— Возможно. Или что-то еще более древнее. В любом случае, это не то, о чем тебе нужно беспокоиться. Вот. — Она протянула ему лист.
Он осторожно взял его у нее. Это была бронзово-золотая пластина, радиально испещренная фиолетовыми и синими прожилками, шириной примерно с мужскую ладонь. Она была толстой и мясистой — пружинила под его пальцами — и, как и древесина, была теплой на ощупь, хотя вдали от родительской ветви, казалось, быстро остывала. Он перевернул его, потыкав кончиком пальца; нижняя сторона была сухой, почти черной. Он посмотрел на Дюру. — Спасибо, — сказал он. — Что мне с ним делать?
Она рассмеялась. — Попробуй съесть это.
После осторожного изучения ее лица, чтобы убедиться, что это не какая-то шутка — обычно Дюра не подшучивала над ним; она была слишком серьезна для этого... но кто знает, — Фарр поднес лист к губам и откусил от него. Мякоть листа казалась разреженной, на удивление невесомой, и, казалось, таяла на языке; но вкус, который она доставляла, был удивительно сладким, как у мяса самого молодого воздушного поросенка, и Фарр обнаружил, что набивает рот.
Через несколько секунд он проглотил последний кусочек, смакуя задержавшийся на языке вкус. Это было вкусно, но на самом деле довольно несытно, и мало что дало, кроме того, что еще больше усилило его голод. Он жадно огляделся. Здесь, на верхней стороне потолка из верхушек деревьев, он мог видеть листья, обращенные вниз, к квантовому морю, как слой широких, приплюснутых детских лиц. Фарр наклонился, чтобы сорвать еще один лист.
Дюра, смеясь, удержала его. — Успокойся. Не обрывай все чертово дерево.
С набитым ртом Фарр сказал: — Это восхитительно.
Она кивнула. — Знаю. Но это не насытит твой желудок. Нет, если ты действительно не оборвешь все дерево.... Вот почему нам приходится охотиться на воздушных свиней, которые едят листья — и траву — для нас. — Она поджала губы. Затем тоном, неожиданно и, по мнению Фарра, шокирующе похожим на тон их погибшего отца, сказала: — Давай проведем небольшой урок. Как думаешь, почему листья такие вкусные?
Фарр задумался об этом. — Потому что в них много протонов.
Дюра серьезно кивнула. — Достаточно близко. На самом деле они содержат богатые протонами изотопы элементов — криптона, стронция, циркония, молибдена... даже немного тяжелого железа. Каждое ядро криптона, например, содержит сто восемнадцать протонов [это ошибка: ядро криптона содержит всего 34 протона, а 118 протонов может содержать лишь очень тяжелое гипотетическое ядро пока не открытого на Земле элемента с, вероятно, чрезвычайно коротким временем жизни. Больше протонов, чем у олова, к примеру, в ядрах висмута, свинца, таллия, радиоактивного радона], в то время как ядра олова в наших телах содержат всего по пятьдесят. И нашему организму нужны протоны в качестве топлива. — Тяжелые ядра расщеплялись в желудках людей. Протоны соединялись с нейтронами воздуха, образуя больше ядер олова — олово было самым стабильным ядром в воздухе — и в процессе выделяли энергию. — Итак. Откуда берется материя, богатая протонами?
— Из корки. — Он улыбнулся. — Все это знают.
Поверхностная корка, не более плотная, чем воздух, была тонкой, как паутинка. Ее самый внешний слой состоял из ядер железа. Далее возрастающее давление загоняло нейтроны в ядра твердого вещества, образуя все более тяжелые изотопы... пока ядра не становились настолько мягкими, что распределение их протонов начало перекрываться, и нейтроны вытекали наружу, образуя воздух, сверхтекучую нейтронную среду.
— Хорошо, — сказала Дюра. — Так как же изотопы проходят весь путь от корки до этих листьев?
— Это просто, — сказал Фарр, протягивая руку, чтобы сорвать еще один сочный лист. — Дерево тянет их вниз, внутрь своего ствола.
