— Наверное, так. Но теперь я знаю, что если захочу, то придумаю себе прямо обратную историю. Что матушка мной гордится и всё такое. Случаев из жизни, чтобы и это подтвердить, можно найти всё столько же.
— Жизнеутверждающая картина. Так отчего бы на нее и не переключиться?
— Так ведь — стараюсь!
— А с остальными?
— Еще смешнее. Что я думала про Гаммичи: якобы я доказываю матушке и ее знакомым, что — да, вот возьму, как дура, выйду замуж за первого встречного. Потому что женщина без работы, без образования — дура, больше ни на что не годится, кроме как замуж. А получилось, что я совсем другое им доказывала. Что их мерки для "настоящего мужчины"... В общем, что человек может не выглядеть ни умным, ни решительным, короче говоря, нисколечко не мужественным... Они бы мимо такого прошли и не оглянулись, а он — ведет себя так, как никто не смог бы из "кавалеров", какие им нравятся.
— Так они же, вроде, лекарки все, а не свахи с отличием? Имеют право в таких вещах не разбираться.
— А еще я про тебя думала: вот, нашла себе взрослого мужчину, для гонора. Дескать, во мне что-то есть, если я таким людям нравлюсь.
— Это кто "мужчина", Минни?
— Мастер Талури Райлер. Весь такой опытный, таинственный...
— Еще скажи: неотразимый соблазнитель.
— Я правильно понимаю, что у тебя... Что ты кроме мастерши вообще из женщин никого никогда не замечал — как женщин?
— Нет. Не "кроме".
— То есть просто никого?
— Из юношей и дядек — тоже, чтобы уж и страмные дела отмести.
— Так это еще круче. "Только обеты могут удержать от того, чтобы в меня, красавицу, влюбиться!"
— Обеты не при чем. Во всяком действии должен быть какой-то смысл. В том числе в любови. В ней — продолжение жизни. А я же знал, что тебе для самолюбия уж чего-чего, а детей не надо. Ты ж не изверг.
— А даже если и было бы надо, ты бы меня послал. Если — для самолюбия. Или еще для каких-то посторонних целей.
— "Послал бы" — это еще мягко сказано.
— Вот за это я тебя и люблю, мастер Талури.
* * *
67.
Двадцать пятое число месяца Целительницы, позднее утро.
Западный берег, Училищная часть. Башенная площадь.
Открытое место, ровное — оттого здесь уже сухо, как летом. Только городские голуби прогуливаются, да и тех немного. Сходки больше нет. Тишина, равносильная признанию вины: это мы, Мэйанские Трудящиеся и Семибожные Братья, взорвали "Петрушку", знаем, что виноваты. А если и не так — всё равно понятно, что свалят это безобразие на нас. Вот и ушли. Кто хочет, пусть гадает, где мы теперь объявимся и с какими требованиями.
Да и какая сходка без Мардарри, без гармошки, без чучела Воротилы... Кураж не тот. Листовки, правда, еще кое-где висят, надписи на заборе возле Башни остались. Рваная бумага, рыжие и синие тряпки сметены в кучу, вывезти всё это дворники пока не собрались. Вдруг Охранное или Стража придут за уликами? Или, чего доброго, сами смутьяны вернутся?
Красные Сестры тоже не свернули свою палатку. Ждут.
Сейчас возле нее стоят несколько парней в черном, Братья Справедливости. Изучают последний выпуск "Побережных новостей".
...найдено тело неизвестного человека, мужчины 30-40 лет. Причиной смерти стало утопление. Портовая Стража предполагает несчастный случай при морской прогулке либо крушение малого судна 20-го — 21-го числа сего месяца, восточнее Судостроительной части. Просьба откликнуться свидетелям происшествия.
Начальник Морской Гавани Ларбара в связи со случившимся настоятельно советует гражданам воздержаться от выхода в море на частных судах до открытия любительской навигации. Предполагаемый срок ее начала — 1 число месяца Безвидного будущего 1119 года, возможны изменения по погодным условиям.
