Один человек и один город

— И тебе хорошего дня, Карлос.

Возможно, не держи Норьега под руку белокурую сеньориту Толлман, разговор между двумя приятелями вышел бы более мужской. На языке жестов, то есть.

— Ты давай, давай! Заворачивай! — Лил почувствовала, что фокус внимания смещается в другую сторону и поспешила напомнить о себе.

— Добрый день. Франсиско, я правильно запомнила?

А смотрит-то как! Пожирает взглядом. Уж не потому ли, что припомнила недавнюю встречу с мусорщиком и...

— Вам идет этот цвет.

На самом деле не очень. Если верить консультации стилиста. Рубашка была заказана для комплекта. Чтобы я хоть в чем-то гармонировал с одним из парадно-выходных маминых нарядов.

— А по мне — слишком ярко. Для Низины.

Она должна была понять намек. Несложно ведь, да? Наши стороны улицы — разные, сеньора, а движение транспорта слишком сильное.

— Яркие пятна бывают повсюду.

Эста соображал быстрее своей спутницы. Самую малость. Впрочем, это и ожидалось: он же был свидетелем нашей невнятной беседы в учебном классе. Но еще догадливее оказалась Лил. Пока Норьега только собирался предпринять что-нибудь для снятия напряженности, девчонка сграбастала со стола пакеты с вещами и ткнула их в меня. Со всего размаха. А потом повернулась к Глории.

— Ты смотри-смотри, а слюни сглатывай!

Служащей муниципалитета не к лицу опускаться до уровня уличной шпаны. Я это знаю, Эста это знает, Лил если не знает, то блестяще следует интуиции. А уж блондинка, допущенная до деловых отношений с сенатором, просто обязана помнить о чести и достоинстве каждую минуту своей общественной жизни. В теории. На практике же...

— А ты макушку прикрывай. Чтобы не накапало.

Пакеты полетели под ноги раньше, чем Глория закончила говорить, но я еле-еле успел ухватить девчонку за талию.

— А ты... А ты... Думаешь, раз живешь повыше, так тебе все можно? И всех?

Лил бешено дергалась в моих руках, стараясь дотянуться до обидчицы хотя бы кончиками пальцев, а Глория и Карлито явно получали удовольствие. Она — от явленного превосходства, он — от маленькой мести, осуществленной чужими руками. И только Норьега не знал, к какому лагерю примкнуть.

Выступить в защиту дамы? Она и сама прекрасно справилась, так что поздно метаться. К тому же, ссора возникла по несколько щекотливой причине. Но мне почему-то подумалось: Эста растерян вовсе не из-за этого.

У него на глазах, прямо перед носом любимая женщина, казалось бы, принадлежащая к тому же социальному кругу, разделяющая мысли и намерения, улыбается, намеренно причиняя боль той, кому должна помогать искренне и бескорыстно... Есть, от чего застыть на месте.

— Пойдем домой.

— И позволить этой... этой...

— Пойдем, я сказал.

Рассыпавшиеся пакеты остались лежать там же, где упали. На поле проигранного боя. Лил вспомнила о них примерно на полпути к выходу из ярмарочного лабиринта и снова заметалась:

— Мы же забыли... Надо вернуться, а то разберут! Знаешь, сколько тут охотников на чужое добро?

Ага. С одним только-только распрощались. Вернее, с одной.

— Возвращаться — плохая примета. Дороги не будет.

— Ну и пусть не будет! Я не могу, чтобы... Эта женщина, ты видел, как она на тебя смотрела?!

— Забудь.

— Она бы лучше прямо сказала, что ждет тебя в своей постели, так было бы честнее!

Жаркое солнце. Новое, пока еще незнакомое лицо. Яркая ткань на загорелом от ржавчины теле. И препятствий всего ничего: лишь нелепая тощая девчонка. Нищенка из Низины. Зачем же ждать? Вперед, в атаку! А заодно можно потрепать нервы парню, который ходит за тобой хвостом.

— Да плюнь ты на нее.

— И плюнула бы! Если бы ты не вмешался!

