, имеет титул и наследственное достоинство. Женщина оказалась в комнатке, где были собраны жёны знати. Раньше она праздновала в зале для жён именитых горожан и простых дворян. Сам пожилой принц Ансир деликатно осведомился о состоянии её здоровья, пожелал родить доброго дворянина и хорошего запасного наследника Колинстринны, а потом ещё и третьего сына, который может стать прекрасным воином и добыть ещё одно поместье для их рода. Дамы-аристократки, выяснив, что Эсса знатного женского рода, приняли её в свой круг, где были жёны и возлюбленные принцев, жёны и дочери баронов, а также высокородная гетера Кисса. Эссе пришлось туго: разговор в этом обществе был сплошь построен на недомолвках, цитатах из классических книг и поэзии, произносимых так фрагментарно, что восстановить их (а тем более их контекст и содержащийся них намёк) мог лишь хорошо знающий классическую литературу и поэзию человек. Вежливость была безукоризненной, но за всем этим чувствовалось страшное напряжение. Эсса избрала верный путь: она в основном скромно молчала, но, пользуясь совсем неплохим образованием, которое ей дала мать, пару раз сумела удачно ответить намёком на намёк. Когда дама сказала: "Дух мой упавший" Эсса вспомнила стихотворение
Никто не сможет
Дух мой упавший поднять
Этою ночью.
Новой любовью
Мой кавалер увлечён.
и сразу отреагировала: "Значит, другою ночью" Дама иронически глянула на неё и сказала: "А если в лапах?" Эсса и здесь нашлась: "Тогда нежною лаской", вспомнив стихотворение
Милый печален:
В лапах соперницы злой
Сердце разбилось.
Нежною лаской
Сердце его возвращу.
Кисса заняла Эссу разговором, понимая, что дальше она не выдержит словесной дуэли и важно не испортить впечатление.
Для себя Эсса решила, что придется внимательно перечитать классические книги и священные тексты (из них цитат было меньше, но говорились они коротко и небрежно, как намёки на нечто тривиальное и общеизвестное, так что понять их было не легче, чем восстановить мелодию по четырём нотам из середины произведения). Тем более тяжело пришлось новоиспечённой знатной даме: многие намёки были направлены на взаимоотношения мужа с Толтиссой и её самой с принцем. Но даже расшифровать их было трудно, а отвечать невпопад не хотелось, поэтому она входила лишь в разговор на нейтральные темы.
Тор сидел на почётном конце пиршественного стола почти рядом с принцем. Здесь, в мужском обществе, разговор шёл менее манерно и утончённо, и Тор в своём лаконичном стиле отвечал на вопросы о суде (сообразуясь с клятвой о неразглашении), о Сейме, и даже о Толтиссе и рабыне. Его спросили, что он предпочтёт: работать в мастерской и руководить городским ополчением, как Мастер, или собрать свой знамённый отряд и двинуться на передний край боёв как рыцарь и владетель Колинстринны. Тор кратко ответил, он должен сначала понять, что изменилось за семь месяцев, а потом уже действовать.
Когда под полночь Тор с женой вернулись домой с приёма, их экипаж встретили слуги, в том числе и Ангтун, которая стала помогать жене. Вспомнив, кто это такая, Эсса презрительно посмотрела на неё и процедила:
— Не прикасайся ко мне, позорная рабыня! Мне теперь придётся проходить очищение.
— Не гневайся на неё, дорогая моя, — мягко сказал Тор. — Проклятие нечистоты снято с неё Патриархом и она им благословлена. Так что очищения не потребуется.
— Я не потерплю, чтобы ко мне или к членам моей семьи прикасалось столь низкое и преступное существо. Она будет обслуживать подмастерий и слуг, — жёстко сказала Эсса.
— Ангтун, я приказываю тебе в хозяйственных вопросах во всем подчиняться моей жене.
— Повинуюсь всем твоим повелениям, мой хозяин, — промолвила Ангтун, смиренно потупившись.