— Используя вены, наполненные воздухом. Верно.
Фарр нахмурился, чувствуя, как его щеки раздуваются вокруг листа. — Но почему? Что это даст дереву?
Рот Дюры открылся и закрылся, а затем она улыбнулась, ее глаза были полузакрыты. — Это хороший вопрос, — сказала она. — В твоем возрасте я бы ни за что не подумала об этом... Тяжелые изотопы делают листья менее прозрачными для нейтрино, исходящих из квантового моря.
Фарр кивнул, продолжая жевать.
Поток нейтрино, неосязаемый и невидимый, непрерывно исходил из моря — или, возможно, из таинственной сердцевины глубоко под самим морем — и проносился сквозь вихревые линии, сквозь тела Фарра и других людей, как будто они были призраками, и сквозь внешнюю корку в космос. Деревья обращали слегка нейтринно-непрозрачные листья к этому невидимому свету, поглощая его энергию и превращая ее в новые листья, ветви, стволы. Фарр вообразил деревья по всей внутренней части поверхностной корки, тянущиеся к солнечному свету своими листьями из криптона, стронция и молибдена.
Дюра мгновение смотрела, как он ест; затем, поколебавшись, протянула руку, чтобы взъерошить его волосы. — Открою тебе секрет, — сказала она.
— Что?
— Я рада, что ты здесь.
На мгновение он подумал о том, чтобы оттолкнуть ее руку, сказать что-нибудь смешное или жестокое, чтобы прервать неловкий момент. Но что-то заставило его сдержаться. Он изучал ее лицо. Это было сильное лицо, как он предположил, квадратное и симметричное, с маленькими пронзительными глазами и блестящими желтыми ноздрями. Не красавица, но в ней было что-то от силы их отца; и теперь, с первыми признаками возраста, оно приобретало немного большую глубину.
Но на этом лице была неуверенность. Одиночество. Нерешительность, потребность в утешении.
Фарр подумал об этом. С Дюрой он чувствовал себя в безопасности. Не в такой безопасности, как при жизни Лога... Но, с сожалением подумал он, такой безопасности у него никогда больше не будет. Дюра на самом деле была не такой уж сильной, но она старалась изо всех сил.
И этот момент, когда остальные отошли от них, побыть вместе, тихо поговорить и попробовать листья на вкус, казалось, было важно для нее. Поэтому он хрипло сказал: — Да. Я тоже.
Она улыбнулась ему, затем наклонилась, чтобы сорвать лист для себя.
* * *
Адда бесшумно скользил по верхушкам деревьев, следуя по грубой окружности шириной в двадцать человеческих ростов. Затем он продвинулся немного глубже в подвешенный лес, двигаясь параллельно линиям стволов. Деревья росли вдоль линий потока магнитного поля, и он держал копье направленным вдоль него, прокладывая себе путь по гладкой коре.
За исключением низкого, звенящего шелеста листьев и приглушенных разговоров своих спутников, он обнаружил только тишину.
Он подтянулся вдоль ствола дерева к перевернутому пологу из листьев. Никто из людей — за исключением, может быть, Фарра, сына Лога, который выглядел немного потерянным, — даже не заметил его отсутствия. Адда немного расслабился, жуя тонкую, обманчиво вкусную мякоть листа. Но здоровый глаз он держал широко открытым.
Человеческие существа сгрудились вокруг одного ствола, беспорядочно обгладывая листья и цепляясь одной рукой за веточки. Они жались друг к другу, чтобы согреться. Здесь, где воздух был разрежен высотой, было холодно и трудно дышать: на самом деле настолько трудно, что Адда почувствовал, как его рефлексы — само его мышление — замедляются, становятся вялыми. И не то чтобы у него был большой запас прочности в этом, размышлял он. Казалось, сам воздух, который приводил в движение его кости, превращался в жидкий кислый суп.
