Солнце, медленно выкатывающееся из-за деревьев, показалось более, чем наполовину. Уж на что я морозостоек, но окончания восхода лучше не дожидаться. Я ещё не пал так низко, чтобы терпеть этот жуткий холод только чтобы проверить, возможно ли в моем нынешнем состоянии простудиться.
Развернувшись, я слезаю с нагробия. Тёплого, даже жаркого, после недавнего полнолуния, камня. Кто бы ты ни была, Абигейл Твистли, спасибо тебе или твоим родным. Ну, или кто там расщедрился на такой удобный памятник в виде усечённой пирамиды из природного гранита.
Традиционно поблагодарив ту, чьё имя значилось на этом, таком удобном, камне, я пошёл дальше, вглубь. Скоро восход закончится, и вместо привычной, почти приятной, прохлады, температура воздуха по ощущениям уйдёт в глубокий минус. За оставшийся до похолодания промежуток времени, я вполне успею дойти, куда надо. Если, конечно, не отвлекусь по своему обыкновению.
Деревья медленно поворачиваются навстречу солнцу, раскрывая свои листья. Для них этот свет несёт тепло, как и должно быть. И сейчас, в отличии от ночи, они создают такую приятную, густую, тёплую, тень. Именно в неё я ныряю, сворачивая с привычного пути. Пусть идти придётся чуть дольше, двадцать с чем-то минут вместо семи-десяти. Зато в тепле.
Наверное, кому-то моя жизнь покажется занимательной. Солнечные лучи вызывают ощущение холода, в отличие от лунных. Если всю ночь проторчать под полуночным светом, то может появиться своеобразный, бело-серебристый, загар. Ну, или как там следует называть изменение пигментации кожи под воздействием лунного света? Ах, да. Ещё можно через стены проходить. И есть не хочется. И можно появиться перед запоздавшим посетителем или мальчишками, пришедшими ночью на кладбище, и наговорить им гадостей, и ничего за это не будет.
Правда, есть и обратные стороны. Руки на солнце превращаются в отвратительно холодящие ледышки, которые затем приходится мучительно долго отогревать. Сгоревшая от избытка лунного света кожа зудит и слезает клочками. А почесать самого себя будучи призраком — та ещё задача. Да и со стенами хватает нюансов, часть из которых я открываю до сих пор, несмотря на десять лет жизни только на этом кладбище. И сколько не маши руками перед этими, которые куда ближе к деревьям, чем ко мне — ничего не получится. Разве что, они чувствуют лёгкое беспокойство, если часть меня оказывается в их теле. Например, я как-то ради эксперимента, полностью залез в тело какого-то толстого мужика, пришедшего на могилу неких Эвансов в компании похожей на лошадь жены и сынка-клона. Тот, кажется, только чуть вздронул, как от мурашек. Помнится, и у меня такое было когда-то. Сидишь себе, что-то делашеь. А потом раз — и как будто слабенько током ударило, и волна слабого холода пробежала по телу.
И — ничего. Я не почувствовал ни холода, ни тепла. И даже, вопреки тайным надеждам, не смог управлять его телом. А ведь была надежда. Ну, с другой стороны, отрицательный результат — это хоть что-то.
В общем, эта форма существования, как по мне, не хуже и не лучше прежней. Разве что, люди поменьше достают. Даже если живёшь на кладбище, избыток активности живых приходится на день, когда вылезать из узилища-конуры как-то неохота. Летом, в полдень, да на солнце...
Так, вот бетонный памятник ещё каким-то деятелям. Кстати. Елси кто-нибудь слышит мои мысли. Граждане! Не делайте памятники из бетона! Очень вас прошу! Это ни фига не природный материал. Может, потому-то и держит тепло ночи даже хуже, чем старое дерево. То ли дело старый-добрый гранит. Да и даже мрамор неплох.