— Он. Теперь — еще день или два на то, чтобы люди с "Дулии" его опознали.
— А что, на нем никаких примет не оставили — с которого он корабля? Тогда бы сразу ясно было.
— Нет. Потому что он не за то судился, что совершил как матрос "Дулии", а за Чани Магго. А прежние его вещи раздобывать, со знаками Ларбарской Морской гильдии, времени не было. Да по уставу он и права на них уже не имеет.
Суд состоялся той же ночью, что и взрыв на Кисейной. До рассвета, как требует Барр Справедливый. Убегая из кабака, матрос никак не рассчитывал повстречать Черных Братьев. Но правосудие должно было свершиться, пусть и через четыре с лишним года. Не расправа, а Божий Суд, понятный и тем, кого воспитывали в Ларбарской Семибожной вере. Чани поймет и признает, хотя при жизни только-только начал знакомиться с пардвянами.
Вот море, вот берег. Доплывешь — значит, невиновен. Лодка уходит, не дожидаясь.
— Ночь есть Ночь, День есть День.
— Как со вторым, с напарником его?
— В лечебнице, под присмотром. Только махину-то не он обрушил. Знал, на допросе врал, за это еще ответит.
* * *
68.
Двадцать пятое число месяца Целительницы, три часа дня.
Западный берег, Училищная часть. Кафедра биологии беспозвоночных Отделения Естественных наук Ларбарского университета.
Мастерша Чанчибар, преподаватель биологии отделения Естественных наук Ларбарского университета.
Мастер Чилл, дневной ординатор Четвертого Хирургического отделения Первой Ларбарской городской лечебницы.
На большом листе бумаги нарисованы два чудовища. Одно раскрашено и снабжено всеми подписями, другое пока в наброске. Это не творчество подражателей Вайлиранды Гундинга, а всего лишь будущее учебное пособие. "Самец и самка кровяной пардвянской двуустки". Связи с Южным Заморьем год от года крепнут, а потому особенное внимание уделяется паразитам жарких стран.
Вредоносное беспозвоночное, опасное для людей, оркам тоже страшно. А мохноногам — нет. Мастер Чилл глядит на картинку с равнодушным любопытством, как на портрет чужого государя. Тем более, что в пору его учебы эту двуустку в Ларбаре еще не проходили.
Окна плотно занавешены. Но для мохнонога свет не обязателен, как и для орчихи.
— ... тоже мохноног, моих лет или чуть старше?
— Область?
— Так ведь Приморье.
— В химии. Органика, неорганика?
— Чтоб я знал...
— Когда ушел?
— Когда — точно не известно. Но — уж мне кажется — ушел не сам. Попросили, а то и погнали, как это обычно грустно и внезапно бывает. А впрочем, тут — глядишь — и не внезапно.
— Что за ним?
— Ах, будь я господином стражничьим сотником, то ответил бы наверняка. А мне всего лишь намекнули. Пострадал мохноног за убеждения, за свой, можно сказать, мятежный нрав. Когда? Как раз Тогда. Но это-таки о чем-нибудь да говорит.
— Ищут — сейчас? Неучтенный герой борьбы с рабством?
— Да-да, до сей поры не восстановленный в чинах. Ой, что-то я не думаю. То есть думаю, но — совсем наоборот. Не станет такими делами заниматься Стража. Да еще — из Старой Гавани.
— Ясно тогда.
— Вот и мне кажется, что ясно. И тогда я спрошу: кому нужен страдалец за равноправие? Ведь ровным счетом никому, кроме праздничной газеты. Но я спрошу иначе: кому понадобился химик из числа обиженных или недовольных? И получается совсем другой ответ.
— Обида — да. Ее в газете, в книжке — не видно. И в архиве. Сама помню — одного. Моти.
— Значит, Моти Бенни. Ты знаешь, а ведь я так и думал. Бедняжка вовсе не умел торговаться.
