О людях и нелюдях

— Лады, договорились! Берешь меня с собой, и никто не услышит о чудовище мерзостном, — просиял кошак. — Ты не пожалеешь. Я здорово умею переговоры вести.

— Ага, любой на что угодно согласится, лишь бы ты заткнулся наконец, — проворчал пес, понимая, что отделаться от друга не удастся.

* * *

Коршун подгонял коня: тревога не давала покоя. Дружина добралась до Запрудного быстро, но Воинов Клыка и след простыл. Разведка нашла покинутый лагерь в дне пути от города. Нелюди направлялись туда от последней из разоренных деревушек, Пустельги. Кое-кто из селян слышал обмолвки не больно-то осторожничавших оборотней. А потом те будто обзавелись крыльями и разлетелись. Или, скорее, перекинулись и разбежались в зверином обличье. Поганые твари часто так делают.

Вот тогда воеводе и стало неспокойно. Куда отправились волки? Почему так поспешно? У Пустельги их было много, они определенно собрались двумя-тремя отрядами идти на Запрудный. Неужели Воины Клыка прознали о поездке князя в столицу? Коршун, не долго думая, отдал приказ поворачивать назад.

Дружина быстро достигла Карего перекрестка, названного так из-за скалы ржаво-бурого цвета, которая возвышалась над местом встречи четырех дорог. Отсюда до замка на Грозовом утесе было полдня пути. Воевода, глядя на маячившую впереди раздвоенную скальную вершину, пытался решить, куда лучше отправиться. На север, к замку — вдруг туда дошли какие-то известия? О том, к примеру, что Соколиный благополучно добрался до Надреченска, а то и до Венцеграда. Или все же на юг, к границе.

Воевода мигом позабыл свои колебания, увидев у подножия каменной громады несколько десятков воинов, устроивших привал. Коршун нахмурился. Откуда здесь, во владениях Соколиного, вооруженные люди? Или это оборотни, которые настолько обнаглели, что открыто ходят по дорогам средь бела дня? Поведение неизвестных, казалось, подтверждало это подозрение. Заслышав стук копыт, они насторожились, многие вскочили на ноги, хватаясь за оружие. Высокий темноволосый парень, пожалуй, слишком молодой для командира, что-то сказал, и руки тут же сползли с рукоятей мечей, хотя глядеть вояки любезнее не стали.

Коршун отдал приказ, и дружинники быстро взяли неопознанный отряд в полукольцо, прижимая к скале. Воевода заметил среди заросших физиономий весьма бандитского вида два молодых безбородых лица. Одно показалось смутно знакомым, но времени разглядывать и вспоминать мальчишку не было. Вперед выступил темноволосый парень, и как ни в чем не бывало произнес:

— Приветствую, Коршун.

— Кто такие? — резко спросил воевода.

— Не узнаешь меня? — парень чуть улыбнулся.

— Я не запоминаю всех бродяг, которых встречаю на дорогах, — Коршун не припоминал молодца, а если и встречал раньше, то теперь не мог узнать из-за густой щетины и лохматой шевелюры. А вот откуда он знает княжего воеводу? Может, это охотник? Некоторые из них помогают иной раз выследить волков-людоедов. Ага, а остальные полста с лишком — его подмастерья. — Отвечайте, кто такие. В Северных землях мечи носим только мы, дружина Соколиного.

— Они, — парень кивнул на "подмастерьев", — часть моей дружины. А я — твой новый князь, ибо моего отца, Соколиного, нет в живых.

— Что ты несешь?! — взорвался Коршун. — Соколиного нет в живых? — Это, увы, вполне могло быть правдой. Слишком неспокойно стало на душе после Запрудного. — Назовись!

— Я — Кречет, младший княжич. Впрочем, теперь уже князь, — ничуть не смущаясь, проговорил бродяга, глядя воеводе в лицо более чем уверенными синими глазами.