Мальчик Фарр сидел, прислонившись к куску коры, примерно на расстоянии человеческого роста от всех остальных. Он выглядел так, как будто немного страдал: заметно дрожал, его грудь быстро поднималась и опускалась в разреженном воздухе, его руки запихивали листья в опущенный рот с настойчивостью, которая больше походила на жажду комфорта, чем на еду.
Адда одним движением ноги быстро подплыл к мальчику, наклонился к нему и подмигнул здоровым глазом. — Как у тебя дела?
Мальчик поднял на него глаза, вялый, несмотря на дрожь, и его голос, когда он заговорил, звучал глухо от холода. — Я, кажется, никак не могу согреться.
Адда шмыгнул носом. — Так оно и есть. Здесь, наверху, видишь ли, воздух слишком разрежен для нас. А если подняться выше, к коре, он становится еще тоньше. Но терпеть холод не обязательно.
Фарр нахмурился. — Что ты имеешь в виду?
Вместо ответа Адда ухмыльнулся. Он поднял свое копье из укрепленного дерева и выровнял его параллельно стволу дерева, вдоль направления линий магполя. Он подержал его несколько секунд, ощущая его упругое напряжение. Затем он сказал: — Смотри и запоминай.
Мальчик, широко раскрытыми глазами глядя на дрожащее копье, отполз в сторону.
Адда прижался к магполю. Одним движением — он оставался гибким, несмотря ни на что, с чем поздравил себя — Адда вонзил острие копья глубоко в ствол дерева. При первом ударе острие копья прошло сквозь кору и, возможно, на длину ладони вошло в древесину. Работая древком копья, крутя его в руках, Адда смог вонзить копье глубже в мякоть ветки, примерно на половину длины руки.
Покончив с этим, чувствуя, как его грудь сжимается от разреженного воздуха, Адда повернулся, чтобы убедиться, что Фарр все еще наблюдает за ним. — Сейчас, — прохрипел он. — Теперь начинается волшебство.
Он крутанулся в воздухе и уперся ногами в ветку, поближе к линии своего наполовину воткнутого копья. Затем он наклонился и обхватил обеими руками выступающее древко копья, присел на корточки так, чтобы его ноги были согнуты, а спина выпрямлена, и подтянулся вверх, используя копье как рычаг, чтобы раздвинуть древесину ветки.
...На самом деле прошло много времени с тех пор, как он делал это в последний раз, что осознал через несколько ударов сердца после начала. Его ладони стали скользкими от обильного пота, по спине распространилась постоянная боль, и по какой-то причине зрение его здорового глаза начало дрожать и расплываться. И, хотя копье немного изогнулось вверх, когда он напрягся, ветка лишь холодно застонала.
Он отпустил копье и вытер ладони о бедра, чувствуя, как дыхание с хрипом вырывается из груди. Он тщательно избегал зрительного контакта с мальчиком.
Затем он снова наклонился к копью.
На этот раз, наконец, ветка поддалась; пластина размером с его грудь приподнялась, как крышка. Адда почувствовал, как его ноющие ноги выпрямились, и он свалился с ветки. Быстро восстановив достоинство, он покрутился в воздухе, игнорируя протесты спины и ног, и помахал в ответ Фарру и раскрытой ветке. Он оценивающе посмотрел на дело своих рук и кивнул. — Не так сложно, как кажется, — прорычал он мальчику. — Раньше я делал это одной рукой... Но деревья стали крепче с тех пор, как я был в твоем возрасте. Может быть, это как-то связано с этой чертовой погодой.
Но Фарр не слушал; он подкрался к ране на ветке и зачарованно уставился в нее. Ближе к краю содранной коры древесина была бледно-желтой, она очень походила на материал копья, которое использовал Адда. Но дальше, глубже, чем на длину ладони, дерево светилось зеленым и излучало тепло, которое — даже с расстояния в половину человеческого роста — Адда мог ощущать как успокаивающее, осязаемое присутствие у себя на груди. Отблески дерева заискрились на лице Фарра и вызвали зеленые тени в его круглых глазах.
