— Откуда? — спросил Кану.
— Учитывая, что никто не сможет ответить на нашу передачу, пока мы не починим наши антенны, это исключительно хороший вопрос. На данный момент дальность нашей эффективной связи составляет не более световых секунд, а может быть, и меньше. Рано или поздно другой корабль достигнет этой системы, и, возможно, они найдут способ подать нам сигнал, но нам, возможно, придется ждать этого много десятилетий.
Кану и Нисса сидели в своих креслах управления; образ Свифта сидел перед ними в кресле, созданном его собственным воображением. Одна нога у него была закинута на другую, локоть покоился на подлокотнике, подбородок покоился на ладони, очки в пенсне свисали с пальцев — образец светской расслабленности. Кану вспомнил их многочисленные шахматные партии и пожалел, что сейчас на карту поставлено не что иное, как его собственная интеллектуальная гордость.
— Это нехорошо, — сказала Нисса.
— Вот почему мы должны рассмотреть Паладин, — сказал Свифт. — "Наступление ночи" намного меньше, чем "Ледокол", но у него есть возможность вытолкнуть оба корабля из гравитационного колодца Посейдона на переходную орбиту для Паладина. Когда мы доберемся до него, "Наступление ночи" может направить нас на рандеву с орбитальным осколком.
— Сколько времени это займет? — спросил Кану.
— Около года. Боюсь, для вас это механика орбитального переноса. Повреждение нашего корабля фактически катапультировало нас обратно в раннюю ракетную эру. Теперь мы движемся со скоростью комет, астероидов.
— Мы могли бы быть там намного быстрее, если бы просто воспользовались "Наступлением ночи", — сказала Нисса. — Он может разговаривать и с другими кораблями, если кто-нибудь слушает.
— Но тогда мы отказались бы от нашей единственной надежды на возвращение, — терпеливо ответил Свифт. — И нам все равно пришлось бы тащить "Ледокол" через всю систему, чтобы отремонтировать его и заправить топливом. По крайней мере, так мы прибудем на нашем корабле.
— Но все это время! — возразила Нисса.
— Оно не будет потрачено впустую, — сказал Свифт. — Корабль Кану может начать устранять некоторые повреждения прямо сейчас — восстанавливать рулевое управление и связь. Это даст нам ценную фору.
— Тогда мы возвращаемся в спячку, — сказал Кану.
— Если только вы не предпочитаете бодрствовать в течение всего перехода. Тебя это устраивает, Нисса?
— Ты действительно сказал, что хороших вариантов нет — я полагаю, сон — такой же хороший способ скоротать время, как и любой другой. Но ты ведь тоже будешь спать, не так ли, Свифт?
— Боюсь, что так. Спячка будет подавлять все высшие мозговые функции Кану, включая те, которые полезны мне. Но нам не о чем беспокоиться. "Ледокол" уже обладает высоким уровнем автономности. Он разбудит нас, если будет какое-то развитие событий.
— Например, что? — спросила Нисса.
— Понятия не имею, — ответил образ. — Я могу подключить наши системы к "Наступлению ночи" и продолжить передачу нашего опознавательного сигнала через корабль Ниссы. Он будет менее мощным и менее способным обнаруживать слабый ответный сигнал, но мы ничего не потеряем, попробовав.
— Ничто нам не ответит, — сказал Кану, пораженный внезапным мрачным фатализмом. — Если бы они хотели, это бы уже произошло.
— Тем не менее, мы можем с таким же успехом продолжать попытки. Нисса: Я предложу вам ряд решений для пересадочной орбиты — каждое из них по-разному повлияет на "Наступление ночи". Я предоставляю вам сделать окончательный выбор и провести саму операцию.
— Это очень любезно с твоей стороны, Свифт, — сказала Нисса, приправив свой ответ сарказмом.
Свифт любезно улыбнулся. — Каждый старается.