Коршун спешился и подошел вплотную к собеседнику. Подозрительные воины за спиной парня не шелохнулись. Воевода посмотрел в казавшееся на первый взгляд незнакомым лицо. Побери Клыкастый, а ведь похож! Возмужал, конечно, но ведь сколько лет прошло... Ого, и углом рта дергает точь-в-точь как Соколиный. Недоволен, что подданый первым делом колено не преклонил? Щенок... Сейчас убедимся, он ли это.

— Покажи татуировку.

— Ее нет. И шрама тоже. Я больше не человек, — усмехнулся, достал из кармана сребрик, сжал в кулаке и предъявил ладонь с красным пятном ожога.

Воевода молча выхватил меч, лязгнуло сзади оружие дружинников. Твари Клыкастого вконец обнаглели. Шатаются по дорогам в открытую, целыми отрядами, а их блохастые вожаки шутки шутят!

— Не спеши, — голос нелюдя не дрогнул, и сам он не попятился. — Взгляни на это, — вытащил из-за ворота золотую пластинку на цепочке.

Воевода взял, притянул к себе вместе с головой оборотня.

— Потише, Коршун. Целоваться с тобой не собираюсь. Вот если б ты жену свою, Паву, пригласил меня опознать... — из первых рядов дружины донеслись сдавленные ругательства. Что этот нелюдь себе позволяет?

— Откуда ты знаешь, как мою жену зовут? — воин выпустил из пальцев медальон. Государев знак, сомнений нет. Бросил через плечо тяжелый взгляд на перешептывающихся подчиненных. То ли дело бойцы нелюдя: отряд замер, будто окаменел — ни движения, ни слова.

— Знаю, потому что я Кречет. Отец меня на твою свадьбу брал. Ох и завидовал я тебе тогда! — снова усмехнулся.

— А королевская грамота у тебя имеется, где подтверждается, кто ты есть? — воевода упрямился: не к месту пришлось упоминание о жене!

— Листвень, поди сюда! — позвал оборотень.

К ним подошел тот самый мальчишка, показавшийся Коршуну смутно знакомым. Ну конечно! Это новый оруженосец князя, сын виночерпия. Пацан ужасно гордился, что поедет с господином в столицу. Первый поход и не куда-нибудь, а в Венцеград. Сейчас от той радости и следа не осталось, он даже повзрослел как будто. Неужели Соколиный и вправду мертв?

— Узнаешь мальчика, воевода? — нелюдь взглянул на воина, тот кивнул. — Пришло время выполнить приказ моего отца в первый раз, Листвень.

Паренек, поначалу запинаясь, кратко поведал Коршуну о пленении и гибели Соколиного и подтвердил, что оборотень и есть Кречет, законный наследник, признанный князем.

— Дружина, спешиться! — крикнул воевода, поворачиваясь к своим воинам. — Соколиный умер. Это, — кивнул на парня, — его сын и наследник, Кречет. Ясный князь, — Коршун медленно, будто превозмогая боль, опустился на одно колено и склонил голову.

Дружинники, переглядываясь, последовали его примеру. Вот тут Воины Клыка позволили себе обменяться довольными ухмылками, но люди, не поднимавшие лиц, этого не увидели.

— Встаньте! — приказал Дрозд. — Присягу принесете в замке, когда я расскажу, что со мной случилось. Я теперь не человек и не стану никого принуждать служить мне.

Воины Соколиного и оборотни косились друг на друга, лошади дружинников пофыркивали, чуя звериный дух, но двигаться пришлось почти бок о бок, сопровождая командиров.

К замку подошли вечером. Сумерки длинного весеннего дня еще не успели сгуститься, и Винка с любопытством разглядывала стоящую на вершине скалы крепость. Красоту Грозового утеса оценить отсюда было невозможно. Пропасть разверзалась с противоположной стороны, под самой замковой стеной, и созерцать величие отвесной скалы, увенчанной творением человеческих рук, доводилось лишь путникам, следующим на юг. Дружина и воины-нелюди шли в противоположном направлении по дороге, поднимавшейся вверх по пологому склону, где раньше, наверное, рос лес, а теперь тянулись покрытые молодой травой пастбища. Лишь неподалеку от замка ровная поверхность оказалась изрезанной неглубокими каменистыми оврагами, заросшими черемухой. В вечернем воздухе ощущался терпкий аромат белопенных соцветий. Откуда-то из глубины зарослей раздавалось пока еще редкое, неуверенное щелканье соловья.