Теперь к ним присоединилась Дюра, нескладная дочь Лога; она коротко улыбнулась Адде в знак благодарности, присела на корточки рядом с братом и поднесла ладони к теплу дерева. Зеленый огонь отбрасывал блики на ее конечности и лицо, что делало ее, снисходительно подумал Адда, в кои-то веки наполовину привлекательной. Во всяком случае, до тех пор, пока она не двигалась слишком много и не показывала полное отсутствие грации.
Дюра сказала Фарру: — Еще один урок. Что заставляет древесину гореть?
Он улыбнулся ей, его наглазники были полны древесного свечения. — Что-то тяжелое из корки?
— Да. — Она наклонилась к Фарру так, что головы брата и сестры оказались бок о бок над светящимся деревом, их лица сияли, как два листа. Дюра продолжила: — Богатые протонами ядра на пути к листьям. Видишь ли, ветка дерева похожа на оболочку, заключающую в себе трубу, где давление ниже, чем в воздухе. Но когда оболочка пробита, тяжелые ядра внутри исчезают, быстро распадаясь. То, что ты видишь, — это ядра, сгорающие в воздухе...
Адда увидел, как сосредоточенно сморщилось гладкое молодое лицо Фарра, когда он усвоил эту новую порцию бесполезных знаний.
Бесполезных?
Что ж, может быть, подумал он; но эти драгоценные, абстрактные факты, отшлифованные пересказом и передаваемые из поколения в поколение с самых ранних дней существования людей — со времени их изгнания из города Парц десять поколений назад — были сокровищами. Часть того, что делало их людьми.
Поэтому Адда одобрительно кивнул Дюре и ее попыткам обучить брата. Человеческие существа были загнаны в эту дикую местность против их воли. Но они не были дикарями или животными; они остались цивилизованными людьми. Да что там, некоторые из них даже умели читать; горстка книг, с трудом нацарапанных на свитках из свиной кожи деревянными стилусами, были одними из главных сокровищ человеческих существ...
Он наклонился к Дюре и тихо сказал: — Знаешь, тебе придется продолжить. Глубже в лес, к корке.
Дюра вздрогнула. Она отстранилась от раны на ветке, свет горящих ядер отражался от длинных мышц ее шеи. Другие человеческие существа, находившиеся в нескольких человеческих ростах от них, все еще толпились на верхушках деревьев; большинство из них, набив животы, собирали охапки сочных листьев. Она сказала: — Я знаю. Но большинство из них уже хотят вернуться в лагерь со своими листьями.
Адда фыркнул. — Тогда они чертовы дураки, и жаль, что плохая погода не забрала их вместо нескольких более разумных. Листья хороши на вкус, но они не насыщают желудок.
— Да. Я знаю. — Она вздохнула и потерла переносицу, рассеянно провела пальцем по краю одного наглазника. — И нам нужно заменить воздушных свиней, которых мы потеряли во время шторма.
— Что означает идти дальше, — сказал Адда.
Она сказала с усталым раздражением: — Тебе не нужно говорить мне, Адда.
— Тебе придется вести их. Они не пойдут сами по себе; люди не такие. Они как воздушные свиньи: все хотят следовать за лидером, но никто не хочет руководить.
— Они не пойдут за мной. Я не мой отец.
Адда пожал плечами. — Они не пойдут ни за кем другим. — Он изучал ее квадратное лицо, видя сомнения и скрытую силу в его тонких чертах. — Не думаю, что у тебя действительно есть выбор.
— Да, — вздохнула она, выпрямляясь. — Я знаю. — Она пошла поговорить с соплеменниками.
Когда она вернулась к ядерному огню, с ней была только Филас, вдова Эска. Две женщины помахали друг другу. Дюра отвернула свое лицо, очевидно, раздираемая смущением; выражение лица Филас было пустым.
Адду на самом деле не удивила реакция остальных. Даже когда это было против их собственных чертовых интересов, они пренебрежительно относились к дочери Лога.
Однако ему было интересно увидеть Филас с Дюрой. Все знали об отношениях Дюры и Эска; вряд ли это можно было утаить в сообществе, насчитывающем пятьдесят человек, считая детей.