Нисса легко могла использовать свой корабль в качестве буксира. Они согласовали вариант, который предусматривал сближение с Паладином чуть более чем через одиннадцать месяцев, с запасом топлива для соответствующей коррекции орбиты на другом конце маневра. Не то чтобы это действительно имело значение, израсходовали ли они все топливо Ниссы: если бы они не смогли пополнить начальные баки "Ледокола", они все равно никуда бы не отправились.
Внутри более крупного корабля было трудно поверить, что вообще была произведена какая-либо коррекция курса. Разница в массах двух кораблей была такова, что даже при максимальной мощности двигателя "Наступление ночи" мог обеспечить лишь самое незначительное ускорение. Но толчок продолжался в течение нескольких часов, и когда это было сделано, Свифт подтвердил, что они на верном пути.
Кану провел пару беспокойных дней, убеждаясь, что ремонтные системы работают должным образом. Когда он не был занят этим, то продолжал передавать свой опознавательный сигнал, на этот раз отправляя его через гораздо меньшую антенну "Наступления ночи". Он объявил о своем прибытии каждому очевидному телу в Солнечной системе; теперь он был готов рассмотреть что-нибудь крупнее камешка. Но сигнал по-прежнему оставался без ответа. Ему начинало что-то мерещиться в этом молчании: не простое отсутствие ответа, а нечто более зловещее, своего рода целенаправленное умолчание. Решение не говорить, преднамеренный и расчетливый отказ признать его присутствие.
— Возможно, тебе не стоит так удивляться, — сказала Нисса, когда его настроение снова начало портиться. — Во-первых, это сообщение предназначалось не вам со Свифтом.
— Они могли бы, по крайней мере, оказать нам любезность и ответить, после всего того расстояния, которое мы преодолели.
— Важно не то, как далеко ты продвинулся. Это то, откуда ты пришел.
После этого делать было нечего, кроме как спать.
Кану еще раз просмотрел орбитальный переход и запрограммировал их саркофаги на пробуждение за несколько дней до окончания перехода. Это дало бы им время приспособиться к окружающей обстановке, предпринять новые усилия по установлению контакта и в целом оправиться от вынужденной остановки до прибытия в пункт назначения.
Он усыпил Ниссу, наблюдал, как саркофаг сам закрывается над ее телом, следил за медицинскими показаниями для плавного перехода в бессознательное состояние, а затем наблюдал за ее постепенным погружением в криогенную суспензию. Он прикоснулся рукой к прохладному боку гроба, испытывая сильное желание защитить ее. Он любил ее и хотел загладить вину за все зло, которое причинил ей, начиная с неудач в их браке и заканчивая недавними обманами относительно его намерений в отношении Европы и за ее пределами. Ему было бы очень приятно, если бы Нисса Мбайе снова начала видеть в нем хорошего человека.
Возможно, еще было время.
Почти не задумываясь, он запрограммировал такой же интервал сна в своем собственном гробу. Они проснутся вместе. Что бы ни таил для них осколок, они встретят это как партнеры.
И вот Кану снова подчинился холоду.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
Воздушный шлюз был расположен сбоку от самого большого купола, рядом с передающей башней. Это был шлюз большой вместимости с высоким потолком, достаточно большой, чтобы вместить большое транспортное средство. Дверь с шевронами открылась, и все они одновременно прошли внутрь, Гома изучала зеркальный визор Юнис, пытаясь разглядеть лицо за стеклом.
За шлюзом был пологий коридор, ведущий на нижние уровни. Юнис провела группу вдоль него на небольшое расстояние, пока они не добрались до запасной двери, расположенной в стене коридора. Это не был воздушный шлюз, но он явно был способен удерживать давление в случае выброса. Она открыла дверь и пригласила их войти.
Они вошли в какое-то жилое помещение с обшитыми металлом стенами и несколькими проходами, ведущими в разные стороны. Там был стол и несколько стульев, хотя их и близко не хватало для всех. Вдоль металлических стен располагались полки и шкафчики, а на полках была расставлена различная посуда и приспособления.
