— Мы не просили Су-Чун оказывать обструкционистское влияние, Чику.
— Это не оправдание тому, что вы сделали! Она человек, та, кто когда-то был моим другом... вы не можете произвольно решить, что ее нужно устранить.
— Это политика. Она чуть не погубила твою репутацию, когда дело дошло до вопроса о посадочном модуле. Проявила ли она к тебе тогда хоть каплю милосердия?
— Это было другое дело! Мы сражались с противоположных позиций, а не пытались нанести удар друг другу в спину!
— Что ж, сейчас на карту поставлено гораздо больше. Ты знаешь, я очень внимательно изучила ее дело. Если бы был способ обратить ее, склонить на нашу сторону... конечно, я бы предпочла, чтобы все было именно так. Но она не оставила нам выбора.
— Мы. — Чику яростно замотала головой прокси. — Нет. Вы подбросили эту ложь. Я не хочу в этом участвовать.
— Прекрасно. Иди на Ассамблею и скажи им, что у тебя есть доказательства того, что эти данные сфабрикованы.
— Мне это и не нужно. Что бы вы ни сделали, это не выдержит детальной проверки. Как только юристы начнут разбираться в вашей лжи, они найдут недостающие концы, детали, которые не сходятся. Они докажут, что кто-то все это сфабриковал, и тогда нам будет только хуже! Су-Чун будет оправдана — она станет сильнее, чем когда-либо!
— Ты думаешь, я недостаточно хороша, чтобы замести следы?
— Вы переоценили себя. Через день или неделю они поймут, что доказательства не являются неопровержимыми. Затем они начнут копаться в потоках, очень внимательно изучая трафик данных, связанный с этими поддельными записями... Если вы не были так осторожны, как вам кажется, они отследят это до вас!
— Если это произойдет, мне просто придется оставаться на шаг впереди них.
— Не льстите себе, Юнис. Вы не настолько хороши.
— Прекрасно. Если ты считаешь, что Су-Чун стоит того, чтобы ее защищать, я не буду тебя останавливать. Иди на самые высокие уровни правительства и разглагольствуй о роботах и скрытых камерах. Посмотрим, как далеко это тебя заведет.
— А альтернатива? — требовательно спросила она. — Просто согласиться с этой пародией и бросить ее на произвол судьбы?
— У Су-Чун есть свои друзья, но у нее также есть своя доля врагов. Там будет много людей, готовых приветствовать свежее лицо на вершине списка.
Чику рассмеялась. — Ты имеешь в виду меня, не так ли?
— Нам нужно изменить политику. Желание продвигаться вперед с работой Травертина и начать превращать этот посадочный модуль в аппарат для дальнего космоса — сколько бы врагов он ни нажил на уровне каравана.
Чику почувствовала, как пальцы прокси сжались в ответ на ее разочарование, и она поборола желание поднять его руки, чтобы взъерошить несуществующие волосы. — О чем вы только думали? Это реальная жизнь, а не шахматы!
— Иногда тебе просто нужно играть в долгую игру. Теперь у тебя есть шанс, Чику, как и у всех нас. Но ты не можешь вернуться в спячку с Ноем и твоими детьми.
Она пренебрегла предложением дыхательной маски и теплового капюшона и теперь сожалела о тщетности этого порыва. Холод был мембраной, которая сначала прикрепилась к ее коже, затем к поверхности глаз, внутренней части рта, слизистой оболочке носа. Холодный осьминог, присасывающийся к ее лицу.
Она заставила себя пошевелиться, прежде чем ее мышцы застыли, а кости срослись воедино. Вниз по длинным холодным хранилищам с рядами подвесных гробов, каждый из которых был вставлен в углубление и подключен к сложному опорному шасси. Время от времени она сталкивалась с техником в костюме, очках и маске, который прокручивал поток данных в буфере обмена или что-то делал с тележкой для инструментов.
Они кивали, когда она проходила мимо.