— Ну и гнездышко у нашего Дрозда! — присвистнул Вьюн, на время удостоивший Винку своего общества. — Только б не обрушилось вниз. Вон, трещины пошли.

— Это не трещины. Отсюда брали небольшую часть камня на строительство, — пояснил Листвень.

— Ты-то откуда знешь? При тебе строили? — фыркнул кошак.

— Я изучал историю рода Соколиных и знаю, когда и как строился замок, — сказал паренек, стараясь не давать воли раздражению. Пакостный кошак за время их путешествия по следам черного пса здорово успел надоесть похабными шуточками и язвительными замечаниями. Неизвестно, чем бы все кончилось, если б невеста Кречета не одергивала рыжего.

— Э, да ты за книжками сидел, а не мечом махал, — с подчеркнутым разочарованием протянул Вьюн.

— Вьюша... — Винка попыталась призвать рыжего к порядку.

— Служить самому князю — большая честь, — с достоинством ответил Листвень. — Неграмотные олухи ему не требуются, как бы хорошо они мечом не владели. А ты только языком болтать умеешь.

— Еще как умею! — просиял ничуть не обидевшийся кошак. — Причем не только разговоры разговаривать, — похабно подмигнул покрасневшей девушке.

Практического опыта в близких отношениях с мужчинами у Винки за время жизни с оборотнями почти не прибавилось, зато новых сведений от рыжего она почерпнула множество.

— Я пожалуюсь господину... — начал было оруженосец.

— Не советую время тратить! — отмахнулся Вьюн. — Он меня хорошо знает. А я — его. И к цветочку его ненаглядному даже пальцем не притронусь, не говоря уж... — хихикнул, — о языке.

Пока кошак препирался с мальчишкой, отряд остановился перед воротами. Воевода подошел к створкам и постучал.

— Отворяйте! — крикнул погромче. — Дружина вернулась!

Ворота со скрипом раскрылись, и воины двинулись внутрь.

— Мы, пожалуй, станем лагерем за стенами, — сказал Хват Дрозду. — Разбирайся со своими подданными, принимай присягу. Мы будем рядом.

— Хорошо, — кивнул пес. — Так и впрямь лучше. Только, пожалуйста, не режьте скот с пастбищ. Я распоряжусь, чтобы вам выделили провизии.

Когда Дрозд вошел во двор родного замка, все еще не веря, что ступает по знакомым с детства камням, его уже встречал управляющий Соколиного, Лебедь. Он, как показалось псу, мало изменился, только волосы стали совсем седым, спина же оставалась прямой, плечи — широкими. Мужчина подошел вплотную к нелюдю, взглянул в лицо.

— Ясный княжич, — склонился в поклоне.

— Тебе не требуется доказательств, что я это я? — удивился Дрозд.

— Я стар, и помню ваших родителей молодыми, господин, — ответил Лебедь. — Вы слишком похожи на отца, каким он был в ваши годы. А глаза вам достались от матери.

— Теперь я тоже это знаю, — кивнул оборотень. — Ну что ж, давайте покончим со всем, предписанным законом.

И Дрозд, поднявшись на ступени парадного входа, коротко рассказал дружинникам и собравшейся во дворе челяди о том, как попал в плен, был превращен в нелюдя, бежал с помощью старого лекаря, а потом не один год скитался по дорогам. Упомянул он и о службе в Яре, и о встрече с государем Беркутом, и, конечно, о последних днях своего отца. Известие о смерти старого князя будто согнуло спину Лебедя, да и остальная челядь заметно опечалилась.

— Ясный князь, не знаете ли, что с моим сыном? — из толпы выступил обеспокоенный виночерпий. Из-за его плеча выглядывало бледное лицо матери Лиственя.

— Эй, оруженосец! — крикнул Дрозд. Воины расступились, пропуская мальчишку. — Ты что же, до сих пор не повидался с отцом и матерью?

— Простите, ясный князь, — паренек залился краской не хуже Винки.

