Сгоревшие сказки

Не то чтобы она ждала, что хоть кто-нибудь поверит в сказки.

— А что же было потом? — девочка принялась шумно разворачивать конфету, последнюю из шоколадных, которую она выудила с самого дна чашки.

— Потом? — протянула баба Глаша, ненадолго отвлекаясь от своих сверкающих спиц. — Я могу сказать, что все жили долго и счастливо. Это будет достаточно?

Девочка помотала головой и отправила конфету в рот. Её брат со слабой надеждой потянулся к чашке, но там остались только эти препротивные карамельки с красным раком на обёртке.

— Мама говорит, что никаких "долго и счастливо" не бывает.

Спицы замерли в воздухе, и баба Глаша всё-таки решила отложить вязание.

— А что думаешь ты?

Она произнесла это почти заговорческим шёпотом, настолько доверительным, что откликнулась, внезапно, вовсе не девчонка.

— Я думаю, что очень даже бывает. Может, все эти истории где-то и вправду случались, — сказал брат и тут же зажал рот руками, словно испугался, что произнёс это вслух.

Но никто не засмеялся. Даже его надоедливая сестра, захапавшая последнее вкусное угощение.

— А, может, случается прямо сейчас, — продолжила баба Глаша, прищурив один глаз, словно готовилась просунуть нить в иголку.

— Вы ведьма, — заявила девчонка, болтая ногами и облизывая обёртку от конфеты. Батареи работали исправно, в комнате было даже немного жарко, хотя на улице лютовал мороз. Неудивительно, что шоколад таял не только на языке.

— Самая настоящая, — спокойно согласилась баба Глаша, откидываясь обратно в своё кресло и возвращаясь к вязанию. — И вы только что спокойно съели все ведьминские сладости.

Мальчик обеспокоенно глянул на сестру, но та даже не прекратила облизывать фантик.

— Вы — добрая ведьма.

— С чего это ты решила?

— У вас кот, — просто пожала плечами девчонка, и на колени к старушке тут же запрыгнуло огромное пушистое чудовище, местное музейное достояние. Которого, естественно, звали Баюн.

Оба частенько потом забегали к бабе Глаше на чай — обычно по пятницам, когда заканчивались школьные уроки, и можно было слушать истории сумасшедшей старушки хоть до самого вечера. Сами же они ещё не чокнулись настолько, чтобы не откладывать домашнее задание на выходные. Родители нарадоваться не могли: какие же умные у них детки, сами в музей бегают, слушают тамошних сотрудников и умнеют ещё больше.

Что ж, иногда сказки — лучшие учителя.

Однажды наступила пятница, в которую близнецы не пришли на чай. А за ней — ещё одна.

Через месяц баба Глаща прочла в газете заметку о маньяке, которого обнаружили буквально по следу из хлебных крошек: последняя жертва, пропавший пару недель назад мальчик каким-то образом смог связаться с сестрой с помощью выброшенных из кармана конфет.

— Они не вернутся сюда, — произнёс знакомый уже голос под самым ухом у бабы Глаши, которая была так погружена в чтение, что не заметила, как к ней подошли.

"И нечего так подкрадываться" хотелось сказать музейной смотрительнице. "Это уже не смешно". "Опять моя тень выглядит так, словно мне не принадлежит". "Прекрати".

Но вместо этого она сказала:

— Зато они оба в порядке.

Может, её слова далеки от правды. Может, стоило сказать "Зато они оба живы".

— Я не сказал, что они не вернутся сюда никогда. Однажды они придут.

— Это ведь твоих рук дело? — баба Глаша не выдержала. Слишком хорошо она узнала этих мальчика и девочку — как детей, которых у неё никогда не было, как внуков, которым неоткуда взяться.

Он не ответил, да это и не было нужно. Старушка и так знала, что его. Как в сказке: брат и сестра победили зло вдвоём, а то, что они уже никогда не будут прежними... Что ж, об этом умалчивают все сказки.

— Что я тогда им скажу? — прошептала баба Глаша, откладывая в сторону газету. Не самая лучшая идея — вновь вернуться в мир новостей. Не самая лучшая.

— Ты расскажешь им сказку, конечно, — ответил Закрывающий или, может быть, Открывающий. Тот, что иногда был немного злом, но чаще всего — бессильным. И вовсе не Единым.

И однажды наступила пятница, и близнецы пришли: рука в руке, робкие, немного больные улыбки, крепко сжатые пальцы. Так, что ни одна ведьма не расцепит, ни добрая, ни злая.

Баба Глаша заварила чаю и вытащила из буфета печенья — никаких пока конфет. Потом она уселась в своё кресло, на колени ей прыгнул Баюн, и под его мерное мурчание музейная смотрительница начала рассказывать истории.

Её тень тогда истончилась и сделалась похожей на тень той, что знала все сказки на свете.

В этой истории было множество людей, которые воевали из-за одной единственной ошибки. В ней была боль, и ужасы, и потери, но была и надежда, и улыбки, и то, ради чего стоило бороться. В ней была даже сама баба Глаша, пусть и на самом отшибе, у входа, помогающая Безымянному богу не впускать ненужных и не выпускать нужных. В ней была Башня, которая однажды обрушилась, и обломки её попали туда, где начинаются все истории — те, что уже были рассказаны, и те, что ещё никто никогда не слышал, и даже те, которые никогда не услышат.