В определенных кругах женские драки — изысканное развлечение. Но там участницы хотя бы получают деньги за свое бешенство.

— Хочется опозориться еще больше?

— Это еще почему? Надо отвечать на удар! Иначе себя уважать перестанешь.

— Тебя падре так учил?

Ага, смутилась. Затихла. Позволила поставить себя на землю.

— Не... Все говорят. На улице.

Только вот что-то не все делают. Фелипе заливает свои беды вином. Хозе млеет от катания на лифтах, но даже не помышляет хоть на шаг приблизиться к тому, чтобы видеть эти самые лифты каждый день. Долорес, вместо того, чтобы ухватиться за нежданную удачу, видит во всем подвох и заговор.

Им хорошо в их нишах. А может, плохо, но они все равно не стремятся прорваться куда-то за пределы своего бытия. Весь вопрос, почему? И почему я сам легко сворачиваю на укатанную дорогу, как только появляется такая возможность?

— Ну хорошо, ответила бы ты. Плевком или еще как. Неважно. А что дальше?

— Как это что? Я бы показала...

— Свое недовольство. Свой дурной характер. Еще какую-нибудь чушь. Но разве что-то изменилось бы? Она, все равно останется жительницей Вилла Лимбо. И продолжит задирать нос каждый раз при встрече с тобой. А ты будешь по-прежнему носить метку Низины. Столкнулись, разошлись, и все.

Так волна накатывает на берег. Прилив за приливом. А потом возвращается обратно в океан. И только иногда она набирается достаточно силы, чтобы продвинуться чуть дальше, чем обычно и... Разрушить все на своем пути.

Неужели потребуется еще одна война, чтобы что-то изменилось? Нет. Не дай бог. Если мой голос сможет хоть как-то повлиять на ситуацию, он будет подан против.

— То, о чем ты говоришь, оно... Оно же такое, какое есть. Навсегда.

Совсем посерьезнела. Даже погрустнела.

— Может да, а может, и нет. Если найдутся люди, которые возьмутся за дело...

— Люди?

— Ну, само собой точно ничего не случится.

— Люди...

Она задумчиво уставилась себе под ноги. На каменные плиты площади. Вокруг шумела толпа, перехватывающая друг у друга лакомые дармовые вещички, а Лил стояла посреди этой карусели жизни, неподвижная и напряженная. Натянутая, как струна.

— Или один человек. Так бывает, что хватает и одного.

Вздрогнула. Пошатнулась.

— Ну вот, я же говорил: пойдем домой. Ты устала. Да еще понервничала.

— А тебе не жалко?

— Чего?

— Мы же все бросили... Там.

— Ни капельки не жалко. Я и это могу выбросить. Прямо сейчас. Хочешь?

— Нет, нет, не надо!

Она потянула за ткань, пытаясь помешать. Шов не выдержал такого напора, разошелся.

— Ой! Я все зашью, и будет как новое, вот увидишь!

Откуда эта тяга к тряпью? Как будто оно особенное. Как будто что-то значит для девчонки.

— Надо только ниток найти в цвет... Подожди, я мигом!

Ну хоть отвлеклась от обиды на Глорию, и то ладно. Правда, это ведь может быть и отвлекающий маневр? Наговорила одно, а сама отправилась за другим?

А, и пусть. Ну ее. Хочет расшибить лоб? На здоровье.

О, кстати о здоровье: знакомая физиономия со знакомой папироской в зубах.

— Здравствуйте, доктор.

— И тебе не хворать.

Вега сладко затянулся, поглядывая через чье-то плечо на ближайший прилавок.

— Зашли отовариться?

— Не для себя. Если меня увидят в чем-то из здешнего бесплатного бутика, стыда не оберешься. Я же работаю. Зарабатываю.

— А я думал, спасаете человеческие жизни.

— Одно другому...

Он присмотрелся внимательнее к тому, что для меня было скрыто за спинами, вздохнул и передвинул папиросу из одного уголка рта в другой.

— Поболтаем немного? Про жизни как раз.