Это её поведение ещё больше разгневало Эссу.
— Завтра утром придёшь ко мне. Я определю тебе работы.
— Повинуюсь, госпожа.
Тор почувствовал, что неприятности не остались позади. А ведь ещё надо был разбираться с делами, приводить в порядок мастерскую, принимать городское ополчение... "Стоп! А нужно ли это?" — вдруг подумал Мастер. — "Может, вернуться в Колинстринну? Ведь там у меня лучшая мастерская, и я теперь в тех местах полный хозяин. Но это значит заниматься делами всего баронства... А здесь заниматься разной чепухой, которую потребует от меня общество в связи с моим новым статусом... Хрен редьки не слаще!"
Когда он остался, наконец, наедине с Эссой, то первым делом вручил ей подарки. Эсса демонстративно отдала их служанкам, так как почувствовала интуитивно, что Тор советовался с Толтиссой. Тор, как будто ничего не случилось, сказал:
— Любимая жена! Нам с тобой стоит решить важнейший вопрос: где мы будем жить? В Карлиноре или вернемся в Колинстринну? И если жить здесь, нам нужно подобрать управляющих для наших замков.
— Ты не отвлекай меня от главного! Любимая жена! Я уже знаю, что у тебя была общая тантра с Толтиссой! Теперь она твоя любимая жена, а не я!
— Моя любимая! Для меня был бы позор не ответить на публичный вызов такой знаменитой женщины. Позор этот коснулся бы и тебя тоже, и очень сильно. А перед отъездом мы с ней дали обет не искать встреч друг с другом. — Тор вовремя остановился, не сказав о второй части обета.
— А мне-то что? Если бы ты привёз её как вторую жену, у меня было бы хоть утешение, что мне подчиняется самая знаменитая женщина Империи! И она была бы у меня на глазах! А теперь каково мне будет, когда ты, обнимая меня, будешь в мыслях вспоминать тантру и обнимать на самом деле её! Мне такое не нужно!
Тор прекрасно понимал, что, если бы он привёз вторую жену, упрёки были бы не менее жестокими, чем сейчас. Но вот прекрасная женская логика: теперь он виноват, что не женился без согласия Эссы! Оставалось ждать, когда буря затихнет.
Когда упрёки стали послабее, Тор достал вторую серию подарков и похвалил себя за хитрость, что поделил их на две части. На сей раз жена стала их рассматривать и критиковать. Чувствовалось, что она высмеивает не столько подарки, сколько вкусы соперницы. А затем супруга вдруг сказала:
— Мы засиделись, уже скоро утро! В Колинстринну я не хочу. Там тебя объявили колдуном и садистом, а меня ведьмой. Здесь общество, а там медвежий угол.
Ночью Эссе совсем не спалось. Душа её разрывалась на части от любви и ревности. И был единственный способ не сойти с ума и не потерять достоинства. Она взяла лютню и запела то, что у неё сложилось.
Ты вернулся издалека,
Долгожданный, любимый мой!
На чужбине жизнь нелегка...
Но кого Ты привез с собой?
Эти губы — вишнёвый каприз,
Эти груди, как яблоки рая,
Взгляд покорный очей томных вниз!
Что мне делать с собой? Я не знаю!
О, Ревность, жуткое создание:
Шипами колет, душу рвёт,
Покоя сердцу не даёт!
Трещит по швам основа здания,
Любовь в нем больше не живёт.
И Ревности водоворот
Любовь подхватит, унесёт
В глубины тёмные сознания.
Любовь погаснет и умрёт...
О, Ревность, страшное создание!
(Несущая Мир)
Утром Эсса вызвала рабыню. Она посмотрела на её хитон с серебристой полосой внизу и у неё зародились подозрения.
— Откуда у тебя такие хитоны?
— Их подарила хозяину для меня госпожа Толтисса, чтобы я была одета не хуже её рабынь.