Это нынче Чилла Пулли знают в Ларбаре как лекаря-хирурга. Сто лет назад на пороге своего совершеннолетия юный Пулли был известен другим. Особенно среди орков, чьи родичи еще томились под гнетом неволи, как это было и в семье Чанчибар. Выкуп рабов и освобождение их, если совершалось это ради свободолюбия, иначе как подрывной деятельностью в те времена не называли. Но все выглядело по-другому, когда подобное творилось лишь с целью обычной наживы. Никакой крамолы, другая статья, другой и спрос.
Но как же можно нажиться, покупая и отпуская — все равно кого: собаку ли, лошадь или орка? Не спрашивайте. Даром, что ли, мастер Чилл ведет свой род от великого Чилла Чилла — главного мохноножьего купца всех времен? Торговая жилка.
— Не умел, угу? До нас, школяров, не все доходило. Но как услышишь мастера Моти — он всегда препирается. С первогодком, с главой Отделения, не важно. "Химия — государыня наук! А вы — кто?"
— Бенни. Какая блестящая карьера! Не каждому мальчику из семьи простых огородников удается так скоро дослужиться до четвертьсотника в Особом Гренадерском. И тут он вдруг уходит в отставку. Представь себе, поступает в Университет, оканчивает с отличием, получает приглашение преподавать. Говорили — редкостные способности! Это семьдесят третий год.
— Семьдесят четвертый. Я поступила.
— Берет поток, ведет свои разработки на кафедре, что-то даже открывает. И предлагает Охранному. Почти даром. Прося не наград и не денег, а всего-то лишь Коронной присяги. И ведь нес же ее уже! В том самом войске и нес. А его не приняли, не взяли...
— Блеска много — а радости? Четвертьсотник, но выше полусотника не подняться, даже в Особых частях. Нелюдь, нельзя! Мастер, но "профессора" не получит. В Охранном смотрят, как на дурака — или еще хуже. Ты сам во втором разряде — который десяток лет?
— Так я же и не стремлюсь. И ты могла бы заведовать кафедрой... Но нам же этого не надо?
— Стража ищет, кому было надо. Убежден, что в Охранное его не взяли?
— Ой-ой, а ведь могло быть и так. И получается, что скандал был только для виду. В Общине все знают, что Бенни уехал в деревню, возделывать родной огород, а он на самом деле уже сорок лет как выполняет задания Короны где-то еще?
— И последнее — в Старой Гавани, угу?
— Вот я и думаю, что мне сказать господину сотнику...
* * *
69.
За пять дней до Новогодия (двадцать шестое число месяца Целительницы). Раннее утро.
Восточный берег, Старая Гавань. Канатная улица.
Мэнгри Барданг, начальник Сыскного отдела Старо-гаванского участка королевской стражи.
Джангабул, его Единый бог
Дафаран — черное зернистое вещество, обычно применяется в смесях, но и само при возгорании взрывается. Химик его исследовал, а потом кинул в жаровню? Не всё, а небольшую часть — если сравнить показания Валлави с расчетами взрывников. Зачем? Громкое разоблачение контрабанды, связанной с ларбарскими рабочими движениями? Если же химик самодеятельный, а не из ОО, что тогда? Прощальный привет нанимателям, чтобы больше к его услугам не обращались? Попытка поквитаться с Даггадом, пусть и ценою многих сопутствующих жертв?
Ламби видел, как мохноног подхватил сумку с деньгами. И почему-то тут же бросил? Отнимать ее, судя по всему, было некому. Или сумок было две. Одна с деньгами МСТ, другая — СРБ. Двое покупателей на один товар, веская причина для драки. Теперь ни Семибожные Братья, ни Мэйанские Трудящиеся не признаются, что это их поклажа.