В ярмарочном гомоне на нормальную беседу можно было даже не рассчитывать, и мы отправились к выходу. К тишине пустого переулка, вливающегося в соборную площадь.

— Я ведь не бездельничал эти дни.

— Я сказал хоть слово о вас и...

— Не поверишь, мне самому интересно. Что и как. Занятная болезнь оказалась.

— Все-таки болезнь?

— Я бы сравнил ее с раком. Частично. По механике действия.

— А именно?

— Раковые клетки начинают расти, когда получают определенную команду. Кто-то может прожить всю жизнь, имея выявленную предрасположенность, а кто-то, с виду здоровый, как бык, сгорает за месяц. Потому что внешне условия сложились необходимым образом. Так и тут получилось. Тем более, что 'молли' прямым образом созданы для того, чтобы воспринимать внешние воздействия и реагировать на них. Только в нашем случае программа сбилась.

— Какая еще программа?

— Я пообщался с коллегами... Вроде говорил уже об этом, да? Мой приятель по университету, сам сейчас занимающийся преподаванием, подкинул задачку своим аспирантам. Ребята у него талантливые, к тому же молодые, значит, мозги еще не зашоренные... Они выдвинули интересную гипотезу. Я-то думал, имело место просто воздействие, локальная буря или что-то подобное, но тогда бы все постепенно вернулось к исходному виду. Понимаешь? Ну вот как надавить на мышцу, она деформируется под давлением, но если его убрать, срабатывает эластичность тканей и...

— Да, кажется, понимаю.

— Тут тоже должно было сработать. Со временем. Может быть, потребовалось бы много дней, но процесс обязан был начаться. Сразу же после отмены воздействия. А приборы показывают обратное. То есть, вообще ничего не показывают: полная стабильность.

— Хотите сказать...

— Это не я. Это парни. Предположили. Буря или не буря всему виной, но она вмешалась в структуру 'молли'. В самую начинку. Сбила настройки так, что теперь эти маленькие дряни видят мир через... В общем, иначе видят. Делать продолжают то, что и делали: восстанавливают равновесие. Только уравновешивают, черт знает с чем!

Я поймал себя на мысли, что посматриваю на папироску во рту Веги. С вожделением.

— И... Можно хоть как-то...

— Не знаю. Вот честно, не знаю. Верить и надеяться можно. И нужно.

— Спасибо, что рассказали.

— Да ну, не за что. Буду держать тебя в курсе. А ты ничего не хочешь мне сказать? — Взгляд доктора стал темнее темного.

— О чем?

— Я не сторонник всяких дурацких теорий, но... Уж больно складно все выходит. И знаешь, на что похоже? До жути похоже.

— Понятия не имею.

— Опыты. Испытания. И вряд ли эта штука предназначена для добрых дел. А ты...

Вега вдохнул дым, прищуриваясь.

— Нет, слишком молодой. Тебе бы не доверили. В руки бы не дали. Вот отбирать кандидатуры, наблюдать, присутствовать, отмечать впечатления и все прочее — это да.

Забористая трава у него. Надо бы познакомиться поближе. Подружиться. Получить доступ на плантацию.

— И места удобные для работы: в Низине вообще никто никого не хватится. Вот с водителем только оплошали немного...

— Думайте, что хотите.

— Так и буду делать, спасибо за разрешение. Но если я хоть немного прав в своих выводах... Может, при случае замолвишь словечко? Врачи всегда и всем нужны.

И этот туда же. Из той же когорты. Вместо того, чтобы бить общенародную тревогу, мол, город подвергают опасности испытаниями нового страшного оружия — молчок. Все нормально, все обычно, все привычно.

— Вам бы тоже к врачу обратиться.

— К психиатру, что ли?

— К наркологу.

Он захохотал. И хохотал все время, пока я шел обратно к площади. Туда, где Лил должна была уже либо найти нитки, либо устроить кровавое побоище.

* * *

— Уж лучше бы ты с ней переспал.