— Она, небось, ещё учила, как мужчин обольщать и ублажать?
— Да вы что! Чтобы такая высокопоставленная особа снизошла до жалкой рабыни! Я занималась вместе с её рабынями.
— И чем вы там занимались?
— Гимнастикой, танцами, пением, этикетом обслуживания господ за столом, немного классической литературой, чтобы поддерживать разговор. А когда не занимались, прислуживали. Словом, свободных минут за весь день не было.
О других занятиях Ангтун благоразумно умолчала.
Эсса кипела внутри себя. Эта Толтисса великодушно подобрала красивые одеяния наложнице любовника, отправила её учиться, и теперь жене неудобно выглядеть хуже. "Но ведь эта знаменитость сама меняет любовников, когда захочет, вот она и не ревнует очередного друга к его служанке. А я законная жена, почему я должна с кем-то делить своего мужа?" — обосновала свою позицию Эсса.
— Ты будешь обслуживать подмастерий и слуг. Для такой работы эти одежды слишком красивы. Принеси мне их все.
— Конечно же, госпожа. У меня не может быть своего имущества, — смиренно ответила Ангтун и побыстрее удалилась выполнять приказание, пока госпожа совсем не разгневалась.
Ангтун принесла свои хитоны, и Эсса увидела, что полосы на них цветов танцевальных платьев, кроме бордового.
— А где бордовый?
— Хозяину он не понравился, и я выбросила его в море.
— Правильно сделала! Могла бы и все остальные выбросить туда же! Снимай хитон и надевай платье!
На краю сундука лежало бесформенное платье из холстины. Ангтун покорно надела его. Эссу всё больше раздражала эта покорность и скромно опущенные глаза. Она отвела Ангтун и показала ей комнаты учеников и подмастерий, которые рабыня должна была убирать, и заодно приказала ей в случае, если у кого-то из подмастерий появится потребность в женщине, удовлетворять её. Ангтун опять скромно опустила глаза и покорно сказала:
— Если мой господин прикажет, я, конечно же, это сделаю.
Такой ответ взбесил Эссу. Рабыня ясно дала знать, что госпожа вышла за пределы полномочий, переданных мужем. Она хотела было приказать выпороть Ангтун, но это противоречило образу гуманной и доброй хозяйки, которая наказывает лишь в крайних случаях. Да и пахло это вмешательством в приговор Имперского Суда. Поэтому у жены появился хитрый план.
— Я посмотрела твои хитоны. Они из хорошей ткани, но не подходят по виду для нашего дома. Поскольку нельзя их кому-то отдавать после позорной рабыни, хоть с тебя и снято проклятие неприкасаемости, я велю их перешить для тебя. Так что тебе в дерюжке ходить не придётся.
— Ты очень добра ко мне, госпожа, — ответила Ангтун. — Я ещё не заслужила такой доброты.
— Постарайся заслужить! Верную службу я всегда буду вознаграждать, — с ласковой улыбкой сказала хозяйка.
После этого, отдав распоряжение срезать с хитонов цветные полосы и подшить их по длине как у рабынь гетеры в коротких хитонах (у Киссы тоже была пара таких рабынь, и Эсса их видела, когда заходила в гости к подруге), дама из рода Каррина уселась за классические книги, в которые она почти не глядела после смерти матери. К вечеру у неё заболела голова от усилий расшифровать запомнившиеся ей диалоги знатных особ, но кое-как понять удалось едва лишь пятую часть. А муж весь день был то в мастерской, то в городском совете, то в цеху, то на плацу городского ополчения, и вернулся лишь когда стемнело, полностью измотанный. Его даже было жалко. Эсса приласкала его и очень обрадовалась, когда он на несколько секунд прижался к её груди, как будто ища защиты. Она расплакалась и сама крепко-крепко обхватила его руками, простив ему всё.