Дакко излагает события почти убедительно. Даггад в первой половине этого месяца проболтался, будто ждет ценный груз с "Капитаном Дулией". И место, и время назвал, хотя и намеками, но товарищи-механики поняли. СРБ решило выяснить, что такое в этом грузе. Поскольку Даггад упоминал некую "химию", обратились к знатоку, мохноногу. Тот когда-то работал на химическом производстве, а в последнее время промышляет в Ларбаре мелкими беззаконными услугами. Мохноног согласился помочь, а когда услышал название корабля, то посоветовал Братству найти еще врача или хотя бы медсестру. Ибо, сказал он, знаю я этих контрабандистов, у них привычка такая: появляться под видом хворых. Наверняка придется разбирать какое-нибудь лекарское сооружение. Потому на дело и взяли девицу Валлави.
Каков был дальнейший замысел? Встретиться в "Петрушке" с моряками, принять у них товар и изучить. А потом сказать: обождите. И незаметно удалиться, а уж там моряки пусть дожидаются Даггада с деньгами. Но это только в случае, если бы химик сказал, что груз безобидный. Лекарство или вроде того. Если же нет — удалиться и сообщить "куда следует".
Всё шло гладко: мохноног "химичил", Валлави накладывала ли-Сэнти новую повязку, матросы-люди пили чай, СРБ за ними приглядывало. Внизу Райгирри Ламби играл на гармони, Даггад поругивался, но не часто. "Подгадил" один из моряков, уронив горшок с геранью. Даггадовы ребята встрепенулись — и пошло...
Я спросил: а вы не предполагали, что вас нарочно заманили в ловушку? Что парни из МСТ тоже доложили, куда следует, и сидели внизу, чтобы не дать вам разбежаться до прибытия бойцов из Охранного? Дакко ответил: может, и докладывали, только по всему видно: не слушали их там. "Мардарри — он же человек был известный. Вот и у вас в участке часто сиживал — и что? Поверили вы его доносу?"
Никаких денег у Дакко и его друзей якобы не было. По банковским бумагам, новогоднюю награду получили механики и из МСТ, и из СРБ. И Союз, и Братство собрали деньги. И с ними прибыли на Кисейную. Если считать, что казну Союза унес мохноног, то найденная нами принадлежала Братству. Со слов Дакко, сам он казной вообще не распоряжался, а ведал всеми доходами и расходами мастер Райлер. "Может, за то его жену и убили. Воры. Проследили Талури от Банка до квартиры, выбрали время, вломились... Хворой женщине — много ли надо? Стукнули разок, а она и того..."
Из ворот Участка навстречу Бардангу выезжает несколько верховых. Время утренней смены постов конной стражи. Движутся шагом, по двое, поравнявшись с сотником, привстают в стременах — приветствуют. Сам сыскной сотник в последний раз садился на лошадь зимой, на большом смотре в месяце Судии. Надо думать, до следующей зимы и не понадобится. Хотя кони у нас смирные. Не такие красивые, как у королевского почетного караула, — зато и не пугливые.
Напротив Участка — стена Змийского подворья. Там в храме Единого Бога идет утренний обряд: песня ирианга слышна и здесь. Молитва о защите города от пожаров и мятежей.
Матрос Юнтай ли-Сэнти продолжает покаяние. Спутник его свое участие в контрабандной торговле отрицает. Признался, правда, что видел, как ли-Сэнти удалился в боковую дверь с некой девушкой и с мохноногом. Что там делали — "не следил". Эту парочку моряков можно будет сегодня передать полусотнику Барриярре. Третьего матроса всё еще не нашли, на "Дулию" он не возвращался.
И Тачи тоже не нашли. О нем механики рассказывают охотно. Толковый, "деловой", с широкими связями, в том числе на железной дороге и в порту. Мог уехать из Ларбара. В городе — много друзей, несколько подруг, никто не признается, что видел его позже двадцать первого числа.
Тот же Дакко и другие опрошенные пересказывают слух о страмных склонностях Тачи и о "чуть ли не любовной" связи его с Даггадом. Но поясняют: едва ли он, узнав о смерти Даггада, впал в отчаяние. Скорее, занялся отмщением.