Юнис опустилась в самое большое кресло за столом, затем предложила остальным занять те стулья, которые были свободны.
— Нам не нужно садиться, — сказала Васин. — Пока нет. Мы прошли долгий путь, и чего бы нам хотелось в первую очередь, так это объяснений.
— Невежливо не садиться, — сказала человек в скафандре. — Но посмотри на меня! Называю тебя грубияном, а у самой даже не хватило элементарной вежливости снять шлем.
Она протянула обе руки, расстегнула какой-то защелкивающийся механизм на шейном кольце и сняла шлем с головы. Она положила его перед собой на стол и лучезарно улыбнулась им поверх короны.
Гоме не следовало удивляться — в конце концов, она видела лицо этой женщины в предыдущей передаче, — но передачу легко можно было подделать или подделываемое изображение. И все же перед ними было безошибочно узнаваемое лицо Юнис Экинья, исторического вымысла, поразительно реального и человечного вплоть до мельчайших деталей.
— Вот. Свежий воздух. Ненавижу воздух в скафандре. Всегда так было, с тех самых пор, как я отправилась в то долгое путешествие по Луне. Ну, а как насчет вас остальных? Вы что, так и собираетесь стоять там, как дураки?
Нхамеджо взглянул на показания своего наручного датчика. — Воздух выглядит хорошим. Фактически, идеальный состав — никаких следов токсинов, судя по фильтрам. Я думаю, что мы можем спокойно снять наши шлемы.
— Нет, — сказала Васин.
— О, но я настаиваю, — сказала Юнис. — Нет, правда. Я настаиваю. Если хотите получить от меня ответы, встретимся на моих условиях. Снимите свои шлемы. Я хочу знать, с кем имею дело.
— Беспокоитесь, что мы можем оказаться роботами? — спросила Гома. Но она уже решилась на прыжок веры и протянула руку, чтобы расстегнуть свой собственный шлем.
— Гома! — сказала Васин. — Не делайте этого!
— Ты слышала ее. Мне нужны ответы. Если это то, что нужно, пусть будет так. Не думаю, что она потащила бы нас за семьдесят световых лет только для того, чтобы сыграть злую шутку с ядовитыми газами.
— Хорошая девочка.
Гома сняла шлем, и внутрь хлынул воздух. Он был холодным, но ни на запах, ни на вкус не вызывал подозрений. Она набрала в легкие побольше воздуха и стала ждать, когда проявится какой-нибудь вредный эффект.
Ничего. Ни головной боли, ни головокружения, ни ощущения, что это каким-либо образом повлияло на ее мысли.
— Воздух пригоден для дыхания, — сказала Юнис, глядя не на Гому, а на остальных. — Я полагаю, соотношение газов не будет сильно отличаться от такового на вашем корабле. Здесь нет никаких биологических токсинов или радиологической опасности. Если бы они были, я бы уже знала о них.
— С чего бы роботу беспокоиться о биологических токсинах? — спросил доктор Нхамеджо. — Если уж на то пошло, зачем роботу воздушные шлюзы или скафандр? Вы — конструкт. Вы могли бы выйти туда голой и ничего не почувствовать.
— Это кухонные принадлежности, — сказала Гома, кивая на некоторые из вещей, которые она видела расставленными по всей комнате. — Это плита. Зачем вам понадобились кухонные принадлежности? Зачем вам вообще понадобилось что-то готовить?
— Женщина должна есть. Зачем еще?
Ру приподнял крышку пластикового контейнера, затем с отвращением отскочил в сторону. — Черви!
— Мучные черви, — поправила их хозяйка. — Очень вкусно. Очень хороший источник белка. Практически все, что мы ели на Марсе в первые дни. Вы должны попробовать их. Хорошо сочетаются с небольшим количеством порошка карри — он также не даст им соскальзывать с ваших палочек для еды. А теперь, раз уж вы остаетесь, не будете ли вы добрыми гостями и не снимете ли остальные свои скафандры?