Пройдя мимо неровной бетонной фигуры, мне лично напоминающий спинной плавник попавшей под винт акулы, я обошёл сложенную из каменный блоков стену и прошёл сквозь железную решётку. Ничего сложного, кстати. Главное, как я понял, условие — это пройти дверь вскоре после установки, когда материал помнит тепло рук человеческих. Потому как если протянуть подольше — стальная дверь во что-то там перерождается. Может, это как-то связано с легендами о мёртвом железе, которыми я никогда не увлекался. А может, там, во втором на всё кладбище полноценном склепе с каменными стенами, просто дверь из другой стали.
Внутри всё также. Стены слабо светятся ровным, анколпенным лунным светом. Когда он начнёт гаснуть, как раз пройдёт двенадать часов, и я смогу выбраться на поверхность без риска получить обморожение.
— Привет — говорю я табличкам с именами, после чего сажусь в правом ближнем углу. Это моё обычное место.
Пальцами беру шарик для пинг-понга, неведомым образом, закатившийсыя сюда. Такое ощущение, что я пытаюсь сдвинуть пудовую гирю.
Медленно, словно нехотя, шарик сдвигается под моими пальцами. На мелкой плитке пола, это особенно заметно. Буквально на миллиметр, но и это неплохо. Кажется, раньше он был чуточку тяжелее.
Я снова пытаюсь сдвинуть шарик. И буду пытаться снова, пока не потускнеет нижний ряд камней стен. Они впитали меньше лунного света, и, по моим расчётам, в это время года должны гаснуть к часу дня. Имен тогда, перестав тренировать пальцы, я буду пытаться сдинуть тоненькую веточку. Двумя руками.
А потом снова выйду отсюда, чтобы погреться в свете убывающей луны. И, быть может, погулять по городу, пугая кошек и собак. Животные-то меня чуют. Вон, даже давешний ужик, увидев меня, стремительно уполз.
Луна светит сквозь листья, согревая понемногу. Очередной летний день, полный промозглого, холодного света, позади. По моим расчётам, ещё дней сорок, и начнётся что-то вроде глобального потепления. Солнце станет реже показываться из-за туч, точки восхода и заката станут ближе друг к другу, а с деревьев облетит листва. Возможно, мне снова повезёт, и будут целые дни без солнца. Или же наоборот, ясные, лунные ночи. Впрочем, мне хватит и узкого месяца, чтобы согреться. Всё же, в полнолуние, свет Селены слишком ярок. Даже обгореть можно с непривычки.
Гранитная фигура ещё сохранила в себе немного солнечного холода. Но совсем мало. Осталось чуть-чуть потерпеть, и лунный свет выгонит из камня память о дне. А пока можно половить всем телом потоки тепла и света, думая о том, что же делать дальше.
Может, пойти побродить по городу? Хотя вокруге и нет ничего особенно интересного, что не было бы осмотрено. Забираться же дальше, за пределы обследованных кварталов, опасно. Всё же, скоро день, а прятаться в чьём-нибудь подвале, среди труб и бульканья, гордость не позволяет. Проверять же, что будет от избытка солнечного света, не велит инстинкт самосохранения.
Странное ощущение кого-то чужого возникает откуда-то слева. Интересно. Давно я ничего подобного не ощущал. С самых последних похорон некремированного покойника. Кто-то решил похоронить котёнка на человеческом кладбище? Или какие-нибудь сатанисты? Их тоже развелось в последнее время немало. Впрочем, зачем гадать? Достаточно подождать ещё немного, погревшись на луне вволю. А затем пойду на это усиливающееся чувство. Может, и увиже что-нибудь интересное.
А ощущение нарастает. Некто приближается слева. А вместе ним, пыхтя, бежит мелкий живой. Может, мне поглючилось, и я так его ощущаю? Или это некий приблудный некромант? Ага, To Aru Randamu no Nekuromans? с крысой в кармане. Нет, сразу у нукекуби! Аид, или к кому там мне полагается обращаться — какая хрень приходит в мою призрачную голову!
В лунном свете — полосах, пересекающих аллею благодаря разрывам в древесной стене — мелькает узкое тело. Какая-то змея? Уж не от неё ли ощущение?