Она свернула в проход, следуя цветовым кодам и узорам из цифр. Сотни, тысячи людей спали — женщины, мужчины и дети, у каждого гроба была своя маленькая светящаяся панель статуса с указанием имени и семейных данных, биомедицинской сводки, запланированной даты пробуждения. Некоторым из них оставалось спать всего несколько лет, в то время как другим предстоял значительно более длительный срок. Она завидовала дальнобойщикам. Что бы ни случилось в ближайшие годы, они все это проспят. Ничто, даже катастрофа, не нарушит их забвения без сновидений. Им никогда не нужно было бы знать, что это великое предприятие провалилось.
Она завернула за последний угол, холод теперь был таким густым, что ей приходилось преодолевать его вплавь, и вот они стояли один над другим. Четыре гроба, самый нижний из которых в настоящее время пуст. Он принадлежал ей, когда она еще спала. Ной, Ндеге и Мпоси продолжали дремать в трех других. Она могла видеть очертания их лежащих тел сквозь полупрозрачные крышки и бока подвесных гробов. За исключением случайных изменений в биомедицинской сводке, отслеживания какого-то слабого и призрачного шепота движения ствола мозга, падающих звезд, скользящих по ночному небу разума, не было никаких признаков жизни. Их очерченные формы никогда не двигались.
— Мне жаль, — сказала Чику таким тихим голосом, что он прозвучал только у основания ее горла. — Я пока не могу вернуться к вам. Нет ничего, чего бы я хотела больше, чем быть с вами. Но я не могу. Мне нужно побыть здесь, с живыми, немного дольше, чем я ожидала. — Эти слова, теперь, когда она произнесла их вслух, звучали неадекватно ее цели. Это была констатация факта, а не объяснение ее действий. — Знаю, что это неправильно, и это не то, чего бы я хотела. Но происходят события, которые повлияют на всех нас, и мне нужно быть их частью, чтобы убедиться, что мы принимаем правильные решения. Я только хотела проснуться, чтобы услышать новости, но теперь я здесь, и у меня нет выбора, кроме как исполнить свой долг. — В своей голове она услышала собственный скептический ответ: — Выбор есть всегда, и долг — это только то, что ты из него делаешь. Вслух она добавила: — Я ничего этого не хотела. Я не стала его искать. Это пришло ко мне, и теперь я знаю, что поставлено на карту... У меня нет другого выбора, кроме как довести это до конца. Знаю, что ставлю мир выше своей семьи, и мне жаль. Но это все равно должно быть сделано. — Она прикоснулась рукой к краю гроба Ноя. — Я люблю тебя, муж мой. Я люблю вас, дети мои. И я буду с вами, как только смогу.
Гроб был холоднее даже воздуха, и когда она убрала руку, кожа содралась, оставив после себя два тонких слоя эпидермиса. Теперь она могла видеть их, выбитые на боку гроба Ноя, два завитка ребристой кожи, похожие на пару спиральных галактик. Это было похоже на обязательство, связывающее обещание будущему.
— Я люблю вас всех, — тихо сказала она и отвернулась от них.
Но через двадцать четыре часа она забыла о холоде, а через неделю кончики ее пальцев полностью зажили.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Мужчина по имени Николас, этот человек, которого она едва знала, сидел за ее маленьким деревянным столиком, покрытым красно-белой скатертью, держа в руке за тонкую ножку бокал портвейна, и свет единственной свечи, освещавшей комнату, придавал его чертам теплый, колеблющийся рельеф. — Это вкусно, — сказал он после первых нескольких глотков, а затем выразил свое одобрение, осушив бокал и наполнив его из ожидавшей его бутылки. Он изучил пожелтевшую этикетку. — Вы очень часто бываете в Порту? Мне там очень нравится.
— По правде говоря, я почти не выезжаю из города.
— Так мне сказали мои друзья. — Николас снова отхлебнул, его тяжелые, подсвеченные золотом черты лица, борода, выдающийся нос и кустистые брови наводили на мысль о Рембрандте. Все, что ему было нужно для завершения иллюзии, — это трубка, ночной колпак и несколько недостающих зубов. — Удивительно, — продолжал он, — что наши пути не пересеклись с тех пор, как я в последний раз посещал студию.