— Почему? — спросила Васин.
— Хорошие манеры, дорогой капитан.
Они подчинились, раздевшись до нижних слоев одежды, и сложили детали скафандров аккуратными стопками у двери. Затем, у всех на виду, чтобы не было возможности подмены или уловки, она также сняла внешние элементы своего скафандра, аккуратно и методично удаляя детали, как и подобает опытной исследовательнице космоса, привыкшей доверять свою жизнь сложным, взаимосвязанным компонентам одежды и оказывавшей им причитающиеся уважение и заботу.
Под костюм на ней был пепельно-серый топ без рукавов и обтягивающие черные леггинсы. Она вернулась на свое место за столом и протянула одну руку через него доктору Нхамеджо, подняв ладонь.
— Продолжай. Пощупай мой пульс. Тыкай и подталкивай сколько душе угодно.
Нхамеджо потянулся, чтобы коснуться пальцами ее кожи, но в последний момент заколебался. Он взглянул на своих коллег.
— Она не может быть жива. Мы знаем, какой она была, когда ушла. Это не подлежит обсуждению.
Юнис неодобрительно надула губы. — По-твоему, я похожа на робота?
— В записях говорится, что вы были очень хорошим примером для подражания. Вы могли бы сойти за живого человека, если бы не находились под пристальным вниманием — вы выглядели, говорили и двигались как настоящая Юнис Экинья. Но вы все еще были машиной, роботом, скрытым под слоями синтетической анатомии. Вы стали лучше вести себя как личность, но суть того, кем вы были, не изменилась.
— Проверьте ее пульс, — сказала Гома.
Нхамеджо сделал, как ему было велено, удерживая контакт в течение долгих секунд. — Он кажется настоящим.
— Не только пульс, — сказала Юнис.
— Да, все. Текстура кожи, анатомия лучезапястного сустава... это удивительно хорошо. Могу я осмотреть ваши глаза?
— Как тебе будет угодно. Ты придешь к такому же выводу.
Он побаловал себя тем, что внимательно посмотрел в оба глаза, оттягивая окружающую кожу с медицинской нежностью. Он поднес руку к ее рту и сообщил, что чувствует ее дыхание. — Я могу провести дополнительные анализы... сканирование, образцы крови. Но зачем сомневаться в свидетельствах наших глаз и в том, что она нам уже говорит?
— Потому что история гласит, что она не может быть жива, — сказала Гома.
— История — это остановившиеся часы, — сказала Юнис. — На это приятно смотреть, но это не так уж много может тебе рассказать.
— Тогда начните с того, что расскажите нам, как вы вообще можете быть живой, — сказала Васин.
— А почему бы и нет?
— Потому что ваша живая версия, Юнис из плоти и крови, погибла в глубоком космосе, — сказала Гома. — Вы отправились в полет на дурацком маленьком корабле, едва приспособленном для межзвездного пространства, и неудивительно, что у вас ничего не вышло. Годы спустя они пришли и нашли вас. Они вытащили ваш замороженный труп с того корабля и обнаружили, что нет никакой надежды когда-либо оживить вас. Клетки вашего мозга были просто слякотью.
— Но там были поддающиеся восстановлению паттерны, — сказала Юнис. — Чику привезла их мне на "Занзибар". Я загрузила их в себя, использовала, чтобы сделать свою эмуляцию еще лучше.
— Но вы все равно были роботом, — сказала Гома. — Вы были роботом с некоторыми нейронными схемами, скопированными с мертвого тела настоящей Юнис — несколько человеческих штрихов, чтобы украсить ваше программирование. Но это не сделало вас человеком из плоти и крови.
— Что-то произошло, — тихо сказал Нхамеджо. — Ответьте мне на это, Юнис, зная, что со временем я смогу сам проверить ответы. Какая-нибудь часть вас все еще кибернетична?