От нечего делать и гимнастики ума ради, вспоминаю, что знаю о дрессированных змеях, тем более, дохлых. Индийские факиры идут лесом. Родные волхвы, натравившие змею на князя Олега? Та ведь сидела в черепе, да и имя князя происходит от Хель. Учитывая, как перевираются со временем реальные события, тема эта пригодна для дальнейшего фантазирования. Какие-нибудь египтяне со змеями, пожарающими солнце, Сетами и прочими тутанхомонами? И почему до перехода в эту форму существования, я так мало интересовался всеми этими Изидами с нефертятями?
Змея тем временем подползает ко мне и что-то шипит в сторону подбегающего живого-ребенка. Причём тот на бегу кивает в ответ. Хм. Друид-некромант? Хотя логично. Зачем оживлять змею, если не умеешь с ней общаться?
— Здравствуйте.
Это он мне? Хотя, кому же ещё. Вокруг, насолько я вижу, нет никого живого, кроме парня и деревьев. Не с дождевыми же червями он говорит.
— Ты меня видишь?
— Ага. А вы призрак, сэр?
Ну, хоть кто-то меня видит. Как давно я ни с кем не общался.
— Я предпочитаю зваться Найтом. И давай без всех этих "сэр", хорошо?
— Привет, Найт!
Я слышу этот крик, но ещё раньше я чувствую тепло, идущее от него. Как странно. Этот мальчик греет меня, словно светится теплом. Жар, идущий от его тела, ничуть не похож на лучи, что посылает Луна. Это больше похоже на пламень очага, как его помню по прошлому бытию. Жаркий, приятный не только теплом, но и чувством этой укрощённой мощи, опасности, бушующей за железной стеной, только кажущейся надёжной.
Впрочем, довольно эгоизма. Для начала, следует узнать, почему он пришёл сюда. Снова.
— А тебя не хватятся?
— А я поступил как в твоей истории про непослушных детей — отмахивается он — положил пару вещей под одеяло, чтобы выглядело, будто я сплю. И волосок на дверь.
— Зачем волоски, если тебе всё равно придётся открывать дверь в темноте, чтобы зайти внутрь.
Он исчезает с громким хлопком, а мне в спину ударяет жар. Такой знакомый жар горящего, гудящего от высвобожденной горением мощи, костра.
— Вот как я научился! — слышу я, и с новым хлопком, мальчишка снова появляется передо мной — а ещё так! — и над выпрямленной ладонью и растопыренными пальцами, висит светящий, но не греющий, шар.
— Класс. А теперь ещё один вопрос.
— Какой? — глаза за очками наивно хлопают, хотя он наверняка знает, что я хочу спросить.
— Ты не простудишься?
— Неа — отвечает мальчик и садится прямо так, как есть, в полосатой пижаме, на асфальт дорожки — расскажи сказку.
— Какую? Я знаю много сказок. И ещё немного придумал. Про что тебе рассказать?
— Про проклятый меч и демонов. Ты обещал вчера!
Лунные лучи падают на мою ладонь — серую, точно припорошенную пылью — но их тепло почти не чувствуется на фоне жара, которым греет меня мальчик. Что же, если он считает, что ему и вправду ничего не будет за эти ночные визиты на кладбище, я расскажу ему новую сказку. Хотя бы в благодарность за это тепло, за этот жар.
— Эта история мира Азерот. Мира, который мог быть, или даже может быть. А может, и будет. Как бы там ни было, эта история началась с того, что, несмотря на то, что пришедшие из мира Дреннор орки были побеждены, их кукловоды всё еще жаждали завовевать новый мир. А также, она началась с того, что в Лордерона, в семье короля Менетила, родился сын. Это история его жизни, полной самообмана, глупости и смертей.
Итак, казалось, что в мире снова наступил мир. Люди вновь распахали поля, бывшие заросшими, отстроили часть разрушенных городов. Орки были загнаны в резервацию, лорды, как и встарь, интриговали друг против друга, а молодой принц был отправлен посланником в северные земли королевства, где, по слухам, появились признаки эпидемии странной, неизвестной болезни...
Снег идёт. Даже удивительно.