В серых декабрьских днях, освещаемых гирляндами и светом верящих в чудеса сердец, можно встретить волшебника. Его сложно заметить, если вам больше десяти лет, и вы больше не верите ни во что, даже в деньги — и ещё сложнее с ним поговорить. Но если вам удастся — ждите в жизни перемен.

Этот волшебник — не человек вовсе. У него не осталось имени, которого его к кому-нибудь привязало. У него не осталось дома, в который он мог бы вернуться. О нём помнит всего один человек в этом мире, да и тот — сварливая престарелая вахтёрша. Выглядит он, как человек, всего несколько раз в год.

Тогда он возвращается к одному из огороженных участков на окраине города: здесь когда-то стояла пятиэтажка, но совсем недавно рухнула. То ли от старости, то по ряду других причин. В ней никто не жил, и городской совет, скорее, обрадовался освободившемуся месту. Теперь можно построить на месте дома торговый центр. Или новую заправку. Или, если насядут зелёные, разбить тут небольшой парк.

У развалин этому человеку без имени, этому волшебнику, кажется, что когда-то он всё-таки на что-то откликался. То ли на странное "Сезам", то ли на не менее странное "Феникс", то ли на более приземлённое "Али"... Но это не важно. Важно — оставаться здесь, где всем им, сломанным и ужасным, самое место. Где ткань мироздания такая плотная, что на ней не вышить ни один новый узор. Где люди почти перестали верить в сказки. Где есть собственные законы, которые постоянно нарушают друг друга, а иногда — только иногда — вдруг становятся так похожи на сказочные.

Сломанные Законы остались по ту сторону Дверей, в мире, в котором им не было места.

Он бродит по миру, невидимый и серый, тот, что когда-то звался Сезамом, Фениксом, Али и даже богом, пусть и Безымянным — и рядом с ним скользят его тени, совсем на него не похожие.

В мире, где сказки пылятся на полках и оживают только тогда, кто их читают, у Законов нет былой силы. Но иногда, когда их безумие берёт вверх над окружающими реалиями, они влияют на людские жизни. Сказка не длится вечно, но всё же длится: находятся потерянные дети, умирают богатые наследники, служанки становятся принцессами. Их не всегда ждёт счастливый конец, но он всегда есть — конец их истории.

Настоящие сказки были могучими, порой не подчинявшимися законам или строившими законы сами для себя. Земля, в которой брали начало все настоящие сказки, была единой: истории появлялись, одна перетекала в другую, и они никогда не заканчивались. Истории изменяли друг друга и самих себя, не ведая уже о безумных Законах, постоянно переделывая своим собственные, если на то была причина, и принимали в себя тех, кто жил когда-то в Сторожевой Башне.

Все они — сказочные беженцы и выходцы из серого мира — помнили о Башне, как о странном сне... настолько странном, что он не мог не быть правдой. Они рассыпались по миру, который был истоком всех историй, как осколки тролльего зеркала. Кто-то, падая, набил много шишек и синяков тому, на кого приземлился. Кто-то — случалось и такое — сразу же находил путь в чьё-то сердце. А кто-то поднимался, отряхивался и шёл искать свою единственную дорогу.

Каждый из них стал началом своей истории и продолжением чьей-то ещё.

Вера Алая очнулась в дремучем лесу, с волосами, запутавшимися в зарослях ежевики. Когда девушка, наконец, смогла выбраться, научив при этом всех зверушек в округе цветастым выражениям, она начала искать вовсе не выход из леса — ведь в таких дремучих лесах и должны обитать пригрезившиеся ей волки.

Артур, новоявленный английский король, очутился в королевской спальне под одним из самых пыльных паланкинов, которые он только видел в своей жизни. Он обошёл весь замок трижды, но не нашёл в нём ни одной живой души. И тогда он решил искать заросли терновника из своего очень странного сна — или хотя бы камень, в котором кто-то по доброте душевной оставил волшебный меч.

Гэйслин и Арда выбрались из пряничного домика, чья зефирная крыша смягчила их падение. Оба чувствовали себя так, словно потеряли что-то, чего уже никогда не вернуть — но знали, что они всё ещё есть друг у друга. Брат с сестрой пошли прочь от домика ведьмы, и младший рассыпал за собой горсти временного песка, а старшая вдруг ясно увидела, как однажды встретит всех своих друзей из сна. Всех до единого.

Бен проснулся от холода: тонкие ледяные пальцы обвивали его шею. Изо рта вырывался пар, голова, покоившаяся на чьих-то коленях, немного побаливала, крылья тоже, но в остальном... Фэнь попытался ими пошевелить и краем глаза заметил, что маховые, самые длинные перья сделались синими. В тон тапочкам со снежинками из его самого правдивого на свете сна.

Над головой Фэнхуана шумело чужое дыхание, и сияли тысячами красок северные огни, словно выпрыгнувшие из рассказов матери.

И когда они все нашли то, что было потеряно, их истории на этом не закончились.

На самом деле, сказки не заканчиваются вовсе. Даже если были когда-то сломаны.

Пенза - Посопная Пелетьма - Урал - Грабово

август 2013 — декабрь 2014