— Боюсь, вы были всего лишь одним из клиентов или друзей Педру. Мы могли бы тысячу раз проходить мимо друг друга, и я бы не обязательно узнала вас. — Она стояла у незашторенного окна, наблюдая, как город — или, по крайней мере, его кусочек, видимый из ее квартиры, — одевается в вечернее платье.
— Это правда. Однако по прошествии пятнадцати лет я начал думать, что вы никогда не выйдете на связь.
— Вы могли бы позвонить мне. Я продала студию, но найти меня было нетрудно.
— Нет, это было бы совсем неправильно. Я очень хорошо знал Педру, Чику. Он бы хотел, чтобы вы связались со мной только тогда, когда будете готовы, а не наоборот.
— Было несколько раз, когда я чуть было не позвонила вам, — сказала она, — но что-то всегда удерживало меня. В любом случае, откуда вы знаете, что Педру когда-либо упоминал о вас?
— Я — нет, но с его стороны было бы странно этого не делать.
— Вы были женаты?
— Нет, не женат. — Он улыбнулся, как будто эта идея была не лишена очарования. — Мы даже не были любовниками. Или братьями, или двоюродными братьями, или что-нибудь в этом роде. Друзья, да — на очень долгое время. И, можно сказать, коллеги.
Она вспомнила те времена, когда Николас приходил в студию Педру, чтобы обсудить какие-то деловые вопросы, связанные с гитарами. Она чувствовала долгую и порой колючую профессиональную историю между этими двумя мужчинами, незарегистрированное прошлое, полное сделок, жалоб и неохотных перерывов во взаимном удовлетворении. Николас никогда не производил на нее впечатления очень довольного клиента. Не раз она задавалась вопросом, почему Педру утруждал себя тем, чтобы иметь с ним что-то общее. Казалось, он доставлял больше хлопот, чем того стоил, но это, в своем роде, было символом всей его профессии.
Когда Педру упомянул Николаса и сказал ей, что этот человек знает его прошлое и поделится им с ней, если она попросит, это потребовало серьезной переоценки ее представления об этом человеке. Друг? Как это вообще было возможно? Педру всегда стонал, когда Николас объявлял о своем намерении навестить его. Ей никогда не приходило в голову, что этим двум мужчинам может нравиться общество друг друга.
— У вас были деловые отношения? — спросила Чику. — Что-то связанное с гитарами?
— Почти. — Он налил себе еще немного портвейна. Она отвернулась от окна и встала спиной к стене, лицом к столу. — Я полагаю, возможно, что все, что я говорю или делаю в этой комнате, может быть записано?
— Я велела проверить квартиру на прослушку. Здесь нет посторонних глаз. Много тараканов, но никаких посторонних глаз.
— Тогда я рискну. Это всего лишь небольшой эпизод — мы говорим о прошлом, а не о какой-то текущей деятельности. Вы кажетесь человеком, заслуживающим доверия, так что я не буду смущать никого из нас, предлагая сформулировать "пылинки".
— Вы меня запутали, Николас.
Он снова улыбнулся. — Дело в том, Чику, что Педру и я были преступниками.
— Прошу прощения? Я правильно вас расслышала?
— Я сам это начал. Я прилетел с Луны — вы тоже там родились, если не ошибаюсь?
— На Земле нет преступников, Николас. Вы не можете красть вещи, вы не можете причинять вред людям... что остается?
— Много чего, если ты творческий человек. Возможно, вы не знакомы с понятием "медленное преступление". Это довольно старая идея. Пороговые значения Механизма не могут выявлять преступные действия, которые совершаются в течение месяцев или лет — он просто не настроен таким образом. Вы не можете украсть чей-то дом, но вы могли бы разобрать его по кирпичику, и кто бы это заметил?
— Я бы так и сделала.