— Правда, красиво? — спрашивают меня — похоже на Нол-р-л-сколл?
— Нордсколл — слова вылетают помимо воли. Кажется, спроси меня через секунду, что я только что ему ответил, и я не смогу вспомнить — так меня увлёк медленный полёт разлапистой, точно тополиный пух, снежинки, застывающей на моей прзрачной ладони. Раньше, я смог бы удержать её лишь несколько минут, не теряя концентрации и предельно напрягая силы. Сейчас же, вся моя ладонь покрыта упавшим снегом, и я чувствую, что могу так удерживать контакт часами. Пожалуй, ещё пяток лет, и я смогу на несколько минут сравняться по силе с человеком. Что за восхитительное чувство силы.
Удивительнее только видеть, как стоящий передо мной мальчишка, источник жара, из-за которого, наверное, я и начал так быстро прогрессировать, стоит себе в пижаме и тапках. И не заболевает.
— Нордсколл.
— "Л" произносится по-другому. Ты слишком сильно загибаешь язык, и он проваливается назад.
— Нордсколл.
— Старательнее.
— Норсколл?
— Уже лучше. Если бы ты ещё "д" не глотал — было бы совсем круто.
— Нордсколл! — жар усиливается, как и всегда, когда он злится, а снежинки вокруг разлетаются в стороны, обнажая заледеневшую землю. Хотя я отчётливо помню, что, пять минут назад, его тапки хлюпали по жидкой от выпитого дождя, земле.
— Уже лучше. А снег ты как сделал?
— Ты же сам рассказал — пожимает он плечами — Вода в воздухе, надо только убрать тепло и не дать каплям смёрзнуться в град. Ничего сложного, если вообразить.
Очаровательно. Так этот источник жара, ещё и с погодой балуется? А ведь тут в ноябре месяце, снег как-то не выпадает. Пригороды Лондиниума, а не Край Пиктов какой-нибудь.
— Круто. Удивил ты меня.
— Ага — как-то грустно соглашается он.
— Дадли? — вопрос, не требующий ответа. Все его беды, так или иначе, связаны с кем-то из троицы Вернон-Петунья-Дадли.
— Что же ты его не проучил?
— А как его проучишь? Сам же говорил — убивать без сокрытия следов нельзя! А как я его убью, если ты сам запретил?
— Я тебя обьяснял уже, чем опасно подобное нарушение закона в раннем возрасте. Как с точки зрения окружающих, так и для тебя самого.
Мелкий живой в ответ отворачивается и снова садится на землю. Молчит, сопит, оставляя меня наедине с мыслями о том, как до такого дошли.
Исходя из особенностей моего бытия, было сразу понятно, что парень, источающий приятное для меня тепло, является кем-то вроде некромага. Увы, слово "некромант" мне, в силу остатков образованности, претило. Ведь как раз на внутренностях животных мы уж точно не гадали.
Гадать, откуда у парня такой талант, было бессмысленно. Может, прабабка с водолазом изменила. А тот, в свою очередь, Атлантиду и Му искал, и даже чуток нашёл. А может, перед чарами заезжего боккора не устояла. Или даже можно вспомнить мои бредни о волхвах и египтянах. Да и традиции самих кельтов, которые, отступая под ударами мигрирующих с востока народов, в конце концов забрались на острова, тоже вроде бы грешили чем-то таким.
Важно было то, что, оставшись без обучения, он навряд ли начал бы прогрессировать. А чем больше он упражнялся, тем сильнее становился идущий от него жар. И тем чаще я замечал, что прежних снарядов, на которых я оттачивал навыки взаимодействия с реальным миром, уже не хватает. Симбиоз, так сказать. Или комменсализм? В науке живых теории и слова меняются так часто, что, не имея возможности отойти от кладбища далее, чем на теть ночного перехода, за всем не уследишь.
— Эх, был бы у меня Плачь — сказал мальчик.
— И чем бы он тебе помог? Мало иметь оружие, нужна решимость, сила и навык его применить. Впрочем, некоторые объединяют эти три фактора в просто "силу".