— Мой любимый и единственный муж! Мы ведь созданы друг для друга. Когда я выкормлю этого ребенка, мы сразу сделаем ещё! Мне хочется, чтобы у нас было много детей. И я тебя больше никуда не отпущу.
— Милая жена, — ласково ответил Тор. — Мужчине порою необходимо отправляться туда, где жене не место. Например, на войну. А детей я тоже очень хочу, и ты у меня самая лучшая.
— Давай сегодня спать вместе. Я хочу пригреться у тебя на груди, — тихо сказала Эсса. Тор нежно и глубоко поцеловал её. И Эсса почувствовала, что ей становится намного легче, как будто с души упала тяжесть. Она ласково обняла мужа и опять заплакала.
— Что с тобой?
— Так хорошо! А я боялась, что потеряла тебя.
А Тору было не очень хорошо. Поцеловав жену от всей души, он почувствовал, что через благословение поцелуя забрал её тяжёлые чувства и мысли, и теперь должен победить их сам. Поэтому он сказал, что перед сном должен ещё помолиться, и провёл в часовенке целый час. Эсса думала, что он кается в своих прегрешениях во время жизни в столице, и терпеливо дождалась его. В темноте она включила своё видение ауры и поразилась. У Тора была раньше сильная серебристая аура. Теперь она стала ярче, отливала золотистым оттенком, а главное, стала во много раз сильнее.
— Как изменилась твоя аура! — прошептала Эсса.
— Я же был благословлён великим благословением, а потом пережил двойную тантру, которая выжгла из меня остатки свинства, — прошептал Тор.
Эсса подумала, что Толтисса выполнила свою роль очищения души её мужа, и хорошо, что она осталась в прошлом. Теперь уже ей не было так обидно: муж вернулся более сильным и более чистым. И она спокойно уснула, прижавшись к его груди не как любовница, а как жена, ищущая защиты и духовного тепла своего мужа, а не физической близости. Тор некоторое время гладил её волосы, и наконец уснул сам.
Утром Тор ощутил, что он ещё не полностью поборол взятые на себя страсти и вынужден был ещё полтора часа помолиться. Жена с удовольствием отмечала возросшее благочестие мужа, и с каким-то наслаждением время от времени ныряла в его очищающую ауру. А Тор, когда молился, заодно подумал о коварном даре Патриарха: он разрешил Тора от греха прелюбодеяния, зная, что теперь Тор сам себя накажет гораздо больше церкви, если поддастся скотству. Тор вздрогнул, когда представил последствия хотя бы поцелуя с порочной женщиной. Да, если бы Эсса знала, какая жестокая защита от обычных мужских слабостей сейчас у него стоит... Но ей рассказывать об этом не стоит. Но почему же защита не работала, когда он соединялся с Ангтун? Ведь та не безгрешна, хоть и кается изо всей силы. Может быть, как раз в этом и дело. Рабыня знает, что грешна, кается от всей души, а Эсса лишь слышала, что грешна, и молится формально, в душе считая себя вполне добродетельной.
Ангтун нашла у себя вместо скромного холстинного платья хитоны, но без цветных лент, и укороченные так, что они в вертикальном положении едва прикрывали срам. А ведь ей придётся нагибаться, когда она моет пол и убирает комнаты подмастерьев... Осталось лишь молиться, чтобы никто из них не соблазнился...
Эсса же невзначай сказала собравшимся подмастерьям, что она разрешает им пользоваться объятиями новой рабыни, если, конечно, всё будет по доброму согласию. Когда Ангтун появилась среди мужчин, они начали грубо ухаживать за ней, а она, в контрасте со своим нескромным одеянием, скромно опускала глаза и говорила лишь: "Если мой господин прикажет, то я обниму тебя. А без приказа нет. Я верная рабыня". В конце концов старший подмастерье Ун Линноган, который видел Ангтун ещё в её "прошлой жизни" как легкомысленную, пустую и злобствующую дамочку в Колинстринне, поразившись переменам в ней, спросил:
