<Думаю, ты ошибаешься>, — мягко сказал ему Уолшарно, — <но скакуны думают не так, как двуногие. Возможно, это просто одна из тех вещей, которые мы не очень хорошо понимаем. Но независимо от того, готов ты признаться в этом даже самому себе или нет, этот твой выбор тяжел на твоем сердце, брат.>
— О, да, — полушепотом произнес Базел. — Это так. И все же это то, что есть, и я не стану позорить ее, пытаясь сделать из этого то, чем оно не является.
Уолшарно ничего не ответил на это словами, но его любящая поддержка излилась через Базела, и градани прислонился к нему, как мог бы физически прислониться к высокому, теплому боку жеребца, черпая в нем утешение. Он постоял там еще несколько минут, не двигаясь, затем встряхнулся и продолжил подниматься по лестнице.
— Добро пожаловать домой, милорд! — Тала Варлон, очевидно, ожидала его прибытия, и она приветствовала его широкой улыбкой, открывая дверь башни. — Мы скучали по тебе!
— Ах, а я по тебе! — ответил Базел, почти естественно улыбаясь ей и заключая в теплые объятия. Он поднял ее и крепко поцеловал в щеку, а она рассмеялась и шлепнула его.
— Прекрати сейчас же! — сказала она ему. — Я почтенная пожилая женщина, да будет тебе известно!
— Да, — вздохнул он с глубоким, притворным сожалением, качая головой, когда поставил ее на ноги. — И печальное разочарование, которое постигало меня на протяжении многих лет!
Она снова засмеялась, нежно улыбаясь ему, и он вспомнил перепуганную навахкскую "экономку", которая помогла ему переправить Фарму в безопасное место, несмотря на то, что она понимала, что с ней случилось бы, если бы Чарнаж поймал пытающуюся сбежать отчаявшуюся молодую горничную. Ее собственный сын был давно мертв, но как неформальная глава его семьи здесь, в Хиллгарде, она стала для него почти второй матерью и, очевидно, приемной матерью для каждого члена Ордена Томанака, когда они приходили на зов. Она заботилась о нем и Брандарке гораздо лучше, чем они того заслуживали, с нежностью подумал он, и это даже не считая ее стряпни!
— А леди Хэйната накормила вас, милорд? — спросила она теперь, проницательно глядя на него.
— Конечно, — признал он, решив не упоминать тот факт, что он съел гораздо меньше, чем обычно. Еда, как всегда, была превосходной, но рыжеволосая молодая женщина, сидевшая за столом напротив него, заставила его желудок сжаться, и вкусная еда превратилась у него во рту во что-то очень похожее на опилки.
— Думаю, мне давно пора быть в постели, — продолжил он, улыбаясь ей сверху вниз, и она улыбнулась в ответ, навострив уши.
— Без сомнения, ты прав, милорд, — согласилась она и склонила голову набок. — Теперь, когда ты упомянул об этом, ты действительно выглядишь усталым, и почему бы не выглядеть так после целого дня скачки верхом, чтобы добраться сюда? — Она сделала приглашающий жест в сторону внутренней лестницы, ведущей в его спальню, размахивая обеими руками. — Иди! Уверена, что утром ты почувствуешь себя лучше.
— Без сомнения, тут ты права, — сказал он, кивнув ей, и направился к лестнице.
Брандарк после обеда извинился и отправился в Балтар, где, конечно, уже обходил свои любимые постоялые дворы и таверны со своей балалайкой. Маловероятно, что он вернется задолго до рассвета, если и вернется, и губы Базела дрогнули от удовольствия при этой мысли, пока он поднимался по лестнице. Если бы ему повезло, Брандарк к утру сочинил бы новый куплет к "Песне о Базеле Кровавой Руке", чтобы "соответствующим образом" описать попытку убийства Теллиана. В конце концов, он почти год не добавлял ничего нового к этой проклятой песенке, а ничто настолько хорошее не могло длиться вечно.
Он усмехнулся про себя, когда добрался до лестничной площадки, открыл дверь, шагнул через нее... и замер.
— Привет, Базел, — сказала Лиана Хэйнатафресса. — Я ждала тебя.
Базел стоял в открытом дверном проеме, слегка наклонив голову, как это было необходимо, чтобы протиснуться сквозь дверные проемы даже в замке сотойи, и смотрел на нее. Она сидела, скрестив ноги, в ногах его кровати в кожаных бриджах и дублете, которые не могли придать ей даже отдаленно мужественный вид, как бы они ни старались, и слегка склонила голову набок.
— Ты собираешься просто стоять там всю ночь? — мягко спросила она, и он встряхнулся, очень медленно вошел в комнату и закрыл за собой дверь.
— Это лучше, — сказала она с легкой улыбкой. — Почему бы тебе не присесть?
Она указала на одно из кресел, изготовленных бароном Теллианом по заказу градани, и Базел опустился в него, не сводя с нее глаз. Она оглянулась на него, изящно приподняв бровь, и он встряхнулся.
— Девушка, — начал он, затем исправился. — Госпожа Лиана, я думаю о том, что вам не следует быть здесь, — сказал он.
— Нет? — Она задумчиво посмотрела на него, затем пожала плечами. — Почему бы и нет? — просто спросила она.
— Почему бы и нет?! — мгновение он пристально смотрел на нее. — Потому что...
Он замолчал, и ее улыбка стала немного шире. Веселье плясало в ее зеленых глазах, и все же в этой улыбке была нотка нежности, которая пела в его сердце. Однако это была песня, которую он не имел права слушать. Он твердо сказал себе это, и его ноздри раздулись, когда он сделал глубокий решительный вдох. Но она заговорила раньше, чем он смог.
— Базел, — сказала она, — через два дня мне исполнится двадцать один. Это законный возраст даже для дворянки сотойи, не говоря уже о деве войны! На случай, если это ускользнуло от твоего внимания, это означает, что я достаточно взрослая, чтобы самостоятельно решать, где мне следует быть, а где нет.
— Тогда я думаю, что ты сошла с ума, — сказал Базел с некоторой резкостью. — Или может быть так, как то, что я действительно ищу, сводит с ума!
Это вырвалось сурово, с грохотом из его массивной груди, и он нахмурил брови, хмуро глядя на нее свирепым взглядом, от которого у сильных мужчин подкашивались колени больше раз, чем он мог сосчитать.
Она рассмеялась.
— О, нет, Базел! — Она покачала головой. — Обещаю тебе, я никогда не была менее глупой за всю свою жизнь!
— Но...
— Нет. — Она мягко произнесла это единственное слово, прерывая его, и снова покачала головой. — Нет. Я никуда не уйду, милорд защитник. Не от чего-то, чего я так долго ждала. И не раньше, чем ты скажешь мне под присягой защитника, что это то, чего ты действительно хочешь. Не то, чего, по твоему мнению, ты должен хотеть, а то, чего действительно желаешь.
Он открыл рот... и замер.
Он сидел так несколько мгновений, затем глубоко вздохнул, и его уши наполовину прижались, когда он посмотрел на нее.
— Дело не в желаниях, девочка, — сказал он тогда очень мягко. — Речь идет о правильном и неправильном. И мне должно быть стыдно за себя, и я стыжусь того, о чем сейчас думаю.
— Почему? — тихо спросила она. Его брови поползли вверх, но она продолжила тем же спокойным тоном. — Однажды я спросила даму Кериту о защитниках Томанака и о целибате. — Слабейший румянец окрасил ее скулы, но ее зеленые глаза ни разу не дрогнули. — И я помню одну из вещей, которые она сказала мне, практически слово в слово. Она сказала: "Все Боги Света празднуют жизнь, и я не могу придумать ничего более "жизнеутверждающего", чем объятия любящих, разделяемых физических отношений". Была ли она неправа в этом?
Базел долго смотрел в эти глаза.
— Нет, — сказал он наконец. — Но это не так просто, как все это, и ты хорошо это знаешь. Нравится тебе это или нет, но ты все еще дочь своего отца и человек, в то время как я — нет. И несмотря на то, что ты можешь быть "совершеннолетней", ты больше чем наполовину моложе меня.
— И? — Она подняла бровь, глядя на него, и на мгновение у него возникло абсурдное впечатление, что она была старше его. Его глаза расширились от ужаса, и она рассмеялась глубоким горловым смехом. — Базел, во-первых, я родилась и выросла как дворянка сотойи, дочь барона. Ты помнишь, что это значит? О помолвке, которую мне предложили, когда мне было меньше пятнадцати лет, с Рултом Блэкхиллом...который тогда был на четыре года старше тебя нынешнего? — Она фыркнула. — Ты был прав, отец никогда бы этого не одобрил, но Совет одобрил бы, и я даже не могу начать считать количество других отцов, которые одобрили бы это или брак с еще большей разницей в годах, чем этот, если уж на то пошло! Так что ты не собираешься шокировать никого из сотойи, указывая на разницу в нашем возрасте.
— Я не сотойи, так получилось, — сказал он. — Нет, и прежде чем ты это скажешь, это и не твои девы войны. Это я, девочка. Я слишком стар для таких, как ты.
— Тебе придется придумать что-нибудь получше, Базел, — сказала она, и он никогда не слышал такой смеси смеха и нежности в голосе. — Как долго живут градани? — она спросила его.
— Это не относится к нам. — Он услышал нотки чего-то очень похожего на отчаяние, прокрадывающиеся в его собственный голос, и мысленно встряхнулся. — Не так уж вероятно, что защитник Томанака доживет до старости, какой бы дорогой он ни шел, — сказал он ей, храбро собираясь с силами.
— И это должно помешать одному из его защитников когда-либо открыть свою жизнь любви? — мягко спросила его Лиана. — Неужели его защитники настолько трусливы, Базел? Что не желают принять жизнь, которую они должны защищать для всех? Или они должны защищать это только для всех остальных?
— Я, — он сделал паузу, затем поднял правую руку, протягивая ее к ней ладонью вверх. — Меня пугает не мысль о том, что я умру раньше тебя, девочка, — сказал он очень, очень тихо, — хотя так и должно быть. Да, и мне стыдно, что это не так.
— Ты не должен быть таким, — мягко сказала она. — И ты все еще не ответил на мой вопрос. Как долго живут градани? — Он посмотрел на нее, упрямо или, возможно, отчаянно молча, и она пожала плечами. — Двести лет, вот сколько, — сказала она ему, — а люди, даже сотойи, редко живут дольше ста. Так что, когда дело доходит до этого, любимый, ты моложе меня.
Странная, огненная сосулька прошла сквозь него, когда она назвала его "любимым", но он покачал головой.
— Это не так, — сказал он.
— Значит, дама Керита была еще ребенком, когда ты ее встретил? — бросила вызов Лиана. Его уши прижались от вопроса, а ее зеленые глаза сверкнули. — По-моему, ей было тридцать лет. И как долго она была защитницей Томанака? Полагаю, она была всего на два года старше меня нынешней, когда Он принял ее на службу в качестве одного из Своих мечей, не так ли? А до этого она почти три года тренировалась для Ордена! У Бога войны есть привычка принимать клятвы детей, Базел?
Он уставился на нее, пытаясь найти ответ на ее бессовестный вопрос, и она снова улыбнулась. Затем она поднялась, разворачиваясь из изножья его кровати с натренированной грацией девы войны. Она стояла перед ним, такая высокая для человеческой женщины, но такая нежная и миниатюрная, почти крошечная рядом с градани-Конокрадом, и защитник, который без страха смотрел в лицо демонам, монстрам, созданиям нежити и даже аватару самого Бога Тьмы, почувствовал, что дрожит, как ребенок.