— Это просто пример. Я просто говорю, что этот Механизм устранил целые категории преступлений, но не само преступление. Преступность — это адаптивный организм. Сожмите одну нишу, и она переместится в другую.
— Мм. Так почему же мир не полон преступников?
— Недостаток воображения? Не хватает терпения? В основном терпения. Вы не можете убить кого-то, ударив его дубинкой, но вы могли бы изматывать его годами, своего рода психологическое убийство. Если бы у вас хватило терпения. Если бы вы захотели.
— И вы это сделали?
— Боже мой, нет. Мы никогда не хотели никому навредить, просто сделать что-то запрещенное и выйти сухими из воды. И заработать немного денег, если это возможно.
— И вы это сделали?
— Да, довольно много. Педру и я были мастерами подделки.
— Фальсификаторы. — Она произнесла это слово так, словно оно было для нее в новинку, какая-то любопытная средневековая профессия, не имеющая аналогов в настоящем, вроде раздатчика милостыни или помилователя.
— Мы делали музыкальные инструменты, — сказал он, — и старили их так, чтобы казалось, что им сотни и сотни лет. Возможно, одна крупная подделка раз в десятилетие, чтобы не наводнять рынок. У нас это великолепно получалось.
Она слушала и размышляла. Это наглое признание в преступлении было последним, чего она ожидала, но в нем была доля правды. Она могла видеть или начинала понимать, как такое могло бы быть возможно. Педру всегда работал с традиционными материалами и методами, и не раз он показывал ей приемы создания иллюзии древности, когда клиент просил об этом. Существовали способы состарить лак и сделать один тип материала похожим на другой. Уловки и трюки, которые могли бы обмануть глаз, а иногда даже довольно сложные методы анализа.
Умная, хитроумная работа. Ей никогда не приходило в голову, что в этом может быть какая-то выгода.
— Какого типа инструменты?
— Скрипки, гитары, лютни, виолончели... мы сделали всего несколько штук каждого типа, все разные, и каждая требовала больше работы, чем предыдущая. Изготовление инструмента было лишь половиной сложности. Вывод его на рынок, найти покупателя... это было по меньшей мере столько же хлопот.
— Не понимаю, зачем кому-то понадобилось делать что-то подобное.
— Потому что это было весело? Потому что это был вызов? Мы жили на грани. Ты никогда не узнаешь, каково это — выживать, полагаясь на свой ум, никогда точно не зная, когда игра может закончиться.
— Вы были бы удивлены.
Он поднял голову, выражение его лица было одновременно веселым и скептическим. — И это говорит женщина, которая считает, что уехать из Лиссабона — безумное приключение?
— Вы и половины этого не знаете, Николас.
— Возможно, и нет. Но в том, что мы делали, был особый кайф. Я почти скучаю по этому, понимаете?
— Обирать людей? Это был самый лучший эпизод?
— Если вы отправляетесь на поиски очень редкой вещи, настолько редкой, что в мире ее не должно остаться — во всяком случае, такой, которая не была бы учтена, — вы практически напрашиваетесь на то, чтобы вас обчистили. Но дело было не в этом, и мы все равно никогда не имели дела с покупателями. Между нами и конечным клиентом были контакты, брокеры, цепочки людей. Единственное, что имело для нас значение, — это изготовление подделки и распространение ее по миру.
— И деньги.
— И деньги, — согласился Николас. — Но с этим мы должны были быть осторожны. Мы не могли разбрызгивать их повсюду. Педру все это время занимался своим обычным бизнесом — выглядело бы подозрительно, если бы он вдруг стал самым богатым человеком в Португалии.
Это была еще одна маленькая разгаданная тайна. За все время, что она работала с ним, Педру никогда не достигал ничего, кроме безубыточности, и его внимание к деталям часто дорого ему обходилось. Но каким-то образом ему всегда удавалось использовать финансовые резервы, которые она не могла сопоставить с тем, что он зарабатывал в своей маленькой студии в Лиссабоне. Теперь она знала, откуда брались эти таинственные деньги.