— Тут не у меня нужно прощения просить, а у них, — пес кивнул на вмиг ставшего счастливым виночерпия и его жену, потом поманил подошедшую вслед за Лиственем Винку. Девушка, смущаясь, поднялась по ступенькам и встала рядом с Дроздом. — А это моя невеста, — князь вновь обратился к подданным. — Она останется в замке, пока я буду ездить по Северным землям... — уши оборотня разобрали пронесшийся шепоток: "Хорошенькая селяночка... Или зверуха?". — Да, селяночка, — молодой Соколиный глянул на особо наблюдательных, и те мигом захлопнули рты. — Но будет вашей княгиней, хотите вы этого или нет. Она — человек, я — оборотень. Понимаю, что вас гложет еще один вопрос. Отвечаю: перекидываюсь в черного пса. Показывать не буду, со временем сами увидите, — усмехнулся холодно, будто острый месяц прорезался из-за туч зимней ночью, даже Винка поежилась. — А теперь я приму присягу. У тех, кто захочет ее принести.

На колени опустились все до единого, и через мгновение слова произносимой хором клятвы эхом отражались от стен, которые слышали их далеко не в первый раз.

Дрозд не стал задерживаться в замке. Написал Беркуту подробный отчет о недавних событиях и велел управляющему отправить грамоту в Венцеград с Вороном, когда тот объявится.

С Винкой Дрозд прощался отчасти с облегчением (наконец-то она дома, где ей ничего не угрожает), отчасти с грустью. Останься они в Яре, уже стали б мужем и женой, а теперь все снова откладывается до ясеня верхушки, еловой макушки, как говаривали в Ладе. Хорошо еще, что, вопреки опасениям молодого князя, женщины в замке остались. Дрозд препоручил Винку заботам старой Медуницы, прислуживавшей еще его матери. Листвень было обрадовался, но пес не замедлил сообщить оруженосцу, что его служба пока не меняется.

— Я почти сразу уеду и не знаю, когда вернусь. Виночке будет тоскливо среди незнакомых. Тебя она хоть немного знает, а ты прекрасно знаешь замок и окрестности. Покажи ей все, расскажи. Грамоте учен? — Огорченный паренек кивнул. — Научи ее. И не вздумай издеваться или клинья подбивать. Она — твоя будущая госпожа. Понял?

— Чего уж тут не понять... — пробормотал Листвень, — ...ясный князь.

— То-то же, — усмехнулся Дрозд. — Не огорчайся. У тебя еще все впереди. И служба, и девушки.

У молодого князя до отъезда оставалось еще одно дело. Держа в одной руке факел, в другой — маленький узелк, он спустился по каменной лестнице, которая вела в усыпальницу Соколиных. Место упокоения хозяев замка было вырублено прямо в Грозовом утесе, и в рукотворной пещере царила давящая подземная тьма, непроницаемая даже для глаз нелюдя.

Дрозд открыл покрытую паутиной дверь, вставил факел в крепление на стене. Подошел к постаменту с одинокой каменной урной посередине, положил рядом с ней узелок с прахом отца.

— Я верю, ты уже встретился со своей княгиней в полуденных кущах, — прошептал чуть слышно. — Оставайтесь и здесь вместе, доколе стоит Грозовой утес, — опустился на колени и застыл в молчании.

Потом встал, шагнул к каменному гробу брата, провел рукой по пыльной крышке.

— Прости, что я занял твое место, Сапсан, — проговорил тихо и вышел.

X

Медуница Винке понравилась: уверенная, спокойная старая женщина, преисполненная достоинства. Но девушка почти сразу заметила, что сама симпатии не вызвала. Служанка и на Дрозда глянула весьма сурово, но тот только рассмеялся.

— Медуня, я завтра уеду и вернусь не скоро. Твои варенья в безопасности. Да и потом запирать их от меня на три замка не нужно. Я сладкое разлюбил, теперь мясо предпочитаю, а иногда косточки грызу.

— Лучше б вы продолжали в банки с вареньем пальцы запускать, ясный князь, — поджала губы старушка.