Надо было хорошо знать Хозе, чтобы понять всю глубину его уныния. Несведущий зритель не обратил бы внимания: ну, ворчит человек, с кем не бывает? Позанудствует и перестанет, как говорится. Только тот, кому коротышка-мусорщик иногда приоткрывал душу, мог представить, насколько...

— От тебя ведь не убыло бы? Да и бабенка в самом соку.

Такой поворот мыслей означал, что мой напарник морально был готов приложить и свою руку к удовлетворению потребностей начальницы. Ну или не руку, а что-нибудь другое. По обстоятельствам.

— Может, еще не поздно, а?

Если бы все было так просто! Хотя, если вспомнить ту же Магдалину, неизвестно, что лучше, вражда личная или профессиональная. Одно дело, когда защищаешь сердечные завоевания, и совсем другое, когда покушаются на положение, которое ты занимаешь в обществе. Очень немногие ставят первое выше второго. И я не из их числа.

Два человека это всего лишь два человека. Зачастую вскоре появляются третий, четвертый, пятый... До дюжины доходит, если здоровье позволяет. Но глаза на тебя смотрят всегда одни и те же. Замыленные привычкой. Ты знаешь, чего от них ожидать, наизусть знаешь. Хорошо? Да вроде неплохо. И все же что-то внутри, то ли рядом с сердцем, то ли ближе к животу, время от времени настойчиво требует новизны. Всплеска. Вспышки. Взрыва. Неожиданного и неуправляемого.

А когда этот момент проходит, только и остается скорбно признать:

— Поздно.

Вздох. Тяжелый-тяжелый.

— А если...

— Перебесится. Надо подождать. Немного.

— Твоими бы устами!

Выходной день не примирил Долорес с ее подозрениями и опасениями, поэтому с утра пораньше нас ждал новый наряд-приказ. И судя по унынию на лице Хозе, не самый воодушевляющий.

— Да и мы не переломимся. В первый раз, что ли?

Напряженная пауза.

— Вообще-то, в первый.

Ага, понятно. Неизвестность томит?

— Смертельного там точно ничего не будет.

Очередной вздох.

Наш путь лежал через весь город. От дальней границы Вилла Лимбо до старых намывных территорий.

Сейчас никто бы не подумал, что под мостовой и кварталами жилых домов когда-то не было и намека на земную твердь. Правда, поначалу ставили только сваи — так было дешевле и быстрее. Потом постепенно сменили технологию на затратную, зато психологически более приемлемую для жителей. Не знаю, было бы мне страшно жить над водой или нет, но многих вынужденных переселенцев такая ситуация пугала. Наверное, после долгого путешествия по океану, сопровождавшегося...

Погибло много людей. Точное количество жертв до сих пор не подсчитано, если верить официальным отчетам. И как говорил Джозеф, торопиться с этими цифрами никто не будет. Потому что окончательный итог не принесет миру успокоения, а сделает все ровно наоборот.

— Почти приехали.

Застройка сменилась полосой густых зеленых кустов, а та промелькнула и оборвалась, открывая взгляду пространство. Пустынное, но не пустое: портовые сооружения далекими горами громоздились слева и справа, а прямо перед нами расстилались поля биореакторов.

Я гулял тут только однажды. На торжественном пуске последнего слова техники в эксплуатацию. Было шумно, празднично, пафосно. Выпивали и закусывали, слушали вдохновенные речи, аплодировали и все такое. Обычная рутина. Правда, тогда блеска и жизни в этом месте присутствовало не в пример больше. А сейчас...

С высоты птичьего полета рисунок каналов и накопителей выглядел затейливо и нарядно. С высоты человеческого роста — странновато и слегка пугающе. Как лабиринт, построенный неведомыми титанами. Неважно, что весь он был только в плоскости, вровень с поверхностью земли: решетчатые полосы, под которыми еле ощутимо колыхалась темнота, прямо скажем, не просились под ноги. А еще, когда ветер на пару секунд остановил свое движение, первый же вдох заполнил нос сладковатым ароматом. Не особенно противным, но желания им дышать тоже не вызывающим.