— Прежде чем я сбежала к девам войны, Базел, ты сказал мне, что любой мужчина с его умом должен понимать, что лучше иметь кого-то, кто может помочь, когда жизнь подкидывает ему проблемы. И что он должен быть достаточно умен, чтобы желать жену с мозгами, по крайней мере, такими же хорошими, как у него самого. Я не знаю насчет мозгов, и из-за устава я не могу стать тебе женой, которую закон когда-либо признал бы, но вот что я могу тебе предложить: сердце, которое любит тебя. Сердце, которое любит тебя, Базел Бахнаксон, а не какого-то романтического, воображаемого защитника из песен и историй. Ты тот защитник, которого ждут песни и истории, но это не тот человек, которого я люблю. На самом деле я люблю не того, кем он видится другим, а человека. Этот человек столь же нежный, сколь и сильный. Человек, который пытается скрыть размер своего сердца от мира... и с треском терпит неудачу, потому что он никогда не сможет отвернуться от чужого горя. Мужчина, который обращался с испуганной девушкой как с равной себе. Кто проявил к ней уважение, выслушав по-настоящему то, что она хотела сказать, и кто нашел время, чтобы понять, почему она была напугана. Мужчина, Базел. Не герой, не защитник, не воин, помазанный богами... просто мужчина. Хороший человек. Любящий мужчина. Человек, который верен своим друзьям, своему слову и своему долгу и которого, я знаю, никакая сила на земле или в аду никогда не заставит предать мое доверие и мою любовь. Вот кого я люблю, Базел Бахнаксон. Можешь ли ты честно сказать мне, что он меня не любит?
Между ними повисло молчание, а затем он закрыл глаза, прижав свои лисьи уши к черепу.
— Нет. — Произнесенное шепотом слово было вытянуто из него так тихо, что даже слух градани мог бы не уловить его трепещущий призрак. — Нет, я не могу тебе этого сказать, и да простят меня за это все боги.
— Почему? — Она придвинулась ближе, встав прямо перед ним, и обхватила его лицо ладонями. Его глаза снова открылись, и она улыбнулась в них, ее голос был нежным. — Здесь нечего прощать, любовь моя.
— Девочка, девочка, — он почувствовал, что падает в эти ее зеленые глаза, и снова поднял правую руку, на этот раз, чтобы коснуться ее щеки с нежностью птичьего крыла. — Я градани, Лиана, а ты человек. У нас, градани, не так много детей, но это больше, чем когда-либо могли бы сделать люди и градани. И если это случится так, как случилось с нами, ты никогда не увидишь внука, потому что дети людей и градани бесплодны.
— Ты не единственный, кто когда-либо обсуждал это с Венситом, Базел, — сказала она ему, наклоняясь ближе, пока их лбы не соприкоснулись. — Я всегда это знала. И мне все равно.
Он издал звук, в котором смешались протест и недоверие, и она покачала головой, все еще прижимаясь лбом к его лбу.
— Я не сказала, что это не имеет значения, — мягко сказала она. — Я сказала, что мне все равно, потому что я бы вышла за тебя, я вышла за тебя перед всеми богами, что бы ни говорилось в хартии о браках дев войны перед законом, даже зная, что у нас никогда не будет ребенка. Если бы это случилось, я бы растила этого ребенка с тобой в любви и счастье, и я бы дорожила каждым моментом, проведенным с ним. Но я дева войны, Базел, а девы войны знают, что в жизни есть нечто большее, чем рождение детей, как бы чудесно это ни было — познать эту особую радость. Что ж, в жизни есть нечто большее, чем быть мужчиной, любовником и мужем, чем просто заводить детей. Если боги сочтут нужным даровать нам этот дар, это наполнит меня большей радостью, чем я когда-либо могла бы описать, но что бы ты ни думал о моем возрасте, я сама уже не ребенок. Молодая, да; я отдаю себе должное. Но я знаю, что действительно важно для меня. Я потратила больше часов, чем ты можешь себе представить, размышляя об этом, и я сделала свой выбор. Я хочу тебя, просто Базела Бахнаксона, и этого будет достаточно. Если нам будут дарованы дети, тогда мое сердце переполнится... но только потому, что ты уже наполнил его до краев.
